Люба, Любушка, ЛЮБОВЬ - Вера Чупышева

Решили еще добавить картошки. Почистили несколько штучек и тоже забросили в чугунок. Перья сожгли в топке. Потроха закопали в огороде, кровь с чурки смыли водой и даже чурку перевернули. Убрались.

Пошел такой вкусный аромат от нашего кипящего супа! Нам так хотелось есть, что слюни постоянно наполняли рты, мы их жадно сглатывали, а в животе, у всех троих, стало больно сосать и громко урчать.

Боялись только одного: чтобы кто-нибудь не зашел и не увидел наш готовящийся обед. Тогда – все. Все откроется. И даже думать боялись о том, что нам будет за это.

Посмотрев в чугунок и потыкав ножом картошку, решили, что все готово. Чугунок унесли опять под этот большой куст в огороде, подальше от дома и ограды, чтобы внезапный гость не увидел ни нас, ни наше пиршество.

Усевшись в тени куста, разложили по мискам мясо, картошку и, налив бульон, мы стали есть. Ели горячим, обжигаясь, торопливо жуя жесткое мясо. Все же Пеструха была уже старой курицей! Варить ее надо было бы долго, но вот этого мы, конечно, сделать не могли. Таким вкусным был наш суп, что мы хлебали не произнося ни слова, пошмыгивая носами, наслаждаясь ароматным запахом куриного мяса.

Мы переоценили свои силы. Насытились быстро, а оставлять суп нельзя. Поняли, что картошку вообще не надо было класть в суп, что нам бы хватило и курицы. Но, что сделано, то сделано.

Накормили Мурку картошкой и бульоном из супа. Шарику отдали все косточки, шею и крылья, которые не смогли доесть. Налили ему бульона.

Оставшуюся картошку завернули в старый платок, чтобы взять с собой на речку, а остатки бульона, который не смогли выпить сами и Шарик тоже не стал, пришлось вылить в ямку и прикопать в том же огороде. Чугунок помыли и поставили на место. Выгребли горячую золу, засыпали в грядку. Принесли дрова и сложили так, как было.

Убрали все следы пребывания курицы Пеструхи и нашего пиршества.

Сытые, довольные и спокойные, мы помчались на речку.

День прошел замечательно!

Купались, играли, загорали. Доели картошку. Она на речке была особенно вкусная. Хотя, после такого обильного обеда, есть совсем не хотелось, но выбрасывать еду нельзя. «Большой грех» – говорила моя бабушка.

Пришли домой под вечер, перед тем, как пригонят коров с пастбища. У всех есть постоянная обязанность найти и загнать своего теленка домой, чтобы он по дороге не встретил корову и не высосал ее. Иначе вся семья останется вечером без молока.

Когда мама пришла с работы, я была дома. Она увидела холодную утреннюю картошку, оставленную мне, и всполошилась: «Доча, ты не заболела? Почему ничего не ела?» Пришлось сказать, что такую же картоху поели у Феньки. А Фенька сказала, что ела у меня. Было ужасно стыдно, что я обманываю маму, но рассказать ей все было просто невозможно.

Бабка Токариха дня три искала свою курицу по деревне. Думала, что к кому-то во двор попала, с чужими курицами устроилась на насесте. Смотрела во дворах у всех соседей. Позже успокоилась, решив, что какая-то чужая собака могла утащить, если она на покос, за огород убежала.

Но это еще не конец истории. Все было бы просто замечательно, если бы все закончилось нашим тайным пиршеством. Но не даром говорится в народе, что все тайное когда-то становится явным…

У нас появился шантажист. Петька. Он быстро смекнул, что теперь может нас пугать тем, что мы с Фенькой «…сьели курицу бабушки Токарихи» И как только мы начинаем отказываться брать его с собой, или нести его на руках, он тут же заявляет, что пойдет к бабушке Токарихи и все ей расскажет. На наше замечание, что он тоже ел курицу вместе с нами, он возражал: «Я же ее не ловил и не варил. Я маленький. Я только ел. Мама ругать не будет, а вот вам попадет, так попадет!»

И он был абсолютно прав. Мы уже без Петьки никуда убежать не могли. Этот «клещ» присосался к нам намертво. Он обнаглел, стал часто «уставать» и проситься на ручки. Мы с Фенькой, по очереди, носили его на руках. Даже тетка Елена стала удивляться, как это Фенька сносит все капризы от Петьки. Наша кабала продолжалась почти два месяца. Мы Петеньку «задабривали» чем могли.

Но всякому терпению приходит конец. Пришел конец и нашему терпению.

Уже в августе мы убежали на речку, бросив Петьку во дворе, с их старой прабабкой, которая закрывала ворота на крючок вверху ворот, чтобы Петька не смог выйти один со двора. Петька дождался когда бабка Токариха пошла мимо их дома и начал ее звать: «Бабушка Токариха, бабушка Токариха иди я тебе что-то расскажу…» Она услыхала, протянула вверх руку, открыла калитку: «Чего тока-так орешь, оглашенный?»

Петюня и выложил ей все, с полными подробностями, о пропаже ее квочки Пеструхи.

Бабка Токариха заставила Петьку повторить свой рассказ тетке Елене и моей маме, пообещав ему кружку малины из ее огорода.

Вечером мы с Фенькой понесли заслуженное наказание.

Мне досталось отцовским ремнем, а Феньке вожжами по мягкому месту. Хоть и немного, но все равно, было ощутимо.

Попало и Петьке. Тетка Елена и ему всыпала, чтобы не пакостил, чтобы не жаловался на сестру, чтобы не был таким продажным.

А еще нас на несколько дней посадили дома, загрузили работой в огороде, чтобы «было не повадно воровать и врать»

Урок этот запомнился нам всем. И на всю жизнь.

А маме и тетке Елене пришлось отдать бабушке Токарихе двух маленьких, молоденьких курочек за одну ее большую квочку Пеструху.

4. «Осиное гнездо»

В начале лета я заметила, что в нашей ограде стало слишком много ос. Они появлялись по несколько штук и жужжали у стены нашего дома, которая весь день была на солнце. Откуда они? Где живут? Сказала маме: «Мама, у нас где-то осы живут, вон их сколько в ограде кружится, особенно когда тепло и ясно»

Мама доила корову и отмахнулась от меня: «Наверно поселились на крыше или в какой-то продушине. Кто их будет убирать-то? Свили себе чулпан, да и живут. Они трогают тебя? Нет? И ты не лезь, а то искусают!»

Продушина – отверстие в нижних бревнах дома, которые «закрывали» на зиму – забивали продушины плотно соломой, замазывали разведенным коровяком, а на лето – «открывали», для проветривания досок пола и самого подпола, в котором, с осени и до весны хранили, картофель,