Полковник Горин - Николай Наумов

— Возможно, — подумав, ответил Горин. — Как вы считаете, можно поправить чужую и нашу беду и вину?

— Путь один — научная организация труда.

— Где-нибудь по ней уже живут?

— Пробуют.

Горин встал и отошел к окну. Лет пять назад он попытался применить в дивизии кое-что из программированного обучения, о котором заговорили многие газеты. За почин расхвалили, а после того, как скорый результат не получился, стали относиться к нему с сомнением. Когда же случилось ЧП — хотели послать офицером в генштаб, едва добился получения полка. Подниматься снова было нелегко: к упавшему присматриваются с пристрастием. Не получится ли так и с этим НОТ?

Как ни неприятен был этот предостерегающий вопрос, не подумать над ним Горин не мог. Экспериментировать, помимо тех планов и задач, которые дивизии определены приказами, означало отвлекаться от главного. Не дотянешь в нем одним хорошим выстрелом, и могут снова вниз…

Горин вспомнил тот день, когда прочитал приказ о снятии с дивизии, и ему стало душно. Лишь проследив свой путь возвращения на дивизию, он нашел в нем немало утешительного. Прошел его более зрячим, лучше понял службу подразделений, стал более терпеливым, и многие должности, которые были выше его, ему уже не казались ни трудными, ни особенно желанными. Пригодилось и то, что было отобрано из программированного обучения. Сейчас жизнь обрела равновесие, поумнела. Так что… ждать лучшего за чужой спиной — играть в труса. Им он никогда не был.

— С чего вы предполагаете начать нелегкий для дивизии эксперимент? — спросил комдив, усевшись на стул.

— Надо изучить, прохронометрировать рабочий день от солдата до нас включительно. Затем выявить, какие работы дублируются разными командирами, и определить близкое к оптимальному время их выполнения…

— Кто это будет делать?

— Штаб.

— А не получится ли так: загрузите работой своих подчиненных, и организация труда в штабе окажется нарушенной?

— Временная перегрузка возможна, — признал Сердич, — но я постараюсь избавить от нее офицеров лучшей организацией их работы. Четкие задания, надеюсь, приучат их к этому.

Горин снова задумался. Самих себя исследовать?.. По силам ли это рядовым офицерам? О приемах исследования они лишь кое-что читали, а надо знать, знать, как ставится опыт, видеть его результат и по многим сделать верный вывод. Это по силам только опытным научным работникам. Потом, все ли дивизии примут полученный результат? Кто его будет проверять, внедрять? Нет, без вышестоящих штабов заниматься научной организацией службы — мало что сделать. Это растрата сил и времени. Снизится выучка полков — оправданий не примут.

Горин взглянул на Сердича. Он ждал ответа, терпеливо, собранно, готовый ответить еще не на один вопрос. Может быть, ради этого он приехал сюда? Вероятно. Вероятно, решил доказать кому-то в Генеральном штабе, что и службу армии можно ввести по-заводскому в четкий ритм. Цель большая, нужная, но она не по силам дивизии. В этом Михаил Сергеевич окончательно утвердился, но не знал, как сказать это Сердичу, ибо опасался, что без большой цели новый начальник штаба потускнеет и работа в дивизии ему покажется унылой, неинтересной.

Интересная цель у Горина была. Он не раз обдумывал ее, искал подходы, но без умного помощника, хорошо понимающего бой, психологию поведения в нем людей, увлеченного, напористого, решиться не мог. Сердич обещал быть таким, если новое дело найдет стоящим. Как преподнести его, чтоб заинтересовался?

Комдив еще раз скосил взгляд на начальника штаба и проговорил:

— Скажите, Георгий Иванович, не лучше ли будет, если к тому, что вы задумали, привлечь офицеров штаба высшего соединения и даже штаба округа?

— Безусловно.

— Быть может, попробуем? А пока в верхах будут рассматривать ваши предложения (если согласны, и я под ними подпишусь), предлагаю заняться другим, возможно, не менее нужным делом: в мирное время приучать солдат и молодых офицеров к опасностям боя. Возможная война, конечно, окажется тяжелее минувшей.

— Разрешите подумать? — Сердич неохотно наклонил голову к плечу.

— Да, конечно, — согласился тут же Горин. — Но докладную на имя генерала Амбаровского с вашим предложением о перестройке службы жду завтра.

— Будет представлена.

— Надеюсь и на свое получить от вас благоприятный ответ.

По тому, как Сердич машинально нагнул голову, Горин понял, что иного ответа не будет.

