Извращённое чувство - Эмили Макинтайер

чувством моего возбуждения и, к сожалению, идеальными чертами лица Джулиана.

Меня словно ударяет током между ног, и моя киска сжимается.

Проклятье.

— Когда я снова смогу увидеть тебя? — шепчет Эйдан, наклоняясь и прижимаясь своим мокрым от пота лбом к моему.

Тепло разливается по моей груди, и я прижимаюсь своими губами к его.

— Как только смогу улизнуть.

Я ненавижу, что с Эйданом всё должно быть именно так, что нам приходится прятаться по тёмным углам и шептать обещания о том, когда и где встретимся снова. Но даже мысль о том, чтобы рассказать об этом отцу, заставляет мои ладони вспотеть, а сердце сжаться.

Как сказать мужчине, которого ты боишься разочаровать, что прямо у него под носом ты крутила роман с парнем, который работал в его доме много лет?

Он никогда не смирится с этим. В прошлом он всегда открыто заявлял, что мне нужно защищать себя от людей без денег, потому что они будут первыми, кто попытается отнять их у меня. Он бы не понял, что Эйдану на всё это наплевать.

И, честно говоря, из всех вещей, которые может сделать мой отец, меньше всего я боюсь разочаровать его. Он может отослать Эйдана прочь. Уволить его маму. Оставить их на улице без работы и без возможностей.

Я не питаю иллюзий по поводу того, что Баба́10 — добропорядочный гражданин. Его моральные принципы в лучшем случае шатки, а в худшем — вообще отсутствуют. И я не смогу смириться с тем, что с Эйданом или его матерью что-то случится из-за меня.

Эйдан сжимает челюсти, в его взгляде читаются бурные эмоции.

— Позволь мне пойти к твоему отцу, Яс.

Паника сжимает мне горло и делает ладони влажными, как это происходит каждый раз, когда он поднимает этот вопрос.

— Н-нет. Пока нет.

Эйдан отодвигается, вскакивая с кровати и роясь в одежде на полу, пока не находит свои брюки, резко натягивая их на бедра. Я молча наблюдаю за ним, ощущая, как чувство вины, словно тысяча камней, привязанных к моему животу, тянет меня вниз, пока я не захлебнусь.

— Он хотел, чтобы я встретилась с мужчиной сегодня вечером за ужином, — выдавливаю я из себя.

Не уверена, зачем заговорила об этом сейчас или зачем вообще заговорила об этом, кроме того, что, может быть, если я расскажу ему об этом, тогда мне не будет так плохо из-за того, что я держу в тайне то, что произошло с Джулианом.

Только когда он полностью одевается, натягивая через голову свою обычную белую футболку, он снова заговаривает.

— И… ты это сделала?

Я качаю головой.

— Он так и не появился.

Эйдан вздыхает.

— Ты не можешь позволять своему отцу вечно контролировать твою жизнь.

Во мне вспыхивает ярость, и я облизываю губы, отворачивая голову в сторону.

— Ты не понимаешь.

— Потому что ты мне этого не позволяешь! — он поворачивается ко мне лицом и сжимает кулаки.

— Он болен, Эйдан!

Он фыркает.

— Поверь мне, я знаю.

Мой взгляд смягчается, когда я смотрю на него, жалея, что не могу стереть боль с его лица. Но то, о чем просит Эйдан, — это не то, что я могу ему предложить.

Вздохнув, я провожу дрожащей рукой по своим спутанным волосам, густые черные пряди вьются под моими пальцами.

— Я не хочу тревожить его. Ему вредно испытывать стресс.

Небольшой приступ гнева вонзается своими острыми краями в мою грудь из-за того, что мне нужно озвучивать это. Когда я говорю об этом вслух, обстоятельства становятся реальностью, хотя я всё ещё пытаюсь притвориться, что это не так.

Мой пересохший язык прилипает к небу.

— Я скажу ему, хорошо? Мне просто нужно время.

Эйдан пристально смотрит на меня, гладкие черты его лица становятся напряженными, прежде чем он, наконец, выдыхает и подходит, садясь рядом со мной. Его руки обхватывают мои щеки, и он вытирает несколько слезинок, которые я не смогла сдержать.

— Принцесса, сколько ещё времени тебе нужно?

Его слова пробиваются сквозь моё горе, как шаровая молния, разбрасывая осколки, пока они не вонзаются в мою кожу.

— Не используй его рак легких как оружие, чтобы добиться своего, Эйдан.

— Я этого не делаю.

Моя нижняя губа дрожит, и я прикусываю ее зубами, отдаляясь от него.

Его хватка становится сильнее, и он разворачивает меня лицом к себе.

— Я не делаю этого. Я просто… Я люблю тебя с тех пор, как мне исполнилось тринадцать, и я уважал твои желания, ожидая в сторонке, будучи с тобой в тайне все эти годы, пока ты придумывала способ сказать ему о нас. Я не хочу упускать шанс получить его благословение. Позволь мне доказать тебе, что я достоин тебя, Ясмин. Ради него и ради себя, — у меня сводит живот. — Я могу подарить тебе весь мир. Но ты должна позволить мне быть с тобой на людях, — он покрывает мою щеку легкими поцелуями, отчего по шее пробегают мурашки. — Я люблю тебя, Яс. Конечно же, твой папа увидит, что ты тоже любишь меня.

Кивнув, я преодолеваю страх и запускаю пальцы в его шелковистые каштановые волосы.

— Ладно. Я поговорю с ним завтра.

Но на следующее утро, когда я сижу в кабинете отца…Я с ним не разговариваю.

Что бы там ни думал Эйдан, это не так-то просто. За эти годы я тысячу раз пыталась произнести эти слова: «Баба, я влюблена в Эйдана Ланкастера». Но они так и не прозвучали.

Поначалу рассказывать было особо нечего. Это была просто крепкая дружба, которая расцвела вскоре после того, как он появился в поместье, а его мать стала главой нашей прислуги, когда ему было шесть лет. Мы были двумя детьми, которые летом проводили вместе свободное время, а зимой тайком делали снежных ангелов. А когда это переросло в нечто большее, я стала защищать эти отношения, боясь того, что буду делать, если потеряю Эйдана, и, честно говоря, я боялась расстроить своего отца. Потребность в одобрении моего отца зарождается глубоко во мне, пропитывая каждое мое благое намерение до тех пор, пока не затмевает весь свет. Он не бессердечный человек — по крайней мере, по отношению ко мне, — но он ожидает, что в нашем кругу должен быть определенный тип людей, а люди с низким доходом не вписываются в этот шаблон. Они сотрудники, их должно быть видно, но не слышно. И они уж точно не должны врываться и завоевывать сердце его дочери.

Не уверена, откуда во мне берется эта неуверенность. Может быть, это из-за