История Древнего мира, том 1. Ранняя древность - Ирина Свенцицкая

В последние годы накал дискуссии ослаб. Основная ее польза заключалась в том, что многие ее участники (а также и те историки, которые не принимали в ней прямого участия) подвергли тщательной и всесторонней проверке систему аргументации, лежащей в основе применяемых ими исторических построений, и сделали в ряде случаев необходимые уточнения. Но нельзя считать, что все теоретические вопросы истории древнего мира уже решены. Некоторая незавершенность связана прежде всего с неравномерностью источников по различным периодам и странам в смысле их количества и качества и с неравномерной разработанностью соответствующих отрезков истории. Наибольшее обилие документальных данных для всего периода древности от самого начала классовой цивилизации до начала средневековой эпохи в настоящее время поставляет историку Ближний Восток.

Мы должны особенно отметить, что до сих пор остается неясным соотношение поздней и ранней древности: являются ли ранняя древность, поздняя древность, раннее средневековье и позднее средневековье четырьмя таксономически равноправными ступенями развития единой докапиталистической классовой формации; или существуют две разные последовательные формации, древняя и средневековая, членящиеся каждая на раннюю и позднюю ступень (как это принято редакционной коллегией в этой книге); или, наконец, нужно считать раннюю древность, позднюю древность и средневековье тремя равноправными докапиталистическими формациями. Здесь-то мы и подходим к важной теоретической трудности, к известной неясности в наших построениях: мы еще не умеем ни проследить социально-психологический механизм перехода от одной формации к другой, ни установить, происходит ли в том или ином случае именно формационный или менее важный переход.

В годы после второй мировой войны на Западе вновь появился интерес к социально-экономической истории. Здесь особенно следует указать на французскую школу историков (Ф. Бродель, Ле Руа Ладюрп и др.) пытающуюся проводить комплексные исследования исторических факторов, включая экологию, социальные структуры и социально-психологические факторы; но, к сожалению, в поле зрения этой историографической школы древний мир до сих пор входил недостаточно. Существенно также, что во второй половине XX в. западная историография, в том числе в США, наконец пришла к необходимости различать единообразные этапы в ходе развития человеческого общества в целом. Наибольшим распространением пользуется разделение обществ, расположенных по ходу исторического процесса, на типологически «традиционные» (подразделяемые на «догородские» и «городские») и «индустриальные». Такой принцип разделения хотя и не лишен основания («традиционные» общества западных историков во многом сходны со «вторичной стадией общественно-экономического развития» В.П. Илюшечкина и некоторых других советских историков), по явно недостаточен: он игнорирует причинно-следственные связи и движущие силы развития и затрагивает лишь некоторые самые общие черты процесса; не полностью объясняя даже «общее», он не дает никакого ключа к объяснению «особенного».

Следует отметить ещё одно обстоятельство.

К последней четверти XX в. всем исследователям древнего мира, как у нас, так и за рубежом, стало ясно, что ни история феодальной Европы, на которую ориентировались историки XIX — начала XX в., ни история античной цивилизации Греции и Рима, которая в 30—50-х годах чуть было не стала в нашей пауке эталоном для изучения всей древности, не могут служить мерилом для оценки развития всего древнего мира. Пытаясь расширить наш исторический кругозор в ходе изучения всех древних обществ, мы старались отдать должное своеобразию развития каждой отдельной цивилизации. Но вполне убедительной интерпретации древней истории каждой страны препятствуют лакуны в наших сведениях, и для получения цельной картины, как всегда в таких случаях, науке приходится прибегать к экстраполяции данных, полученных в других областях, на «белые пятна» неисследованного параллельного развития. Естественно, что эталонными данными для ряда авторов нашей книги послужили, между прочим, и обширные исторические сведения, добытые исследователями древнего Ближнего Востока. На последующих этапах развития исторической науки, надо полагать, нужды в такой экстраполяции не будет, так как степень исследованности древних обществ Индии, Китая, Средней Азии, Ирана, Египта, других стран Африки и т.п. не будет уступать уровню изученности Ближнего Востока, Греции и Рима.

Источники по истории древнего мира очень многочисленны — от некоторых периодов их дошло даже больше, чем от иных, гораздо более близких к нам эпох. Однако источники эти неполны, и это создает для объективного изучения древней истории весьма значительные трудности.

Так, история древней Месопотамии от начала III тысячелетия до н.э. и вплоть до смены эр (I в. до н.э.— I в. н.э.) представлена подлинными текстами того времени, написанными на плитках (табличках) и других предметах из глины, а также на камне и металле особым сложным, так называемым словесно-слоговым письмом-клинописью. Число памятников клинописи огромно — десятки и сотни тысяч, и ежегодно их становится всё больше по мере все новых и новых раскопок. Однако было бы ошибочно думать, что они дают вполне достаточное и ясное представление о древнемесопотамском обществе, его жизни и событиях его истории. Если это царские надписи, то в них содержатся восхваления богов и царя, а также сообщается о построении царем храмов и (гораздо реже) других сооружений; надписи хеттских, ассирийских и урартских царей рассказывают — но очень односторонне, хвастливо и претенциозно — об их военных победах (о поражениях, конечно, умалчивается). Если это сборники законов, то они весьма неполны по охвату регулируемых ими общественных отношений и в большинстве случаев плохо сохранились (притом далеко не от всех периодов истории и не из всех стран). Если это религиозно-литературные тексты, то они по большой части тоже сохранились во фрагментах, плохо датируются и к тому же дают представление главным образом об официальной идеологии; редко из них можно извлечь сведения о реальной жизни и взглядах населения. Если это административно-экономические тексты (а они составляют громадное большинство клинописных памятников), то они происходят почти исключительно из казенных хозяйств или из хозяйств государственных служащих, купцов и т.д. и поэтому дают одностороннюю картину общества — недаром историки долгое время верили, что в Месопотамии III тысячелетия до н.э. вообще ничего, кроме казенных храмовых хозяйств, не существовало. Если это документы частных юридических сделок, то они появляются только в сравнительно редкие времена, когда общественные отношения менялись и население по разным причинам не могло довольствоваться устными сделками, заключавшимися на основании обычного права.