Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ) - Рауэр Регина

— Обязательно.

Конечно, обязательно.

Мои ярко-красные босоножки на огромной танкетке как раз для прогулок с детьми и предназначены. Специально выбирала вместе с белоснежными брюками, топом и красным пиджаком.

И волосы целый час укладывала для прогулки.

Тяжелый вздох я сдерживаю, кто ж знал и помнил, что с детьми гулять обязательно и что сегодня в семь выставка приятеля отца Лёни, на которую он обещал явиться вместе со мной, а моя каторга няни заканчивается в шесть. И переодеваться мне совсем некогда, я до центра города-то доберусь в притык.

— Все, — Кирилл Александрович смотрит на часы, — я ушел.

Сусликов торопливо целуют в макушки, на меня бросают грозно-предупреждающий взгляд и удалятся.

Завидую.

Ибо две требовательные физиономии, перестав махать руками на прощание, оборачиваются ко мне, прищуриваются и, уперев руки в боки, решительно объявляют:

— Мы хотим гулять!

— Сейчас?!

Суслики, еще девяти утра нет, а вы уже злодействуете!

— Да!

— Нам Кирилл дрон купил, — горделиво дополняет Ян, указывая на коробку квадрокоптера.

Ясно, гулять мы идем прямо сейчас.

Одиннадцать, и я бодро выстукиваю Лаврову, что все хорошо.

Мы не разнесли квартиру и не переубивали друг друга. И вообще из потерь только моя совесть и честность, потому что пока монстры в свое удовольствие и на ужас соседей носятся с квадрокоптером по всему двору, я пытаюсь объяснить Лёни, где я и что делаю.

Рассказать правду, кою кроме Лины и Ромы с Милой никто не знает, чревато, ведь рассказывать придется все, начиная со спора, а Лёнька и так моих не любит, поэтому сочиняю я про Лину, у которой кошка, ветеринар и панлейкопения под вопросом.

И да, мы с ней в клинике, ведь бросить подругу одну в столь сложной ситуации я не могу, а с Леней не могу не поделиться подробностями.

Леонид Аркадьевич не выдерживает и торопливо прощается уже на клинических проявлениях, напоминая, что ждет в семь у колонн входа.

И я уже открываю непрочитанные от Лины сообщения, когда на весь двор оглушительно звенит: «Даша!!!». Кажется, отчаянный визг отражается от окружающих нас домов, возвращается и бьет меня по голове.

С лавочки я подскакиваю и озираюсь, пытаясь понять, где именно монстры. Пестрая бандана со смайликами мелькает за кустами, к которым я и подрываюсь.

Точнее быстро-быстро ковыляю.

Черт, черт, черт, монстры-суслики, мои босоножки предназначены для красных дорожек под руку с кавалером, а не для асфальта и газона на максимальной скорости.

— Да-ша!

— Что, вас убивают?! — рявкаю то ли с надеждой, то ли… с обреченностью продравшись сквозь кусты.

Оравшая Яна от неожиданности осекается и моргает, глядя на меня, а Ян сидит на земле и, подняв руку, пытается осмотреть локоть.

— У него кровь! — закрыв и снова открыв рот, сообщает Яна и прижимается щекой к здоровой руке брата.

Вижу, и разодранные коленки тоже.

— Суслики, чтоб вас… — бормочу тихо, но они слышат и головы поднимают.

Яна утирает нос ладошкой и смотрит огромными глазами со слипшимися от слез ресницами, а Ян глядит нахохлившимся воробьем и обкусывает губы.

— Я крови боюсь, — шепотом сознается Яна, всхлипывая.

— А я нет, — цежу хмуро и…

Одежду я, видимо, испортить тоже не боюсь, потому что беру, недовольно вякнувшего и насупившегося, Яна на руки.

О порыве доброты и замаранных кроссовками штанах пострадаю позже, когда обработаю боевые раны и удостоверюсь, что ничего серьезного с монстром не случилось.

— Где? — я ссаживаю тяжелого суслика на стол рядом с раковиной в кухне и выдвигаю верхний ящик. — Где в этом доме аптечка?

— Нижний ящик, — бурчит Ян и к коленке тянется.

— Руки убрал!

— Не кричи на ребенка!

— Суслик, я не кричу, я советую, — с ласковой улыбкой Джокера просвещаю его и, настроив теплую воду, мочу край полотенца.

