Житие архиерейского служки - Виктор Шкловский

Многие рюмки были разбиты, остальные валялись на полу, опустошенные и опрокинутые.

Попытки объясниться с Васильевым к успеху не привели.

Он произносил речи длинные, но бессвязные.

Повальным обыском кофе наконец был сыскан.

Светские госпожи, впрочем, уже разъехались по домам, а преосвященный в мужском обществе более заинтересовался горячим пуншем.

Уже были поданы свечи, и приятное расслабление овладело всеми гостями.

Его преосвященство вызвал Гавриила и сказал:

– Хочешь ли быть в консистории копиистом? Ты мне мил.

Но Гавриил с некоторых пор рассчитывал на большее, – а на что?

Блистательное продолжение именин

Духовные гости – рыльский архимандрит Иакинф Карпинский, путивльский игумен Мануил Левицкий, брянский игумен Тихон Забела, чолпский игумен Антоний Балабуха и брянский протопоп Василий Константинов с прочими – несколько дней еще торжествовали день именин своего архимандрита.

Они настолько потеряли образ и подобие свое, что воистину стали лицами духовными. Некоторые из этих заболели обыкновенными после таких трудов припадками и были развезены по домам.

Брянский игумен Тихон Забела храбро держался в рядах, Кириллом Флиоринским предводительствуемых. Водяная болезнь, к которой он был склонен, поэтому усилилась, и через четыре месяца получен был рапорт, что его преподобие отправился в царство бессмертных.

Протопоп Василий Константинов допился до белой горячки и в беспамятстве забежал в архиерейскую конюшню. Там уже на соломе отдыхал один из младших гостей, священник Соколов.

От ужаса Соколов протрезвел и начал читать над протопопом молитвы, чтобы изгнать дьявола, который вгнездился в несчастного. Но протопоп тихо стонал и вскрикивал:

– Архипастырь божий, помилуй, я пить больше не буду!

Благоговейный Соколов, умывшись, явился поэтому к архиерею и, став перед ним, сцепил руки и, закатив глаза под лоб, произнес:

– Владыко святой, погибает наш протопоп. Вот до чего науки доводят человека! Отец протопоп брянский, не смогши понять мудрые разговоры за столом, иступился из ума и невесть что глаголет, являяся яко неистов.

Флиоринский сидел спокойно и допивал свой пунш без умоисступления. Он позвал Гавриила и сказал:

– Пойди с лекарем, посмотри на этого дурака.

Протопоп стоял в стойле перед конскими яслями. Его длинные волосы были спутаны и висели на лице. Его лицо опухло. Губы были темно-вишневого цвета.

– Ваше священство, – произнес лекарь, – покажите язык.

Темно-вишневые губы открылись, и протопоп проговорил быстро и жалобно:

– Нет, нет, господа келейники, не удастся вам меня запоить!

У архиерея была сестра, о которой будет еще много рассказано в этой праздной истории. Жила она на братнем содержании. К ней-то и был доставлен больной.

Зубы протопопа, лежавшего на жестком диване, под красное дерево крашенном, были стиснуты, губы теперь обвисли.

Лекарь хотел влить ему в рот прохладительное лекарство.

Протопоп, не разжимая губ, стонал:

– Вино, вино, вино!

Лекарь Павел Иванович Виц, в такого рода болезнях духовную имея практику, был опытен и отвечал:

– Это не вино, а лекарство, которое я даю вам по науке медицины теоретической и практической, дабы не допустить вас до облирукции альви и внутренной гангрены.

Протопоп тихо плакал, всхлипывая.

Доктор ввел в его зубы нож и продолжал свою речь:

– Средство это употребляем мы упредительно кровопусканию и визикаториям, ибо теперь у вас засорившиеся нервы не имеют надлежащей циркуляции сангвинис, отчего и биение пульса у вас непорядочно.

Гавриил улыбался и думал о том, что он теперь, как Жильблаз де Сантиллана, стал помощником доктора.

– Юноша, – произнес доктор, разжав наконец рот протопопа, – возьми у его священства язык рукой, и вытащи его на сторону.

После того как это действие было произведено, в рот протопопа влито было лекарство на такой манер, как делают это коновалы с лошадьми.

На другой день протопоп выздоровел, вернее – затих, и уехал в свое жилище.

Покои архиерейские были убраны, вымыты, выскреблены. В комнатах покадили ладаном.

И воздух стал как обыкновенный.

На третье утро проспался Васильев и, заметив опухшую щеку, по расспросам и догадкам восстановил память о полученной пощечине. Была принесена жалоба архипастырю.

