В погоне за миражом - Линда Дэвис

В двадцать минут восьмого Хелен неохотно ступила в холл, ощутив волну теплого, отдающего синтетикой кондиционеров воздуха. С энтузиазмом ответив на брошенное «доброе утро», охранники сочувственно переглянулись, увидев ее красные глаза. Хелен поспешно бросилась к уже закрывавшимся дверям лифта.

В углу кабины стоял Хью Уоллес — одна рука в кармане, другая прижимает к груди пакет с завтраком. С неожиданной ловкостью он дернулся к панели, чтобы нажать на «стоп».

— Спасибо, — поблагодарила его Хелен.

Выглядел Хью так же отвратительно, как она себя чувствовала. Костюм мятый, волосы всклокочены. Расстегнутый пиджак не скрывал животика, на удивление скромного — принимая во внимание привычку Хью питаться в основном сандвичами. На ногах его были черно-белые кроссовки «Рибок». Дышал он тяжело. Хелен знала, что Хью страдает клаустрофобией и ненавидит лифты, однако астма и избыток веса делали для него подъем на седьмой этаж по лестнице просто невозможным. Каждый день Хью был вынужден обрекать себя на пытку лифтом. У Голдстайна Хью считался ведущим аналитиком по деривативам. В разговорах с непосвященными он называл свою работу букмекерской и любил заключать пари на тех, кто делает ставки. Математический гений, Хью защитил в Оксфорде докторскую диссертацию по теории случайных чисел и был просто одержим деривативами.

Хелен терпеливо дожидалась, пока его дыхание придет в норму.

— Трудная ночь? — поинтересовалась она.

Не так давно Уоллес пристрастился к блэкджеку и не вылезал из казино. Любитель острых ощущений, по ночам он теперь занимался тем же, чем и днем, только в куда более роскошной среде. Неделей раньше Хью привел Хелен и Родди в «Амбассадор» на Мэйфэр[5]. Пока Хелен в паре с ним выигрывала, Родни со сдержанным осуждением наблюдал за ними, размышляя о несправедливости, выпадающей на долю тех, кто сторонится случайных заработков.

— Просидел до трех, испытывая судьбу. — Хью снял крышку с пластикового стаканчика и сделал небольшой глоток кофе. — Дерьмо. — Он вытер рукавом губы. — Меня хотела подцепить парочка лесбиянок, им нужен был кто-то третий. Часа два пытался убедить их, что я — страстная блондинка по имени Триш.

Хелен едва не закашлялась от смеха, представив себе рыхлого коротышку Уоллеса в образе стройной златокудрой соблазнительницы.

— И?

— Все шло нормально до тех пор, пока они не спросили, чем я занимаюсь.

— Боже! Что же ты им сказал?

— Что торгую модным бельем.

Она расхохоталась. Большинство окружающих почему-то с трудом принимали на веру блестящие способности Хью.

— А как ты? Поездка за город с Родериком?

— Нет, ужин с его друзьями.

— Не с твоими?

— Ради своих я бы и улицу не перешла.

— Гадкая девочка.

— Но не самая гадкая. Возьми-ка капуччино и тост.

— А мои? — Хью тряхнул пакетом.

— Все равно. Не повредит.

— Ты балуешь меня, Хел.

Уоллес казался расстроенным. На протяжении нескольких последних месяцев он вел себя как неверный любовник, взгляд его временами становился отсутствующим.

Сунув электронные карточки в прорезь замка, они прошли через скользнувшую в сторону дверь и оказались в царстве трейдеров: двадцать тысяч квадратных футов полов, где у заставленных последними достижениями компьютерных технологий столов трудились четыре сотни профессионалов. Девяносто пять процентов из них были мужчинами — они-то и сделали банк Голдстайна одним из самых преуспевающих в Сити. За прошлый год чистая прибыль составила двести пятьдесят миллионов фунтов.

Пробираясь между столами, они прошли в сектор, который занимала группа специалистов по деривативам: местные остряки прозвали его «стартовой площадкой», где «ярлык с ценой вешают на все, что движется».

Деривативами назывались финансовые контракты наподобие облигаций или акций, только были они на порядок сложнее. Наиболее незамысловатыми деривативами считались фьючерсные контракты. Изначально предполагалось, что они обеспечат защиту фермеров от колебания цен на их урожай. Производитель мог застраховать себя от возможных потерь, согласившись, скажем, в декабре, на цену, по которой он будет продавать свои продукты в следующем октябре. Когда Хелен спрашивали, чем она занимается, примерно такое объяснение она и давала. Уоллес же, души не чаявший в механизме рынка, мог пуститься в исторический экскурс.

Современные фьючерсные рынки возникли в середине прошлого столетия, после открытия Чикагской товарной биржи, но финансовые сделки с ценными бумагами начались лишь лет пятнадцать назад, где-то в восьмидесятых. Уоллес хорошо это помнил. Он был свидетелем скачкообразного роста рынка, оборот которого, принимая во внимание лишь официально зарегистрированные сделки, стоил порядка шестисот пятидесяти триллионов долларов в год. Деривативы — наиболее доходный, но и самый ненадежный товар в мире. Уоллес боготворил рынок. Хелен предпочитала держать дистанцию — она видела в рынке не друга, но внушавшего почтительное опасение соперника.

Деривативами у Голдстайна занималась сотня человек, а еще пятьдесят числились у них в помощниках. Сто сорок мужчин и десять женщин, из которых четверо выполняли техническую работу: готовили справки или были простыми секретаршами. Возраст сотрудников колебался от восемнадцати до тридцати семи лет, минимальная зарплата составляла двадцать две тысячи фунтов в год, максимальная — миллион четыреста тысяч. Уровень квалификации — от нулевого до доктора математических наук. Вся группа имела дело с деривативами по банковскому проценту, курсу валют, маржей[6] и сделками, связанными с обращением товаров. Ряды столов разделяли узкие, шириной в полметра, проходы; трейдеры сидели перед экранами компьютеров и панелями прямых телефонов. В неумолчном гомоне чувствовалось замешанное на остром запахе пота напряжение.

Хелен уселась во главе длинного Т-образного стола, с каждой стороны которого работали около двадцати человек. Слева разместился Энди Рэнкин, эксперт по дальневосточным рынкам, справа на днях появился Пол Кейт, стажер, который только что влился в их разношерстный коллектив. За ее спиной был кабинет Уоллеса. По случайному стечению обстоятельств, когда Хелен четыре года назад впервые пришла на этот этаж, ее посадили в самой непосредственной близости от шефа. Поначалу Хелен пришла от этого в ужас, поскольку постоянно ощущала на себе его пристальное внимание: опоздай она на работу, уйди чуть раньше или просто поддайся дурному настроению, что тоже бывало, Уоллесу наверняка все будет видно. Однако прошло совсем немного времени, и Хелен поняла: из своего застекленного отсека шеф почти ничего не видит и поведение подчиненных ему совершенно не интересно: мозг его постоянно занят обдумыванием новых, еще более прибыльных деривативов. Опустив жалюзи, Хью в полном одиночестве просиживал по двенадцать часов, развлекаясь со своими пугающе запутанными компьютерными программами. Когда же ему приходило в голову выйти в общий зал, Уоллес усаживался рядом с Хелен и Рэнкином, почти не замечая остальных. Троица превращалась в замкнутый, самодостаточный мирок, изолированный от других трейдеров.