В дверях Сердич столкнулся со Знобиным. Тот пропустил его, пожал руку и прошел к Горину. Улыбающийся, довольный. У стола снял фуражку. Тяжелые седые пряди упали на глаза, но он не хотел их убирать, как рабочий не спешит привести себя в порядок после хорошей работы или нелегкой удачи.

— Что принесли? — заражаясь его настроением, спросил Горин.

Знобин присел, молчанием пощекотал нетерпение комдива и только тогда объявил:

— Из этого малого, кажется, можно сделать толкового командира. Повозился с ним — и самому хорошо. Так хорошо, будто мне влили молодую кровь! Чертовски приятно чувствовать, что можешь еще приносить пользу… — И вдруг, запнувшись: — Поставлю молодца на ноги, легче будет выходить из строя.

— А это к чему?

— Реальная оценка времени и своих сил, Михаил Сергеевич. Пятьдесят уже стукнуло. И война столько вытряхнула, что трудно, очень трудно мне бежать за молодыми. А должность обязывает быть впереди. И к тому же закон. Он для всех написан. Надо иметь мужество сказать самому себе: пора, дай дорогу молодым.

Зазвонил телефон. В трубке Горин услышал мягкий баритон Аркадьева:

— Здравия желаю, товарищ полковник. Вчера я, видимо, поторопился наложить строгое взыскание на старшего лейтенанта, не выяснив всех обстоятельств его проступка. Как мне стало известно, он защищал от хулигана вашу дочь.

Поспешное намерение командира полка изменить или отменить наказание своему офицеру Горину было неприятно, поскольку оно было вызвано, скорее всего, не заботой об офицере, а намерением поправиться перед комдивом за причиненное его дочери огорчение. Но поскольку человек желал добра, было неудобно тут же делать ему замечание. Горин отнял от уха трубку, с досадой потер ею седеющий висок. Ответил сдержанно:

— Нет, взыскание вы наложили правильно, хотя, быть может, и немного строгое. Пусть в тиши подумает, как надо защищать девушек без дурной славы о своем полку. Что говорят в части о ночном происшествии?

— Разное, товарищ полковник.

— И все же?

— Есть и нездоровые отклики. В частности, в его взводе и роте: некоторые сожалеют, что не были вчера в саду.

— Побеседуйте с молодыми офицерами, и думаю, такие разговоры прекратятся.

— Слушаюсь. Сегодня же.

— Я буду у Берчука. Сообщите туда время беседы.

Когда Горин положил трубку, Знобин попросил его?

— Я привел к вам интересного солдата. Оружейного мастера. Если есть время, поговорите с ним.

— Чем он интересен?

— Изобрел одну нужную штучку. И вообще любопытен.

Знобин открыл дверь и позвал солдата. Тот, видимо, не ожидал, что будет вызван в кабинет командира дивизии, и воспринял приглашение замполита с каким-то сдержанным недовольством, будто его показывали, как диковинку. Чтобы полковники не увидели выражения его лица, он повернулся к двери, намереваясь ее закрыть, Знобин упредил его:

— Я ухожу.

Солдат, стараясь не греметь тяжелыми сапогами, сделал три шага и тихо представился.

— Рядовой Муравьев.

Горин встал. По тому, что он успел заметить в поведении солдата, тот действительно был чем-то интересен, хотя внешне выглядел не совсем подтянутым, но скорее не от нежелания, а от неумения сделать простую солдатскую форму красивой.

— Присаживайтесь, — указал Горин на стул, не отрывая глаз от сосредоточенного лица Муравьева, которое все еще выражало настороженную отчужденность.

Солдат сел, без торопливости, удобно. Горин отметил и это и счел за лучшее начать разговор с дела.

— Мне сказали, вы что-то изобрели.

— Пытаюсь, — уточнил Муравьев, с пристальным любопытством взглянув на командира дивизии.

— Что именно?

— Приспособление к стрелковому оружию для имитации огня при проведении тактических учений.

— Почему к стрелковому — вы же танкист?

— Товарищ попросил, он в пехоте.

— Понятно…

Горину хотелось похвалить солдата за отзывчивость к товарищу, за помощь пехоте, но обыденность, с которой Муравьев сказал о своем приспособлении, удержала, видимо, он считал его не стоящим похвал, которые вообще в его понимании, кажется, имели очень низкую цену.

— Давно занимаетесь изобретательством?

— Начал во Дворце пионеров.

— Образование среднее?

— Да.

— Почему не поступили в институт?

— Считал, инженеру-изобретателю хорошо знать литературу и русский не обязательно.