Храм Фемиды. Знаменитые судебные процессы прошлого - Алексей Валерьевич Кузнецов

Алансонский счёл, что Маргарита лжёт, что она сама мечтала о связи с его любимцем и была инициатором встречи. Решение было настолько предсказуемо, что оскорблённые супруги даже не явились на заседание. Получив отказ в «первой инстанции», Карруж отправился к королю; надежды на то, что тот переменит решение своего двоюродного брата и разрешит поединок (ничего другого в ситуации «слово против слова» не оставалось), было немного, но имелся ещё один вариант.

«И сели судьи…»

Парламент во Франции XIV в., как ни странно, был местом для дискуссий; точнее, для правосудия. Он вырос из Королевского совета и был в гораздо большей степени, нежели его английский тёзка, судом, чем законотворческим органом. Спор двух рыцарей привлёк его внимание, а король, чувствуя, что ситуация щекотливая, был рад «разделить ответственность». В результате спорящие стороны предстали во Дворце правосудия перед монархом и парламентом.

Ле Гри советовали добиваться церковного суда; в делах о защите чести это можно было делать, но тот настаивал на колоссальной компенсации за «честь, достоинство и деловую репутацию» – 40 000 ливров (ок. 300 кг золота), а это не вязалось с идеей христианского бескорыстия. Тогда был запущен классический уголовный процесс с допросом очевидцев (свидетелей-простолюдинов в соответствии с процессуальными нормами того времени расспрашивали под пыткой). На нём обвиняемый (или ответчик – поди разбери этих средневековых французов) всячески пытался очернить обвинителя (истца?), подробно живописуя его буйный нрав. Из его слов следовало, что Карруж вынудил жену ложно обвинить его по мотивам личной ненависти. Кроме того, Ле Гри заявил алиби и привел свидетелей, оруженосцев графа Алансонского: якобы в тот день он был в 25 милях (около 40 км) от замка Карружа и попросту не успел бы «обернуться». Но, как назло, один из обеспечивавших алиби Ле Гри людей, некий Жан Белото, прямо через несколько дней сам попался на изнасиловании, что несколько обесценило его показания… Да и в том, что проведший немалую часть своей жизни в седле вояка не сможет проскакать за день туда-сюда два раза по 40 км, у судей возникли большие сомнения. В итоге парламент (король к тому времени отбыл во Фландрию по военным делам) вынес решение ввиду неустранимых противоречий в деле устроить поединок.

«Перед началом боя Карруж подошел к своей супруге, сидевшей в траурной колеснице, и сказал ей:

– Сударыня, по вашему делу я иду жертвовать жизнью и биться с Жаком Ле Гри; вам одной известно, право ли и честно ли моё дело.

– Да, монсеньор, – отвечала она, – вы убедитесь в этом; бейтесь с уверенностью, потому что дело правое.

Тогда рыцарь поцеловал супругу, пожал ей руку, перекрестился и вошёл на поле битвы. Супруга же его оставалась в траурной колеснице, благоговейно молясь Богу и Богоматери о ниспослании ей в этот день победы в её правом деле. Она была чрезвычайно печальна и опасалась за свою жизнь, потому что ей угрожал костёр, а мужу виселица, если бы он остался побеждённым».

Жан Фруассар (ок. 1337 – после 1404 гг.), «Xроники»

Хронист-современник описывает его так: «Когда противники, как надлежало, поклялись соблюдать условия поединка, их поставили друг перед другом и велели делать то, для чего они туда пришли. Они сели на коней и с самого начала повели себя очень решительно, ибо хорошо знали ратное дело. Там было великое множество французских сеньоров, приехавших, чтобы посмотреть на бой. Сначала противники сразились на копьях, но не причинили друг другу никакого вреда. После этого они спешились, дабы продолжить бой на мечах, и схватились очень отважно. И был сначала сир де Карруж ранен в бедро, из-за чего все его сторонники крайне встревожились. Но затем он повёл себя столь доблестно, что поверг своего противника наземь, вонзил ему в тело меч и убил его прямо средь поля».

Считается, что это был последний судебный поединок во Франции. Говорят, поверженный на землю Ле Гри продолжать клясться в своей невиновности. Спустя несколько месяцев после того, как его труп согласно закону был публично повешен, некий преступник, приговорённый к смерти, заявил, что это он в своё время изнасиловал госпожу Карруж. Зачем? Может, надеялся на отсрочку казни…

А может, душу облегчал.

3. На ханский суд

Судебный спор между князем Московским Василием Васильевичем и князем Звенигородским и Галицким Юрием Дмитриевичем о великом княжении, Золотая Орда, 1431 г.

Почему после сокрушительной победы русских на Куликовом поле иго устояло? Причин много, но одна из главных заключается в том, что и сами русские князья не так уж им тяготились, научившись извлекать из него для себя пользу – и иной раз немалую…

Непрост – ох, непрост! – был год от Рождества Христова 1431‑й, от Сотворения же Мира, как считали на Руси, 6939‑й. На самом западе Европы казнена на костре в Руане то ли ведьма, то ли просто упорная грешница, а впоследствии, как выяснится, святая Жанна, Дева Франции. В том же году корона французских монархов была возложена на голову девятилетнего Генриха VI Ланкастера, английского короля – кажется, вот-вот возникнет на карте великая империя, сопоставимая по могуществу со Священной Римской. Тем паче, что в последней – неблагополучно: уже десять лет полыхают войны истинно католических князей с мятежными гуситами, последователями также сожжённого несгибаемого еретика (впоследствии, как выяснится, борца за национальную самобытность Чехии) Яна Гуса; пятый крестовый поход против этих отчаянных схизматиков закончился в этом году так же, как и четыре предыдущих – дорогостоящим неуспехом. И на юге не лучше: Венеция в очередной (кто же знал, что последний?) раз напала на Геную; в кровопролитных сражениях на суше и на море успех сопутствовал то одной, то другой стороне. Годом ранее на Балканах вновь активизировавшиеся турки-османы взяли Салоники. На дворе стояла эпоха, названная потом историками Ранним Возрождением, по всей Европе шла, выражаясь словами Евгения Шварца, «нормальная придворная жизнь». На восточной окраине континента два русских князя – дядя и племянник – ехали в Орду судиться…

Запутать всё

Трудно сказать, когда именно запутался и без этого непростой вопрос о наследовании престола великих князей Владимирских. Многие исследователи считают, что произошло это в княжение Дмитрия Ивановича, известного нам как Дмитрий Донской. Именно тогда князья московские стали смотреть на Владимирское княжество как на своё наследственное владение, «отчину»: «А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, великим княженьем». Прежняя система, при которой великим князем становился старший в роде, таким образом, попиралась, но неявно: единственный брат Дмитрия Ивановича умер ещё