Вахтанговец. Николай Гриценко - авторов Коллектив

и неожидан не только для зрителей, но и для коллег.

Поздно закончив училище, он в 28 лет пришел на сцену Вахтанговско­

го театра. На дипломном спектакле ему аплодировал сам Борис Щукин,

а комиссия поставила наивысший балл «5 с плюсом». Стал народным ар­

тистом СССР, ярчайшей звездой вахтанговской плеяды. Так и видится

жизнь красивая, роскошная, пышные букеты, лавровые венки...

Но спутником его жизни было одиночество...

Однажды ко мне в дом ворвалась шумная компания актерской братии.

Было весело, пили чай и не только чай. Гриценко подошел к фотографиям,

висевшим на стене, и долго-долго рассматривал портрет Чарли Чаплина.

Я, не долго думая, снял и подарил ему этот снимок. Он очень растрогался

и попросил что-нибудь написать. Я и написал: «Николай Олимпиевич!

Вы для меня в жизни и в искусстве как Чарли Чаплин, а, может быть,

выше». Я знаю: прочтя эти строчки кто-то (я даже знаю, кто) скажет:

«Ну, это уж чересчур. Кацынский, наверное, много чаю выпил». Но я, дей­

ствительно, так думал. Однажды из-за какой-то ерунды мы поссорились,

и Гриценко вдруг сказал: «Толя, а та фотография Чаплина висит у меня

дома на стене». Я вспомнил слова, которые написал, мне стало стыдно,

и мы помирились.

Мы играли с ним в «Принцессе Турандот». Он играл Тарталью.

Когда-то давно в спектакле «Фельдмаршал Кутузов» Николай Охлопков

собрал всех мужчин, включая пожарников, рабочих сцены, одел их в фор­

му солдат 1812 года и выпустил из правой кулисы в левую. И вдруг из ле­

вой кулисы появился солдат, весь перебинтованный, и пошел, опираясь

на ружье, навстречу всему потоку. Это Николай Олимпиевич выступил

как «Сам себе режиссер». «Оставим этот эпизод», - обрадовался Охлоп­

ков. Позже в рецензиях говорилось, что в образе, созданном Гриценко, от­

разилась вся армия 1812 года. А много позже в телефильме «Семнадцать

мгновений весны» он сыграл небольшую роль немецкого генерала и кри­

тики написали, что он явился олицетворением всей немецкой армии.

А какой это был князь Мышкин в «Идиоте»! Эта роль прославила

в Ленинграде Смоктуновского, но я был свидетелем, как Иннокентий Ми­

хайлович, опершись на край ложи, глаз не мог отвести от Гриценко. А тот

играл князя Мышкина на грани срыва голоса. Казалось, сама душа князя,

натянувшись, как струна, звенит, вот-вот оборвется. Некоторые считали,

что так в жизни не разговаривают, но ведь и по улице не ходят «елочкой»,

как ходил маленький человечек, герой Чаплина.

В старом фильме-трилогии «Хождение по мукам» Гриценко играл

Вадима Рощина. Ну скажите, как мог человек из простой семьи сыграть

дворянина, благородного офицера. Какая выправка, стать, манеры!

Как будто он только что сошел со старой фотографии.

И почти одновременно с Рощиным в спектакле «На золотом дне»

он играл разоренного купца Тихона Молокова, который вернулся

из «псевдонима» (жил под чужим именем), чтобы разобраться со сво­

им врагом Засыпкиным, который сделал его нищим. У Гриценко был за­

мечательный грим. Буйная рыжая разбойничья борода, лицо, похожее

на раскаленную сковородку, взлохмаченные волосы и огромный красный

нос. Как-то произошел забавный случай. Они с партнером в ожидании

Засыпкина пили шампанское, закусывали огурцами. Бурно жестикулируя,

Гриценко вскочил, споткнулся и с размаху угодил под диван. Когда он от­

туда вылез, зрители ахнули. На огромном, увеличенном гумозом лице,

прямо по центру сияла белая полоса. Публика поняла, что это маленький

аристократический нос самого артиста. Понял это и Гриценко и стал ша­

рить по полу, а нос оказался в цилиндре, стоящем на полу. И в это вре­

мя на сцене появился Засыпкин. Тогда Гриценко, не выходя из «образа»,

в бешенстве запустил «нос» в своего врага!

Его очень любил Рубен Николаевич Симонов. Он называл его «театром

в театре». Симонов специально приходил на его спектакли. Находясь

на сцене, мы всегда посматривали на ложу. Выходил по ходу действия Гри­

ценко и в ложе появлялся мэтр. Эпизод кончался и ложа пустела.

