Призрак Надежды - Сергей Новиков

На ней было написано что она отбеливает зубы, но я знал, что в лучшем случае она просто почистит их.

Страх осенял, напоминая о себе безмолвием зданий и улиц. Хотелось скорее уйти, но улицы без людей всё тянулись, ты был один, вверху голубовато-серое небо. Тишина говорила, что это последствие апокалипсиса. И ты знал это. Чувствуя безлюдность, ты мог думать, что ты единственный человек, оставшийся от цивилизации. Ты не хотел оборачиваться назад, чтоб не попасть в уныние, подозрительные звуки настораживали. Код Сатаны был написан мной, и Сатана возымел власть, а я стал путником в этом мире, наблюдая его картины, явившиеся вследствие комбинации нолей и единиц. Комбинации нолей и единиц составляют код Сатаны, как и всё существующее в цифровом мире. Я не мог к тебе прикоснуться, почувствовать твоё дыхание, я помнил прошлое, в котором мы были когда-то вместе. Уже прошло достаточно времени и ты была где-то далеко. За это время я встречал разных женщин и девушек, угрюмо одетых или более-менее сносно, но я почти не вступал с ними в отношения, и они проходили мимо, оставляя лёгкие воспоминания, мало что значащие. Некоторые девушки, встречающиеся в пути, настороженно поглядывали, боясь изнасилования, но они были редкостью в дороге. Я знал, что в ближайшем будущем мир будет таким, каков он есть сейчас, он не изменится в настоящее время, пройдёт ещё много времени, что бы цивилизация восстановилась и воспряла. Время было подобно древнему, и современным, такого оборота не знало человечество, это была новая эпоха упадка, выживания, с надеждой на становление. Да, так должно быть, только это наступит не скоро. Выжившие вспоминали благополучную жизнь века, но люди продолжали жить и рожать детей, это был естественный процесс во все времена, не исключая и настоящего.

Изредка я находил кофе, такое благо, как кофе со сливками, я мог позволить себе в мирное время века, а теперь чаще обходился чаем. Иногда не было сахара, тогда я пил чай без сахара. В пути я вёл дневник. Я брал ручку, подкладывал книгу под тетрадь и писал. Я писал свои размышления о существующем мире, я думал, прочтёт ли кто-либо этот дневник после меня? Что будет после меня, и кто будет читать мой дневник? Мои записи не были частыми, я мог месяц не писать. Сидя в каком-нибудь баре в дождь, я писал дневник, глядя в окно и осматривая посетителей, которые, вероятно, считали, что какой-то чудак что-то пишет. А дождь навевал настроение, я слышал его шум, размышляя о смене поколений и существующем мире выживших. Тем, кому было 16 лет до краха, уже 25, они рождали новых людей в этих условиях, а дети, родившиеся незадолго до этого, стали подростками. Они воспринимали мир таковым, каков он был сейчас, мирное время осталось у них смутным воспоминанием, их мир был существующим теперь. Это была их реальность. Они знали, что до них была другая жизнь, но они не понимали, насколько другая.

Глава 5

«Вера без дел мертва», – вспомнил Александр слова Писания. «Я отправлюсь к Серафиму и присоединюсь к Херувимам». С печалью он осознавал, что ему придётся сражаться против Дианона, своего брата. Покидая монастырь, он обернулся, перекрестился и пошёл прочь. Осенний путь приветствовал его. Он был безоружен, путь далёк, и неизвестное ждало впереди его. Никогда не знавший чувства любви, он смиренно шёл по дороге. Его облачение выдавало странствующего монаха. Не одержимый страстями, он шёл спокойно, предчувствуя встречу с Серафимом. В монастыре ничто не искушало его, а теперь он вышел в мир, в прискорбии своём ставший упадническим. Ушедший из мира 15 лет назад в монастырь, Александр вновь видел его, но мир был уже не таким как прежде, он это знал. Много времени он проводил в уединении в кельи, а теперь простор был вокруг, он предчувствовал встретить людей в каком-нибудь поселении, и он ожидал, что он увидит.

В первом городе, в который зашёл Александр, он встречал разных женщин, некоторые из них с улыбкой смотрели на него. Он бесстрастно шёл дальше. Долгие годы в монастыре привели его ко смирению и избавлению от искушений. Он смотрел на этот мир, не прикасаясь к нему, лишь ступая по земле. Он знал, что он вышел в мир и что его надо принять, но скоро он присоединится к Херувимам и станет бороться со злом мечом карающим. Проходя мимо бара, он увидел проститутку в чулках и короткой юбке. Ничего не сказал он ей, он привык хранить молчание.

– Святой отец, не найдётся пару кусков титана? – улыбнулась ему она.

Он лишь сжал пальцы.

– Я бы тебя избавила от девственности, – смеялась она.

Но Александр шёл дальше, презирая падших.

– Ой, какой молчаливый, – высказывалась проститутка, но тут к ней подошёл мужчина, близко к ней прислонившись.

Удаляясь, Александр слышал смех этой женщины, которая не думала, насколько разными они были: монах и проститутка. Александр вновь наблюдал суету мира, которая была ему противна. Она была необходимостью, он думал о лишних движениях людей, вспоминая пребывание в монастыре. Такое мировосприятие было у него, простые горожане жили своей жизнью. Он шёл по городу, сохраняя внутренний мир свой. Он знал, что он уже прикоснулся к внешнему миру, но не смешался с ним. Он был монахом, заботившимся о внутренней чистоте, ступая по земле, пачкая ботинки грязью.

Виктор же не думал о прегрешениях своих, их у него не было. Он шёл по осенней дороге навстречу своей судьбе. Мысли его были тяжелы, и он не мог избавиться от этого, пока не увидит Дианона, которому было и невдомёк, что муж Даши ещё жив и где-то обитает. Виктора принимали за сумрачного, он шёл в потёртой чёрной одежде. Он думал о Даше, в то время как я думал об Алисе. Он шёл к ней, а я шёл гонимый призраком.

Проходя один пустынный посёлок, я увидел обветшалое здание Дворца Культуры, на левом крыле которого, под козырьком крыши болтался висельник. Никому не было до него дела, или ещё не успели его снять, но зрелище было иронично-трагичное. Кто-то отдал душу Богу от несчастной жизни, а повеситься решил на всеобщее обозрение, напоследок выразив своё несчастье всему миру.

Рассвет был не явным, всему остальному миру было всё равно, кто я такой. Я потерял настроение идти к Александру, я развёл костёр в лесу и смотрел на пламя, подбрасывая ветки, я смотрел, как они горят и трещат, а искры взмывают вверх.