Детдом для престарелых убийц - Владимир Токмаков

Вот из такого, мягко говоря, человеческого варева и появляются чудовища вроде меня или моего братика.

Короче, bad boy, очень бэд и очень бой.

Универ побоку, «мерс» всмятку, подругу отправили в абортарий, мама упала в обморок, папа впал в бешенство, младший брат у себя в комнате составлял учебный бизнес-план для зачета в финансово-экономическом колледже, а я, насвистывая мелодию из фильма «Крестный отец», стал собирать вещички на деревню к чертовой бабушке.

«Юноши играли в баскетбол в спортивном зале школы № 5 в подмосковном городе Пушкино. Поиграли, пошли в раздевалку. Неожиданно в окно просунулось дуло пистолета. Раздались выстрелы. Трое юных спортсменов тяжело ранены, находятся в реанимации.

Ответственность за эту террористическую акцию взяли на себя последователи международной секты-банды «Тренч-коат мафия», главная цель которой – уничтожение негров и спортсменов».

ИГРА В ГЛУХОЙ ТЕЛЕФОН.

ЧАС ПРЯМОГО ПРОВОДА

Я стоял в телефонной будке и отчаянно блевал.

Сначала были поминки по какому-то засухарившемуся саксофонисту-гомосексуалисту, вздернувшемуся в сортире над унитазом после того, как его друг женился на рабочем и крестьянке в одном теле. А потом приехал этот самый друг с ящиком водки и дюжиной шампанского и объявил, что у него только что родился сын. И поминки по русской традиции плавно перетекли в именины.

– Сын на кого похож? – поинтересовались мы.

– Обижаешь! Она у меня красавица! Пользуется успехом.

– Так на кого сын-то похож? – не унимались мы.

– На кого, на кого! – вдруг взорвался он. – На квартиранта, блин. Комнату у нас снимал, ботаник херов. Вежливый, жена призналась, что он трахнул ее, объясняя способ размножения пестоцветных растений. Лютики, ландыши, ласки любовные… Встречу – как сорняк выкорчую.

Я как-то непредусмотрительно намешал водку с шампанским, после чего мы заехали в ночной пивбар и традиционно залакировали все это дело темным пивом.

И вот теперь я стоял в телефонной будке и отчаянно блевал на свои тупоносые, по нонешней моде, фирменные, между прочим, ботинки.

В глазах плыло, свет в будке был желтый и мутный. На одной из стен телефона-автомата фломастером кто-то аккуратным ученическим почерком вывел:

«Даю в зад и сосу у больших негров. Фирма „Сосулька", спросить Шарлотту».

И номер телефона.

Я был основательно пьян и, так как решительно не мог вспомнить ни одного знакомого телефона, несколько раз промахнувшись мимо цифр, все-таки набрал указанный номер.

– Извините, куда я попал? – вежливо поинтересовался я, когда женский голос ответил мне «да».

– В жопу пальцем, – так же вежливо проворковал мне голосок. – А вы куда метили?

– Не поверите, но ваш телефон я прочитал на стене телефона-автомата в очень неприличном контексте. (Здесь меня опять начало штормить, и я, закрыв трубку ладонью, блеванул дальше, чем мог увидеть.)

– Я знаю. Просто я поссорилась со своим другом, и он пишет обо мне всякие гадости везде в городе, на всех стенах и углах.

– Наверное, он вульгарный тип, потому что он пишет о вас просто ужасные вещи. Он называет вас Шарлоттой, и еще здесь про негров как-то очень уж натуралистично… (Одеревеневшие губы не слушались меня, к тому же я, как назло, начал икать. Это нервное, подумал я, зажимая в очередной раз трубку. Но запах! Господи, как ужасно воняют теперь мои фирменные тупоносые ботинки. Хорошо, что запах не передается по телефону.)

– Да нет, он хороший. Просто я его действительно жестоко кинула.

Девица, видимо, большая оригиналка, подумал я, и вновь спросил:

– А как вы его кинули, если не секрет?

– Секрет. А вам что, поговорить не с кем? Звоните в два часа ночи.

– А про негров это тоже, того…

– Не знаю, что там про негров он написал, но мне давно уже пора спать. До свидания.

– Шарлотта! Айн момент, – мне стало грустно от мысли, что сейчас я опять останусь совсем-совсем один посреди темного ночного города. – Можно я когда-нибудь вам еще раз позвоню?

– Позвоните? Ну, не знаю.

– Ну пожалуйста! Я очень порядочный человек. (А не соврал ли я? – подумалось мне здесь.)

– До свидания, порядочный человек.

– Спасибо. Спокойной ночи, – пролепетал я, повесил трубку и пошел ловить такси.

