Настоящие мемуары гейши - Минеко Иваски

Я стала тянуть отца за рукав кимоно и проситься домой. Я не могла справиться с эмоциями и пережить происходящее.

На улице от переизбытка чувств у меня покатались слезы, и я не переставала плакать до самой станции Сандзё Кейхан. Я догадалась, что мы здесь уже были, потому что запомнила здание школы, стоящее неподалеку.

Мы приехали домой на поезде, и я вернулась к привычной тишине. Казалось, отец понимал, что со мной произошло. Он не пытался заговорить со мной о том, что случилось, а успокоил, лишь положив свою руку мне на плечо.

Вернувшись домой и увидев маму, я еще больше расплакалась и кинулась к ней в объятия. Затем я высвободилась, слезла с колен и спряталась в шкафу.

Родители оставили меня одну, и я провела в нем всю ночь, прячась в спасительной темноте.

На следующий день я вылезла из шкафа, но была все еще очень расстроена поездкой в Ивасаки окия. То, что я видела в карюкаи, слишком отличалось от того, что видела раньше. Мой маленький мир начал рушиться. Я была растеряна и напугана и проводила большую часть времени, обхватив колени руками и глядя в пространство.

Приблизительно две недели спустя я вернулась к своему обычному образу жизни. Я занималась своими постоянными делами, в общем, вернулась к «работе». Когда я стала слишком большой, чтобы сидеть у отца на коленях, он взял оранжевую корзину, превратил ее в парту и поставил рядом с собой. Я счастливо проводила часы, сидя рядом с ним.

Мадам Оима стала наносить нам визиты каждый день. Ее взгляд буравил меня, и я предпочитала возвращаться в шкаф. Но на этот раз было хуже. Напуганная поездкой, я даже не хотела выходить на улицу под перечные деревья или на другой конец прудика. Я цеплялась за родителей и отказывалась покидать их.

Мадам Оима все так же приходила и просила отдать ей меня.

Так продолжалось несколько месяцев. Отец волновался за меня и пытался найти правильный выход, чтобы вернуть меня в мой прежний мирок.

Наконец он выработал план и однажды сказал:

– Мне нужно отправить партию кимоно в город. Хочешь пойти со мной?

Он знал, как я любила гулять с ним. Однако я все еще опасалась того, что могло произойти, но, несмотря на свою подозрительность, я согласилась.

Папа взял меня с собой в фабричный магазин кимоно где-то на улице Муромачи. Когда мы вошли, владелец приветствовал его с большим уважением. Отец сказал, что им надо поговорить о бизнесе и попросил меня подождать в магазине.

Продавцы развлекали меня, показывая различные предметы, которые были выставлены на продажу. Я была поражена разнообразием и богатством кимоно и оби. Несмотря на свой возраст, я совершенно беспристрастно понимала, что кимоно моего отца были самыми красивыми в магазине.

Я не могла дождаться, чтобы рассказать ему обо всем, что видела, и, когда мы пришли домой, не могла остановиться, щебеча про виденные кимоно. Я даже, как ни странно, пустилась в долгие описания каждого из них. Родители никогда раньше не слышали, чтобы я так много говорила, и не могли разобраться в той массе деталей, которые я упоминала про все, что касалось кимоно. Я очень старалась объяснить маме, как я горжусь тем, что кимоно папы были самыми красивыми в магазине.

– Масако, я очень рад, что тебе так понравились мои кимоно, – сказал отец. – Мне нужно кое о чем поговорить с мадам Оима. Пойдешь ли ты со мной к ней еще раз? Если мы придем и тебе что-то не понравится, мы можем развернуться и сразу же вернуться домой. Я тебе обещаю.

Меня беспокоила мысль о предстоящей поездке, но мне всегда было присуще почти болезненное сопротивление всему, что могло меня напугать, и мне кажется, что эта черта характера была очевидна уже тогда, когда мне было всего три года. Я согласилась поехать с отцом.

Вскоре мы собрались в путь. Я была тихой, но не настолько расстроенной, как в первый раз. Почти не помня никаких деталей о доме после первого визита, войдя туда во второй раз, я была достаточно спокойна, чтобы обратить внимание на окружавшую меня обстановку.

Мы вошли в дом через старомодный гэнкан, где вместо деревянного был искусственный земляной пол. Гэнкан вел прямо в комнату татами или, иными словами, в приемную. В конце комнаты висела прелестная занавеска, скрывавшая внутреннюю часть жилья от чужих глаз. Перед занавеской стояла икебана. С правой стороны от лестницы виднелась высокая, от пола до потолка, полка для обуви. Неподалеку был шкаф, заполненный мисками, палочками, тарелками и другой посудой. Там же имелась старомодная деревянная коробочка для льда. За гэнканом и приемной начинался длинный коридор, тянувшийся во всю длину дома. Справа стояли умывальник и кухонные плиты. Комнаты располагались по левую сторону коридора.

