Неоднажды в Америке - Светлана Букина

Я написала в своём блоге маленькую заметку о диалоге с девушкой в самолёте и была поражена реакции читателей. Мы поставили крест на русской культуре. Мы оторвы без роду-племени. Из-за нас русский язык в зарубежье глохнет. Растление молодёжи. Упадок нравов. Конец света.

Удивительно, но что так задело людей? Наше взаимное нежелание вести идиотскую беседу из серии «здравствуй, иммигрант»?

– О! Вы говорите по-русски?

– Да (сиятельная улыбка).

– А сколько вы уже здесь лет?

Ну и т. п., смотри выше. Нежелание затевать бессмысленный, поверхностный разговор на избитую тему не имеет никакого отношения к принятию или непринятию своих корней или русской культуры. И уж тем более никто не избегал этих тем специально, из принципа. Со мной такое вообще случилось в первый раз. Обычно узнав, что собеседник или собеседница говорит по-русски, я тут же перехожу на русский язык. Но девушке явно легче было говорить по-английски. С мамой она разговаривала чуть медленнее, с лёгким акцентом, было очевидно, что её привезли сюда в подростковом возрасте.

Мне всё равно, на каком языке говорить. Почему я должна была переходить на русский? Почему я должна была как-то словесно признать тот факт, что мы русскоязычные? Это и так было очевидно для обеих. Мы поговорили о Мураками. А также о Бостоне. Когда встречаешь земляка, хочется поговорить о родном городе. Мы землячки, из одного города. Вот про родной город и говорили. Плюс мелочи всякие – задержка рейса, плохая погода… Надо ж всё-таки и small talk ввернуть в разговор, а то не по-американски как-то. Широкий белозубый смайлик. Где и в какой момент мы должны были прервать дискуссию и начать обсуждать тот факт, что мы родились и частично выросли в России? Вы думаете, мы мало это по жизни обсуждали? Не наобсуждались ещё?

Двуязычие, наслаивание культурных пластов, российский менталитет в контексте американской действительности, творчество Чехова и бог-знает-что-ещё я готова обсуждать с кем угодно, с удовольствием. Я от своих корней и от своего первого родного языка не отказываюсь. Я отказываюсь жевать жвачку одинакового, шаблонного, набившего оскомину иммигрантского small talk. Тот факт, что в данном случае мне не пришлось к нему прибегнуть, чертовски меня радует.

Если объяснение, приведённое выше, вас не удовлетворило, расслабьтесь. За судьбу русской культуры в Америке волноваться не стоит. Если говорить совсем уж честно, то мы действительно оторвы. Иммигранты, приехавшие в Америку по статусу беженца до девяносто второго – девяносто пятого годов, разительно отличаются от тех, кто попал в страну по студенческим или рабочим визам после этого. Часто обстоятельства вынуждают их покинуть родину, работать за границей, даже принимать гражданство другой страны и растить там детей, но дома остаются родители, братья и сёстры, друзья и квартиры, даже бизнесы и собаки. Эти люди почти никогда не перестают надеяться, что в России настанут лучшие времена и они смогут вернуться. Или их дети. Поэтому они учат детей русскому языку с религиозным упорством, организуют русские школы, где преподают отпрыскам историю и географию России, собираются вместе, чтобы обсудить российские новости и дать возможность детям пообщаться на родном языке и т. д., и т. п. Они могут любить или не любить государственную систему, правительство, царя, президента, генерального секретаря, но Россия – их страна. Помните все эти разговоры о первой (послереволюционной) волне русский эмиграции, о том, как они удивительно сохранили русский язык? Знаете почему? Они надеялись вернуться.

Недавно на детской площадке я разговорилась с одной женщиной. Она всё повторяла, как она рада, что у её сына есть возможность выбирать страну. Он родился в Америке и может жить где хочет. Тем не менее она очень надеется, что дела в России выправятся и он сможет выбрать страну своих предков. Их семья переехала сюда после дефолта, потеряв средства к существованию. А тут, в Америке… Она начала перечислять мне всякие мелкие и не очень мелкие недостатки этой страны, какие-то неприятные встречи с отдельными американцами и в итоге сказала, что в Питере сейчас совсем не хуже. Не поспоришь. Может быть, ей в Питере даже лучше. Америка не доллар, чтобы всем нравиться.

Я общаюсь с «недавними» русскими в Америке и почти физически чувствую некие невидимые нити, связывающие их с Родиной. Они постоянно ездят домой, если финансы и визы позволяют, они отправляют детей к бабушкам-дедушкам на лето, а их дети говорят по-русски куда лучше наших. Появись у них возможность жить в России так, как они живут здесь, – рванули бы не глядя.