Помню, как после получения Симоновым Ленинской премии произо­

шел конфуз. Гриценко, который не любил и не умел выступать, взял слово

и горячо произнес: «Симонову при жизни надо поставить медный памят­

ник». Наступила недоуменная пауза, тогда он поправился: «Нет, золотой».

Симонов засмеялся, все зааплодировали.

Среди его героев были разные люди. Он мог быть на сцене агрессивным,

задиристым, смешным, а в жизни был беззащитным.

Жил он недалеко от Смоленской площади. У него была большая би­

блиотека, много книжных полок, а рядом - шведская стенка. Он следил

за собой, делал гимнастику, был всегда по-спортивному подтянутым,

стройным, легким. Когда мы появлялись у него после спектакля или

после репетиции, он быстро сооружал самую что ни на есть актерскую

еду, которая и на завтрак, и на обед, и на ужин всегда хороша - яичницу.

Но готовил он ее с салом.

Он владел разными музыкальными инструментами. Вернее, овладе­

вал. Поначалу хорошо играл только на баяне, потом на скрипке, за­

тем научился играть на флейте. Вообще, очень серьезно относился

Николай Гриценко

к работе. Даже в антракте был сосредоточен, замкнут. Не ходил в ар­

тистическое фойе, где болтали, спорили, сражались в шахматы, а си­

дел у себя в гримуборной. Как-то мимо по коридору ходил артист

и вслух повторял текст роли. Коля вышел и тихо сказал: «Извините,

вы мне мешаете».

Однажды я хотел привести на премьеру известного критика и сказал

об этом Гриценко. Он замахал руками: «Пожалуйста, не надо. Пусть при­

дет на двадцатый спектакль. Я только тогда прихожу к образу».

Он всегда трудился титанически. Никогда не принимал участия в за­

кулисных интригах. В нем совершенно отсутствовал актерский апломб.

Можно сказать, к сожалению, отсутствовал. Он много играл, шел вперед

и вдруг остановился. Это случилось тогда, когда не стало Рубена Николае­

вича Симонова. Гриценко растерялся. Он утратил поддержку и опору еди­

номышленника и много, много ролей, обещанных ему Симоновым - Лира,

Фальстафа.

Он постепенно отдалялся от театра. Старые его спектакли сняли, в но­

вых он почти не участвовал. Последний раз на сцене я встречался с Гри­

ценко в спектакле «Гибель эскадры». Он играл эпизодическую роль -

боцмана, я - лейтенанта Корна. Боцман предпоследним уходил с палубы,

за ним шел Корн. И вдруг я увидел, что это не боцман прощается с кора­

блем, а актер Гриценко прощается с подмостками сцены - столько в нем

было тоски и безысходности.

Он был одинок. У него не было семьи, он так ее и не создал, хоть и пытался.

Я твердо знаю, что он был великим артистом, но сейчас у нас все вели­

кие, все знаменитые, да и что значит мое мнение? Поэтому приведу чу­

жое: режиссер нашего театра, ученица Вахтангова, Александра Исааковна

Ремизова однажды сказала удивленно: «Рубен, а ведь Коля - гениальный

актер». «Знаю», - ответил Симонов.

Анатолий Кацынский

Чудо по имени Гриценко

Как пусто без него на театральной сцене! - хочется мне воскликнуть.

Но как рассказать о том, что это за явление - Н.О. Гриценко? И, если

я осмелилась это сделать, то не потому, что уверена в своих силах. Реши­

мость рождена только тем огромным чувством радости и благодарности,

которое испытываю, вспоминая Николая Олимпиевича в ролях и в жизни.

Как рассказать, что такое бриллиант?! Он сверкает множеством огней!

Он радует вас, очаровывает, восхищает, и вы попадаете в сферу этих излу­

чений. Вы во власти Чуда! Вот так определила бы я то чувство в моей душе,

которое возникает при имени Гриценко!

Первая моя встреча с Николаем Олимпиевичем произошла тогда,

когда я была еще студенткой 4-го курса театрального училища имени

Б.В. Щукина. Александра Исааковна Ремизова ставила в театре Вахтанго­

ва «Пьесу без названия» («Платонов») и пригласила меня на роль Софьи.

Ремизова была в те годы как бы первооткрывателем на свовременной

сцене этой ранней пьесы А.П. Чехова. Это теперь «Платонова» ставят

многие театры и есть замечательная киноверсия «Неоконченная пьеса