Комнаты шли одна за другой, как большая железная дорога. Первая комната была приемной или гостиной. За ней находилась столовая, где семья гейко собиралась, чтобы поесть и отдохнуть. В ней имелась прямоугольная жаровня в углу и лестница, ведущая на второй этаж. Раздвигающиеся двери столовой были распахнуты, открывая еще одну гостиную, в которой стоял большой алтарь. Снаружи алтарной комнаты был примыкающий к ней маленький садик.

Мадам Оима пригласила нас в столовую, и я увидела молодую майко. На ней была обычная одежда, а лицо ее не было накрашено, но на нем и на шее все равно виднелись следы белой пудры. Мы сели напротив мадам Оима около прямоугольной жаровни, а она села лицом к садику, рассматривая нас с отцом. Он поклонился ей в знак уважения.

Разговаривая с отцом, мадам Оима продолжала мне улыбаться.

– Я рада сообщить вам, что Томико хорошо успевает на уроках. Кажется, у нее абсолютный слух, и она успешно учится играть на шамисэне. Ее учитель и я очень довольны ее достижениями, – проговорила она.

Я услышала какой-то шелест, доносившийся из коридора. Повернув голову, я увидела лежащую там собаку.

– Как тебя зовут? – спросила я. Единственным ответом, который я получила, было рычание.

– О, – сказала мадам Оима, – это Джон.

– Ему больше пойдет кличка Биг Джон, – мгновенно отреагировала я.

– Хорошо, в таком случае, я думаю, нам надо переименовать его в Биг Джона, – спокойно сказала мадам Оима.

Почти сразу же после ее слов в комнату вошла какая-то женщина. Красивая, но с неприятным выражением лица. Мадам Оима назвала ее Масако, точно так же, как и меня, но я мысленно уже дала ей другое имя – Старая Меани. Мадам Оима сказала отцу, что эта гейко – будущая «старшая сестра» Томико.

– Я думаю, что Джон – это прекрасная кличка, – сказала она, шмыгнув носом.

– Но мисс Масако считает, что Биг Джон подойдет ему больше, – отозвалась мадам Оима, – и если мисс Масако считает так, значит, так мы и будем его называть. Послушайте меня все. С сегодняшнего дня я хочу, чтобы все называли собаку Биг Джон.

Я помню этот разговор дословно, потому что меня поразило положение мадам Оима. В ее власти было просто так взять и поменять кличку собаке, а все должны были слушаться и делать так, как она скажет. Даже Старая Меани.

Я фазу же подружилась с Биг Джоном. Мадам Оима сказала, что мы с Томико можем пойти погулять с ним. Томико рассказала мне, откуда появился Биг Джон. Он был внеплановым щенком, помесью какой-то дворняги и колли, принадлежавшей изготовителю рассолов, живущему по соседству. Вот так Биг Джон и появился.

Мы спокойно прохаживались по улице, когда кто-то остановил нас.

– Кто эта красивая маленькая девочка? Она из семьи Ивасаки? – спросила какая-то женщина.

– Нет, это просто моя младшая сестренка, – ответила Томико.

Потом, спустя буквально несколько минут, кто-то еще сказал:

– Какая восхитительная Ивасаки!

– Нет, это просто моя младшая сестра, – снова ответила Томико.

Это продолжалось. Люди все спрашивали и спрашивали. Моей сестре это явно надоело. Почувствовав себя неудобно, я попросила Томико вернуться обратно. Прежде чем она согласилась, Биг Джон развернулся и потянул нас в сторону дома.

Биг Джон оказался прекрасным псом. Он был необычайно воспитан и дожил до очень почтенного возраста – восемнадцати лет. У меня всегда было чувство, что эта собака меня понимает.

Мы вернулись в Ивасаки окия, и я сказала отцу:

– Пора идти домой, папа. Я ухожу. Вежливо попрощавшись, я погладила Биг Джона и пошла к двери. Отец тоже попрощался со всеми и пошел за мной.

Взявшись за руки, мы пошли на электричку. Я не знала, о чем говорили мадам Оима и отец, пока мы с Томико гуляли, но было заметно, что он опустошен и расстроен. Я начала подозревать, что что-то явно произошло не так.

Как только мы вернулись домой, я сразу же залезла в шкаф. Я слышала, как разговаривали родители. Отец сказал:

– Ты знаешь, Чие, я просто не думаю, что смогу сделать это и позволить ей уйти.

– Я с тобой согласна, – ответила мать.

С того времени я стала проводить в шкафу еще больше времени, чувствуя себя в безопасности, как младенец в утробе. А в доме царила суматоха.