А мы? А что мы? Нас выпихнули из страны, отобрав гражданство и основательно помурыжив. Мы сожгли мосты.

Со мной раньше работала некая Наташа, приехавшая в США в семидесятые годы. Её с мужем турнули из страны за диссидентство. Интеллигентная русская православная женщина, она говорила на великолепном, литературном русском языке, читала русские книги и ходила в Бостонскую русскую православную церковь, но в России не была тридцать лет и ехать туда не собиралась. Несколько лет назад у неё в Москве умерли родители, но она не поехала даже на их похороны. Видеть страну, в которой её прогнали через десять кругов ада и из которой выкинули, отобрав гражданство, она не могла. И отделить СССР как государство от России как страны не могла тоже; живы были ещё люди, которые издевались над ней в КГБ и ОВИРе, слишком больно ей было об этом вспоминать, а бередить память она не хотела. При этом попробовали бы вы обвинить её в незнании или нелюбви к русской культуре. Она вам десять очков вперёд даст в любом обсуждении. Это у меня через семнадцать лет жизни в США речь пересыпана американизмами и кальками с английского, а у неё и через тридцать лет такой русский язык, на котором, наверное, Набоков говаривал.

Наташин случай довольно редкий. Большинство иммигрантов, приехавших сюда до девяносто второго года, – евреи. Во мне, например, нет ничего русского, кроме языка и обрывочных воспоминаний.

Историческая справка. По маминой линии я представляю собой второе поколение нашей семьи, у которого родной язык русский, по папиной – первое. Все мои бабушки и дедушки, не говоря уж о прабабушках и прадедушках, говорили между собой на идише. Папины родители по-русски говорили откровенно плохо, а читали и того хуже. Папа мой до конца жизни с сестрой предпочитал говорить на идише; вторым его языком был украинский, а русский – третьим.

Мне почему-то очень любят указывать на то, что я пишу по-русски. Ну да, это мой родной язык. Я родилась и выросла в Москве, со мной на этом языке разговаривала мама, меня на нём учили, никакого другого языка я в первые двадцать лет своей жизни не знала. Русский язык – не лучше и не хуже, чем любой другой, он просто мой по праву рождения. Тем не менее я бы очень хотела, чтобы мои дети могли на нём говорить. Исследования показали, что дети, говорящие с детства на двух языках, обладают более высоким IQ и схватывают многие вещи быстрее, чем те, кто говорил только на одном. И потом, не пропадать же товару: родители говорят на неком языке и имеют возможность бесплатно научить ему детей. Это может пригодиться в жизни, это целый пласт литературы, это возможная карьера, да мало ли что. При этом мои дети – американцы, женятся скорее всего на американках, внуки мои по-русски говорить скорее всего не будут. На каком языке будут говорить внуки моих внуков, одному богу известно. Может, на иврите. Может, на испанском. Лишь бы хорошо говорили, грамотно. Язык – средство коммуникации. Я не вижу тут никаких аспектов сентиментальности, если хотите.

То же и с Родиной. Последние пять-шесть поколений моих предков жили в Польше, Литве, Германии, Украине, России… Теперь мы живём в Америке. Родина – это там, где хорошо мне и моим детям. В широком понимании слова «хорошо».

Честно говоря, с теми, кто приехал сюда давно, мы эти темы особо не обсуждаем. У многих из них дети говорят по-русски откровенно плохо – я гораздо упорнее в попытках сохранения русского языка, чем большинство моих знакомых иммигрантов. В России мы с момента переезда были от силы пару раз, недельку-другую. У нас все или почти все родственники давно тут или в Израиле, в Германии или в Австралии.

Вокруг полно исключений: этнических русских, приехавших в девяносто восьмом, которым плевать на Россию; евреев, приехавших в восемьдесят восьмом, которые скучают по берёзкам, ругают Америку и помешаны на том, чтобы их дети умели говорить по-русски. Мало ли что бывает. Но если смотреть не на отдельных людей, а на группы, то картина вырисовывается чёткая. Есть два мира, совершенно разных. И не надо судить один по меркам другого. То, что две американские еврейки в самолёте предпочли говорить по-английски, не есть угроза русской культуре. Даже иммигрантской русской культуре.

Умиляют меня те, кто считает, что русский язык и культура неотделимы от России как страны. «Язык» и «культура» – понятия нефизические; отделять или не отделять их от чего-то – это вам не атом расщеплять. Разделения и соединения происходят в наших головах и в наших душах. Я отнюдь не эксперт в делах российских, но если есть одна область, в которой я эксперт, причём самый-рассамый экспертный эксперт в мире, так это в том, что происходит в моей собственной голове.