Проспавшись, с обеда и до самого вечера я ходил по городу, искал, но телефонной будки, в которой на стене был написан тот телефон, так и не нашел.

А была ли девочка, подумал я тогда, была ли Шарлотта?

«ПИСЬМО СЕМЕНА БАТАЕВА

С ДАЛЕКОГО ЗАПАДА

О СУЩНОСТИ СОВРЕМЕННОГО

ЕВРОПЕЙСКОГО ИСКУССТВА,

А ТАКЖЕ ОБ ОДНОНОГОМ МОНАХЕ»

Один наш общий знакомый, вернувшийся из Европы, привез мне дискету с длиннющим посланием от Семена.

Сам Семен как будто сквозь землю провалился: сколько я ни пытался на него выйти через Интернет или по телефону – бесполезно. Знакомый, который привез мне дискету, сказал, что Сэм неожиданно для всех уехал не то в Канаду, не то в Латинскую Америку. Вроде как у него появились проблемы с германской полицией или с местной мафией, или с теми и другими сразу. Короче, обычные для Семена запутанные денежные дела.

Я отпросился с работы и дома, засев за компьютер, открыл дискету.

«Привет, Глеб!

Пишу тебе из где находится пансионат для таких, как я, талантливых нищебродов.

Извини за кондовый канцелярский язык моих писем и за мою всегдашнюю патетику – сам знаешь, хорошо писать в этой жизни я умею только справки о помиловании.

Скажу тебе сразу, Запад полностью разочаровал меня как художника. Возвращаться я, конечно же, не собираюсь, но что касается хваленого свободного искусства, то…

Ну, во-первых, никакой свободы творчества здесь давно уже нет. Я ожидал увидеть людей независимых и гордых своим призванием, истинных интеллектуалов, что называется, впитавших знание мировой культуры с молоком матери. А столкнулся с художниками, зависимыми от государства и того, что о них скажут или напишут в газетах, гораздо в большей степени, чем у нас в России.

Они живут и творят в рамках очень тесного мира, определенного рынком и господствующей идеологией (причем не только художественной, но и политической!). Увы, роль художника здесь декоративна, а звание творца весьма условно.

На Западе давно уже никто не ставит по-настоящему революционных целей и задач, как это делали титаны Ренессанса или модерна начала века. В их искусстве все расписано, нормировано, разложено по полочкам, просчитано и направлено только на коммерческий успех.

Никогда еще западный художник не был так зависим от мнения, вкусов и желания публики, богатых меценатов и покупателей, как сегодня.

Из всего русского искусства признается только опыт художников, работавших еще в дореволюционные годы, то есть супрематизм Малевича, конструктивизм Татлина, абстракционизм Кандинского.

Что касается эстетических ценностей, то здесь сложилась ситуация, когда государственные субсидии даются под диктовку очень ограниченной горстки критиков, тесно связанных с такими же кругами в печати, органах политической власти и пр.

Это сильно напоминает некий тайный масонский орден, мафиозный клан, и действуют они практически так же, как у нас в советские годы работали всевозможные творческие союзы, закрытые партийные кормушки, цензурные комитеты.

Никакой честной творческой конкурентной борьбы, никакого естественного духа соревновательности на Западе давно уже нет. Теория бесконфликтности и прикормленного государством чистого искусства, забытая в России, обрела здесь вторую родину. Если хочешь реализоваться как художник, нужно, как Гоген, ехать искать свою Полинезию…

Ну да ладно, так было всегда, зло, равно как и пошлость с банальностью, только меняет форму своего присутствия в мире.

Теперь о том, что я накопал для тебя в библиотеках об Одноногом Монахе. Еще раз, блин, прошу прощения за сумбурность и путаность моего послания (видишь, какой я здесь стал вежливый, МАТЬ ТВОЮ!), но пришлось перелопатить ХЕРОВУ КУЧУ литературы, поэтому, сам понимаешь, было не до красивостей стиля. Думаю, и для тебя главное – сама информация.

Оказывается, здесь, в Европе, легенды об Одноногом Монахе знают гораздо лучше, чем у нас. Эти истории, особенно в прошлом веке, даже принесли некоторую славу городу Волопуйску и, возможно, когда-нибудь сделают его местом паломничества особо продвинутых туристов-интеллектуалов.

Исследователям восточно-европейского фольклора известны по крайней мере две попытки великих людей обессмертить Одноногого Монаха в своих произведениях. Это незаконченная поэма Гете и найденные в архиве Вагнера черновики и наброски оперы с одноименным названием «Одноногий Монах».

Гете не смог закончить поэму по причине, как он сам признавался в беседах с Эккерманом, удивительной сопротивляемости материала. Так тяжело у него шла работа только над «Фаустом», и сил на еще один такой же титанический рывок у него уже не было.