В лесах Сибири. Февраль-июль 2010 - Сильвен Тессон

в пустыню, прятались в пещерах. Подальше от разных грешников, на которых не распространялась их любовь. А если сегодня где-то на городских окраинах случается стрельба, об этом просто пишут в газетах, а виновных отправляют за решетку.

Спускаюсь к Байкалу, чтобы освежиться. Русские катаются на лыжах, прицепленных к машинам. Прохожу два километра в направлении Бурятии, ложусь на лед. Этому озеру двадцать пять с лишним миллионов лет. Звездам в небе в сотню раз больше. Мне тридцать семь, и я возвращаюсь в свою хижину, так как на улице минус 34 °C.

20 февраля

Люди уходят, звери возвращаются.

Сегодня я совершенно счастлив. Шумная компания уехала в восемь утра, а несколько минут спустя синица с характерной черной шапочкой на голове прилетела к моему окну.

Голова трещит с похмелья. Вчера я пил, чтобы забыться. Кормлю синицу, разжигаю печь. Комната быстро нагревается. Устанавливаю солнечные панели на деревянных подставках, которые соорудил вчера. Этим панелям повезло, с утра до вечера они будут окружены необыкновенной красотой.

Множество мыслей рождается за чашкой дымящегося чая. Я думаю о моей младшей сестре. Я даже не знаю, родила ли она и как прошли роды. Никаких новостей. Компьютер умер позавчера — не выдержал перепада температур. Спутниковый телефон не ловит сеть. Покупка гаджетов оказалась пустой тратой времени и денег. Мне следовало обратиться к опыту Дерсу Узала и помнить, что в тайге нужны только топор, нож и спички. Без ноутбука я остаюсь наедине с собственными мыслями. Память — это тоже электрический заряд.

21 февраля

32 °C ниже ноля. Кристально чистое небо. Как в «Ледяном замке» у Тарьея Весоса — холод и безмолвие.

Позавчерашние налетчики все разворотили. Сугробы осели, повсюду видны следы нашествия. Скорее бы уж выпал снег и скрыл это безобразие.

В пятидесяти метрах к югу от моего дома расположена баня. Володя построил ее в прошлом году. Чтобы температура достигла 80 °C, нужно топить четыре часа. Баня прекрасно иллюстрирует, насколько русским чужда умеренность: прямо из парилки они прыгают в сугроб. Окутанный паром, выдерживаю двадцать минут и выхожу. На улице тело стремительно охлаждается. Голова начинает слегка кружиться, нужно вернуться в помещение. Такова наша жизнь — постоянные поиски чего-то другого. Мы надеемся, что за закрытой дверью нас ждет счастье, но, войдя, очень быстро начинаем тяготиться и хотим выйти. И так до бесконечности.

Раз или два в неделю люди здесь ходят в баню — для очищения тела и души. Жара выжимает вас как лимон. Все обиды исчезают. Лишний жир, грязь и алкоголь выводятся из организма.

В шесть вечера поднимается снежная буря. Голый, в валенках и с керосиновой лампой в руке направляюсь к избушке. Вспоминаю рассказ из жизни узников ГУЛАГа: ночью в метель два заключенных вышли в туалет и заблудились. Наутро их нашли мертвыми в пятидесяти метрах от бараков, до которых они так и не смогли добраться.

Проглатываю литр обжигающе горячего чая. Баня — абсолютная роскошь. Я чувствую себя новым человеком. Если мне дадут лопату и красный платок, я построю социализм.

Вечером съедаю чашку риса с соусом табаско и большим ломтем копченой колбасы. Выпиваю пятьсот граммов водки. На десерт — полная грусти луна, повисшая над горными хребтами. Выхожу поприветствовать ее, наблюдающую за сном живых существ с материнской нежностью. Затем ложусь спать, жалея всех тех, у кого нет ни избушки, ни бани, ни даже норы.

22 февраля

Что такое жизнь в лесу? Бегство? Погрязшие в болоте повседневности люди готовы считать бегством любой жизненный порыв. Или игра? Точно! Как еще можно назвать это добровольное заточение у черта на куличках наедине с ящиком книг и снегоступами? Духовные искания? Слишком громко сказано. Опыт? Да, в научном смысле слова. Хижина в лесу — это лаборатория, экспериментальное пространство для свободы, тишины и одиночества. Место, где изобретается неторопливая жизнь.

Сейчас много говорят о необходимости снижать темпы экономического роста. В мире ограниченных ресурсов невозможно бесконечно наращивать объемы производства. Поэтому мы должны сбавить скорость, упростить наше существование и научиться довольствоваться малым. Можно меняться в эту сторону по собственной воле. Завтра нас заставят сделать это грядущие экономические кризисы.

Но сокращение производства и потребления никогда не станет доминирующей политической повесткой. Для этого нам нужен деспотичный правитель, отличающийся дальновидностью. Кто еще отважится навязать подобный курс своему народу? Как убедить массы в преимуществах аскезы? Можно ли объяснить миллиардам людей, населяющих Землю, что читать Сенеку лучше, чем поедать гамбургеры? Экологическая утопия: рецепт спасения для тех немногих, кто настроен на лирический лад и стремится правильно питаться.

Лесная хижина представляет собой идеальное место для того, чтобы построить жизнь, основанную на умеренности. Отшельнику не нужно обременять себя лишними вещами и многочисленными знакомствами. Ему легче избавиться от старых привычек. Он принадлежит к тем редким счастливчикам, которые могут наслаждаться великолепием природы. Куда бы он ни посмотрел, его взгляду открывается изумительная красота. Течение времени никогда не прерывается (за исключением случаев, подобных позавчерашнему). У лесного отшельника нет шансов стать жертвой цифровой зависимости.

В то же время симфония леса не будет звучать, когда вокруг много людей. Затворничество — привилегия для немногих избранных. В книге «Календарь песчаного графства», которую я начал перечитывать с утра, растопив печь, звучит похожая мысль: «Все попытки сохранить природу в первозданном виде обречены на провал. Нам нужно видеть объект нашей заботы и прикасаться к нему. Но когда множество людей увидят и потрогают его, от самого объекта заботы ничего не останется». Если толпы людей отправляются в лес, они непременно вырубают все вокруг. Поэтому жизнь в лесу не является решением экологических проблем. Здесь есть внутреннее противоречие: экологические мигранты, массово покидающие загрязненные города, волей-неволей уничтожат оставшиеся лесные пространства. Замкнутый круг.

Все окутано снежной дымкой. Вдали чернеет грузовик рыбаков. Я веду диалог с окном. Ближе к полудню выхожу за порог и бросаю в снег полдюжины бутылок водки «Кедровая». Я найду их через три месяца, когда снег будет таять. Горлышки выглянут из сугробов, как первые подснежники. Прощальный подарок весне от уходящей зимы.

После обеда занимаюсь хозяйственными делами. Укрепляю навес досками и заканчиваю разбирать коробки с припасами. А потом? Чем я займусь потом, когда все будет отремонтировано и разобрано?

В пять вечера солнце исчезает за хребтами. Тень покрывает кедровую поляну, в доме становится темно. Несколько шагов по льду быстро прогоняют внезапно накатившую тоску. Вглядываясь в далекий горизонт, снова начинаю верить в правильность своего выбора: именно это место, именно эта жизнь. Не знаю, спасет ли красота мир, но она спасает мой