Спасенная шейхом - Барбара Макмаон

— Нет, я фотограф. Я дружу с одним из спонсоров экспедиции. Когда у них заболел штатный фотограф, он предложил мою кандидатуру, и вот я здесь!

— И что же вы фотографируете — природу, пейзажи?

— И пейзажи, и место раскопок, и каждый обнаруженный слой, и все памятники материальной культуры. Даже разбитую глиняную посуду пересчитывают, описывают и фотографируют. Каталог обнаруженных предметов будет обширен. Фотографии помогут людям изучить каждый предмет, даже если они никогда в жизни его не видели.

Он кивнул.

— Я узнаю много нового. Профессор, руководящий проектом, увлечен арабской историей. Он описывает прекрасные сцены из жизни давно ушедших людей, и караваны, идущие по пустыне...

— Вероятно, значительно романтичнее, чем это было на самом деле, — скептически заметил Туарег.

— Что вы имеете в виду?

— Вы представляете себе, будто жизнь тогда была какой-то необыкновенной. А она была тяжелой. Мужчины уходили на многие месяцы. У караванщиков не было никакой гарантии, что на них не нападут грабители или, еще хуже, что их не застигнет песчаная буря, как нас сегодня. Это было совсем не безоблачное существование.

— Для того времени оно было безоблачным! Они путешествовали, видели заморские страны, встречались с самыми разными людьми. И сегодня есть работы, при которых мужчины и женщины надолго покидают свои дома. Есть множество опасных занятий. Люди по-прежнему рискуют своими жизнями, чтобы увидеть неизведанное, ищут приключений.

— Вы ищете приключений?

Она пожала плечами.

— До некоторой степени. Жизнь здесь очень отличается от жизни, которую я вела в Соединенных Штатах.

— Ваши родственники не беспокоятся о вас, когда вы так надолго уезжаете?

— У меня нет родственников. — Оживление исчезло с ее лица. В ее глазах появилось что-то вроде отрешенности. — У меня есть друзья, но они только радуются, когда передо мной открываются новые возможности. И никто по мне не скучает.

Когда умерла Нура, у него все же осталась семья: родители, бабушки, дедушки, братья, сестры, дяди, тетушки и кузены. Каково это, не иметь ни души, связанной с тобой кровными узами? Быть действительно одному на всем белом свете?

Боль от потери Нуры вдруг усилилась резко.

— Я очень сочувствую вам, — сдержанно произнес он.

— Спасибо, но мама умерла, когда мне было шесть лет, а папа двумя годами позже. Это случилось так давно, что я уже привыкла.

— Кто же вас воспитывал?

— Я воспитывалась в приемных семьях, и, по счастью, их было только три. Некоторые дети каждую пару лет меняют семью, а я даже четыре года ходила в одну школу!

— Вас не удочеряли?

Она помотала головой.

— Я для этого была слишком большой.

— И сейчас вы живете одна? Ни мужа, ни приятеля?

— Нет. — Лайза посмотрела на камеру. — Я люблю фотографию и путешествую по всему миру, сколько могу. — Поколебавшись, она стеснительно произнесла: — В печати уже вышла пара книг с моими фотографиями.

— Великолепно! Придется приобрести их, чтобы хвастать, что я знаком с автором! — Семья для Туарега имела большое значение, и даже достижения, в которых она застенчиво призналась, не компенсировали отсутствия родни.

Она улыбнулась.

— Уверена, вам все будут завидовать!

Внутри у Туарега что-то шевельнулось. Ее улыбка была заразительной. Ему захотелось улыбнуться ей в ответ. Она отвела от него взгляд и осмотрела шатер.

— Я надеялась сделать несколько фотографий вашего жилища. Оно же уникально! Вы не представляете, как эти снимки украсили бы мою книгу о Мокансаиде!

— А вы готовите книгу о Мокансаиде? — спросил он.

— Поэтому я и оказалась на развалинах. Профессор Сандерс рассказал мне об этих местах. Он любезно отметил на карте местные достопримечательности. А потом, перед отъездом домой, я хочу сфотографировать несколько зданий в столице. Там прекрасные мозаики. И мне понравились лепные украшения, характерные для арабской архитектуры. И те оазисы, окруженные финиковыми пальмами, через которые мы проезжали. Для жителя Сиэтла это такая экзотика!

— А вы живете в Сиэтле?

— Да.

— Я слышал, на тихоокеанском Северо-Западе довольно влажно. Как плохо, что мы не можем поменять немного солнца на дождь и уравновесить ситуацию!

Она слегка пошевелилась на диване и снова огляделась.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил Туарег.

— Вообще-то я не вижу, где здесь ванная?

— Как бы я ни любил домашний комфорт, это все же шатер. Удобства в нескольких ярдах отсюда и очень примитивные. — Он поднялся. — Я отнесу вас туда. Вас никто там не увидит, но самостоятельно туда вы не доберетесь.

— Я могу проскакать на одной ноге, — возразила она, приподнимаясь с дивана. По гримасе боли, исказившей ее лицо, Туарег понял, что ходить она еще не может.

— И каждый скачок будет отзываться болью. — Он поднял ее с дивана и понес из шатра.

Их сразу же обволокла бархатная темнота ночи.

— Неужели вы что-то видите? — спросила она, обнимая его за шею.

А она совсем немного весит, подумал Туарег, ступая по песку.

— Я знаю, куда иду. Погодите немного, и ваши глаза привыкнут к свету звезд.

Она осмотрелась вокруг и вздохнула.

— Какое великолепие! Здесь очень красивое ночное небо. У нас все забивает иллюминация, и на небе можно увидеть только самые яркие звезды. Это удивительно! Интересно, удастся ли мне запечатлеть на пленке эту красоту?

Он добрался до небольшой загородки, где располагался биотуалет. Брезент закрывал его только с трех сторон, четвертая открывалась на юг. Таурен деликатно отошел на несколько шагов и стал разглядывать небо.

Девушка права. Зрелище великолепно. Такими ночами, как эта, он любил ездить верхом. Его конь не боялся темноты и мчался как ветер. Нура не любила, когда он уезжал в пустыню. Это была не ее стихия. Уединению она предпочитала клубы и изысканные рестораны. Теперь у него было больше одиночества, чем ему хотелось.

— Я готова, — позвала Лайза. Ей было неприятно зависеть от Туарега, но он оказался прав. Прыжки на одной ноге до туалета снова вызвали боль в покалеченной ноге. Без помощи Туарега ей бы не обойтись!

Он вышел из темноты и снова поднял ее. Еще никогда в жизни ее не носил на руках мужчина! Это было довольно романтично и напомнило ей старый фильм «Унесенные ветром», где Ретт так же носил Скарлетт.

Конечно, те были любовниками. А это колоссальная разница. Туарег же просто переносит ее с одного места на другое, чтобы еще больше не повредить больную ногу. Но сейчас, когда он шел к шатру, она закрыла глаза и дала волю воображению. Что, если он несет ее в шатер, чтобы провести с ней ночь любви? Что, если, положив ее на диван, он ляжет рядом, обнимая, лаская, целуя?