Моя Теодосия - Ани Сетон

– Я готов поверить, что больше всего ты занимался как раз кружевами и подвязками, а как насчет мужчин? Какое настроение у людей? Они будут голосовать за нужную партию? Они будут голосовать за Аарона Бэрра?

Гарсон выпил пиво, проглотил кусок пышущего жаром пирога, стер ладонью капли соуса с губ и отодвинулся от стола. Аарон терпеливо ждал.

– Республиканцы там мало чего добились, – сказал он наконец, – но о вас мало слышали на Юге.

– И Тимоти Грин писал мне то же самое, – сухо ответил Аарон. – Мы должны исправить ситуацию. Продолжай.

– Южная Каролина будет трудным орешком. Их решение вызовет слухи. Несколько семей держат все в руках: Миддлетоны, Ритледжи, Элстоны. В первую очередь Элстоны: у них огромные плантации вверх по реке Вэккэмоу. Добейтесь их расположения, и, держу пари, вы покорите весь штат. Мелкая сошка пойдет за их лидером.

– Значит, Элстоны. Хорошо. – Аарон расплылся в улыбке.

– Ты хорошо потрудился, Гарсон. Твои сведения подтвердили то, что мне уже было известно. Так получилось, что молодой Джозеф Элстон сейчас в Нью-Йорке, и… – он помолчал долю секунды и вкрадчиво продолжал: – И придет сегодня ко мне на обед.

Гарсон уставился на него. Пиво ударило ему в голову, притупив обычную сообразительность. Наконец слова полковника дошли до него, и, заржав, он ударил рукой по столу так, что кружки зазвенели.

– Ей-богу, ну вы и хитры, только посмотрите! Я же понимаю, что вы затеяли. Молодой Элстон за обеденным столом, а рядом красавица Теодосия, и своими серыми глазами сбивает его с толку. Бьюсь об заклад, она воспользуется своими глазками для «добрых целей» и без отцовских наставлений.

– Сэр! – Аарон вскочил на ноги.

– Вы забываетесь! – Его голос, чуть громче обычного, все же прорезал харчевню как удар грома.

Мужчины сели с ропотом. Гарсон весь сжался, его темная кожа залоснилась.

– Я не хотел вас оскорбить, полковник, – пробормотал он. – Я извиняюсь. Это все алкоголь.

У Аарона вздувались ноздри, но взгляд был уже не таким жестким.

– Я принимаю твои извинения, – сказал он.

– Но запомни, – он обвел компанию пронизывающим взглядом, – ни один человек не сможет трепать имя моей дочери без того, чтобы я с ним не расправился. А я никогда не расстаюсь с пистолетом.

Все молчали. Аарон расслабился.

– Ну, господа, – закричал он добродушно, – еще одну кружку по кругу. Бром Мартлинг, проследи за этим, ладно? Мне пора идти. Я желаю вам хорошего дня.

Когда тяжелая дверь захлопнулась за его спиной, Гарсон пробормотал:

– Откуда же я знал, что он так обидится?

– Это единственная вещь, из-за которой он может обидеться, – поспешил ответить молодой Ван Несс. – Обычно он кроток, как ангел.

– Он просто с ума сходит из-за этой девчонки, – продолжал Гарсон, по-прежнему страдая. – Вряд ли это нормально.

– Да нет, он вполне нормальный, – зафыркал Мэтью Дэвис.

– Он великий охотник до женщин. Десять к одному, что он пошел к той голубоглазой зазнобе, которая живет на Южной улице. Вот уж счастливчик – у нее самые хорошенькие ножки, какие я когда-либо видел. Хотя нет, я помню как-то, когда я был в Олбэни, иду я, значит, по Страйт-стрит, а дверь одного дома открылась, и я говорю себе… – И он запел одну из своих бесконечных историй, но, поскольку полковник ушел, некому было слушать его.

Аарон, однако, не пошел на Южную улицу и даже не собирался. Крошка Салли с ее голубиной податливостью и преданными как у спаниеля глазами была нужна ему изредка для удовлетворения физической потребности. Публичный дом оскорблял его утонченность, а времени на продолжительные и изощренные ухаживания, которых требовали светские дамы, у него не было. Салли просто подвернулась под руку. Недорого и приятно, как чашка чая, но в такой же мере невозбуждающе.

Этим утром голова Аарона была занята более интересными вещами. Он направил Селима вверх по Бродвею. Лошадиные подковы стучали по булыжникам, разбрызгивая вонючую жидкую грязь; лающих собак, сцепившихся в драке, и кучи мусора, в которых, радостно повизгивая, гнездились крысы, лошадь осторожно обходила стороной. Услышав звуки музыкального рожка, Аарон направил Селима к обочине, чтобы дать проехать почтовой карете из Бостона. Он был рад увидеть эту громыхающую колымагу: она везла письма и газеты из Новой Англии – дополнительные сведения о политической ситуации. Он повернул на запад, на Чамберз-стрит, затем на север, по Гринвич Роуд; булыжники остались позади, и можно было пустить Селима легким галопом. Проехав две мили, он был у Гринвич Виллидж, миновал несколько деревянных домиков, не замечая их, и с облегчением въехал в железные ворота Ричмонд-Хилла.

На стук копыт выбежал конюх. Аарон механически сунул ему поводья, высматривая поверх его головы, нет ли где маленькой фигурки, которая обычно, как на крыльях, сбегала по лестнице, чтобы приветствовать его?

– Дик, мисс Бэрр ушла?

Человек невнятно забубнил, что его ждет обед, но он не может уйти, пока не вернется Минерва и он хорошенько не вычистит ее.

– Сэр, она уехала в восемь на серой кобыле, а вчера ее не было весь день, и позавчера тоже…

– Спасибо, я буду знать. – Тихий голос Аарона ударил его, как пощечина. Конюх открыл было рот, опять закрыл его и, нахмурившись, увел коня.

Аарон задумчиво поднимался по белым ступеням. Так, значит, дитя что-то задумало, кто знает, в конце концов… До него доходили слухи: кто-то видел, как она разговаривала с каким-то юнцом в Джонс Вуде. Тогда он прогнал от себя опасения. Да и сейчас это казалось ему неправдоподобным. В любом случае, он не слишком беспокоился. Она была не из этих легкомысленных маленьких ветрениц. В то же время все это было странно, а ведь Аарона трудно было удивить. Например, в шахматах, в которые он мастерски играл, ему было легко предугадать план игры противника на два, три, четыре и более ходов вперед. Но Тео не была противником. Она была плоть от плоти и безмерно дорогое отражение его самого.

Нахмурив брови, он спустился из обитой белыми панелями и увешанной картинами передней в библиотеку, и ему стало легче от трепещущего чувственного удовольствия, которое дарила ему эта комната. В нем мирно уживались стоик и сластолюбец. Он был совершенно равнодушен к обстановке. Наверху, в своей комнате, он спал на походной койке, и, кроме стола, стула и комода, там не было другой мебели.

Но библиотека была его сокровищем. Он своими руками пристроил ее к дому в 1791 году, когда приобрел право поселиться в этом особняке, где раньше жили Джон Адамс и генерал Вашингтон. Это была просторная комната с длинными окнами, выходившими на юг и на запад. Вдоль стен, на стеллажах высотой с человеческий рост стояли книги, привезенные из типографий Англии и Франции. Нежно-кремовые пергаментные переплеты перемежались с морщинистыми коричневыми переплетами из телячьей кожи. Запах типографской краски и старой кожи пропитал комнату, как ладан.