Архипастырь, несмотря на свою к вину привычку, был после своих именин томен и раздражителен.

Он ругал Гавриила на трех диалектах и в заключение приказал, чтобы Гавриил заплатил келейному Васильеву за бесчестие рубль, на чем дело и кончилось.

Приключения Прасковьи Пятницы

Иконы, на дереве написанные, в царствование Екатерины II, в противность мнению при царствовании Петра III, почитались достойными поклонения.

Но зато еретическими считались статуи, из дерева вырезанные, особенно если они были совсем круглые, а не барельефом.

Казались они похожими на идолов.

В марте месяце епископ двинулся через Кромы в Орел восстанавливать благочиние.

Кромы – город тихий, состоял он из однодворцев, то есть из свободных людей, при себе крепостных не имевших.

Эти однодворцы были потомками детей боярских, поселенных когда-то в Кромах, в то время, когда город входил в оборонительную линию против татар.

По образу жизни однодворцы мало чем отличались от крестьян. Жители города Кромы занимались главным образом хлебопашеством.

Как только вошел преосвященный в соборную церковь, то тотчас же глазам его представилась рослая, из дерева вырезанная статуя.

– Кто она? – спросил архиепископ.

– Святая Пятница, – ответствовал ему священник.

Архиепископ велел Пятницу обшить в рогожу и поставить ее под колокольню на замок.

Жители плакали о Пятнице горько и предсказывали епископу и свите его различные бедствия.

И действительно, при переезде из Кром в Орел умер дьяк Максимов, зашивавший святую Пятницу в рогожу.

Кромы, узнав об этом событии, радовались.

Колокольным звоном приветствовал Орел архипастыря.

У каждой церкви стояли священники в ризах, дьяконы в стихарях с кадилами, дьячки и пономари со святой водой в чашках и со свечами. Народ стоял на улицах, народ висел на заборах, народ сидел на гонтовых, на соломенных крышах.

Народ кричал, колокола гудели. Добрынин думал:

«Если с каждого да по гривеннику – хорошо быть архипастырем».

Богоявленская церковь, в которой было назначено архиерейское служение, народом была набита так плотно, как в Риге на кораблях укладывают мачты, в Англию отправляемые.

Назавтра на квартиру епископа нанесено было хлебов, сахару, чаю, кофе, лимонов, рыбы и прочего.

Началась жизнь, ничем не омрачаемая.

Частые архиерейские священнослужения, частые посвящения ставленников, а следовательно, и высокие доходы всей свите.

Частые у граждан обеды и вечеринки с хором певчих до бела света.

Казалось, что архипастырь целый месяц опять справляет день своих именин.

Сверх того поступало к архипастырю содержание от приготовленной заблаговременно так называемой складки священно– и церковнослужителей.

Стоит город Орел на впадении реки Орлик в реку Оку.

В Оке вода низкая, и когда идут товары со Свенской ярмарки, часто садятся баржи на мель.

Ока начинается от города верстах в семидесяти, и тут есть село, называемое Очки, или Оки, откуда и название свое река Ока получает.

Выше города стоит Хвастливая мельница, графу Головкину принадлежащая, и когда нужно снять суда с мелей, то продают с этой мельницы воду по вершкам, так что служит она вместо шлюзов.

Так торговали в Орле даже водой.

А торговые люди к религии привержены.

Но архипастырь не умел пользоваться своим счастьем и начал обличать раскольников.

Раскольниками в то время назывались люди, придерживающиеся старых обрядов.

Были эти раскольники главным образом купеческого звания, и многие из них состоятельные.

Преосвященный произносил против раскола речи в соборе.

Речи его были яростные, называл он раскольников сукиными детьми, плевал на них в церкви и заговаривался до того, что в церкви начинал вспоминать про Париж и ругаться.

Уведомлен был архиерей от Архангельской церкви священника, который добивался места протопопа, что купец Овчинников утверждает, будто епископ заговаривается и мозги у него без задвижки. Причем оказалось, что Овчинников говорит это не аллегорически, а исторически.

Епископ потребовал, чтобы Овчинникова схватили как богохульника.

Но Овчинников вел большую торговлю скотом и не стал дожидаться, покамест его схватят, выехав куда-то по торговым делам.

Архиерей послал донос в синод, утверждая, что пострадали вера, закон, сан и должность. Но Овчинников с товарищами через свои купеческие конторы в Петербурге донос отвел, и архиерей ответа на жалобу свою не получил.

И более того священник Архангельской церкви, несмотря на желание архиерея, не смог получить за поношение протопоповского звания.