— Ай! — Ян дергается и шипит.

— Терпи.

— А ты ему зашивать будешь? — Яна любопытствует от двери.

— Угу, рот, — фыркаю, стирая грязь вкруговую от боевых ссадин. — Обоим. Руку давай сюда.

Правую конечность мне протягивают с великим одолжением.

— А Кирилл зашивал, когда Ян на стекло наступил.

Две пары глаз смотрят с одинаковой требовательностью и сомнением. Сомнением в моих способностях.

— Ну тут же стекла не было, — скриплю сквозь зубы и перекись, как и думала, нахожу в холодильнике.

— Больно будет… — приглушенно ахает Яна.

— Не будет, — я фыркаю и содранную кожу щедро поливаю.

Ян стонет и подвывает, прикладывая целую конечность ко лбу.

Показательно.

— Не ври, не верю.

Руку от лба убирают и приоткрыв один глаз, недоверчиво смотрят. Объявляют, выпятив нижнюю губу:

— Ты злая!

— А еще жестокая и бессердечная, суслик, — открываю великую тайну страшным шепотом и на всякий случай быстро бинтую самофиксирующимся бинтом, найденным в аптечке, — но, если перестанешь помирать, могу рассказать почему пена появляется.

И… великую тайну открывают мне.

— В крови каталаза, она с перекисью соединяется и получается вода и кислород, — снисходительно сообщает Ян и, пока я подбираю от удивления нижнюю челюсть, мне нажимают на кончик носа и спрыгивают на пол, ловко подныривая у меня под рукой.

Спокойствие длится до половины первого, когда мне напоминают, оглушая с двух сторон, что хотят есть.

И проблем нет, пока я не открываю холодильник и не вижу.

Ничего не вижу.

— А-а-а… где? — я оборачиваюсь к сусликам.

— Что?

Брови они вопросительно приподнимают вместе и моргают.

— Еда где?

Они переглядываются, и отвечает Яна, пожав плечами:

— Нам Софья Павловна готовила.

Трындец.

Минус моя прическа, мой макияж, мои чистые брюки, мой белоснежный топ и моя нервная система, которая прямо сейчас умирает в истерике.

Левый глаз вот уже истерично дергается.

— Ты уверена, что… — недоверчиво тянет Яна и, заглянув в ноут с открытой вкладкой, заканчивает, — что курица по-французски именно так выглядит?

Отвечаю ей мрачным взглядом и сдуваю с лица прядь волос.

— Не знаю, про французский, — с видом критика задумывается Ян, — но курица да, так и выглядит.

И это он не про форму с обугленной курицей в моих руках говорит.

— У меня через три часа важная встреча, — сообщаю им, стараясь не сорваться на визг, — а я похожа… похожа…

— На курицу, — вкрадчиво слышится от дверей, и головы мы поворачиваем все вместе.

Кирилл Александрович стоит, привалившись к косяку и сложив руки на груди, и с интересом разглядывает меня. Я натыкаюсь взглядом на его, в котором пляшут насмешливые искры, еще и уголки губ у него подозрительно подрагивают.

Весело ему, да?!

А меня Лёнька убьет!

Отсюда до дома, по пробкам, полтора часа, привести себя в порядок еще час, а от дома до центра еще два часа по все тем же пробкам!!!

Я не успею к семи.

— Кирилл!!! — суслики, между тем, слаженно несутся к нему и вопят наперебой.

— Кирилл, мы есть хотим!!!

— Она нас не кормит!

— Ян коленки разбил и локоть!

— А Даша зашивать не стала!

— И она готовить не умеет!

— Она курицу сожгла!

— И палец порезала, когда лук резала!

— А еще майонез на себя уронила.

— Сама!!! — заканчивают хором.

И на меня смотрят все трое.

— Почему суслики? — интересуется Кирилл Александрович, быстро нарезая картошку кружками.

Суслики отрываются от терки сыра и поднимают две перепачканные в шоколаде рожицы. На обед и полдник у них сегодня была заказанная пицца и шоколадная паста на десерт.

А я пожимаю плечами:

— Не знаю, — и, покосившись на разочарованные мордашки, мстительно добавляю, — называть монстрами некрасиво.

В ответ мне корчат гримасы и показывают языки, отвечаю тем же и натыкаюсь на укоризненный взгляд Лаврова.