Императорская охота - Александр Лидин

Охотник хорошо помнил клятву, которую давал каждый курсант Академии: «…до конца жизни уничтожать нечисть в любом ее проявлении…» Поэтому, тяжело вздохнув, он утвердительно кивнул:

– Хорошо. Я согласен. Завтра на закате пришлите егерей. И не забудьте взять побольше серебряных пуль.

На следующий день он встретился с Леонорой в городе Древних, у старой полуразрушенной башни. Охотник, спрятавшись между двумя витыми колоннами, вдыхал йодистый аромат водорослей, отторгнутых морем, и пытался представить, как описал бы их маленький приморский городок создатель «Книги морей». Любуясь водной гладью, он пытался вообразить чудные суда Древних, когда-то заполнявшие эту гавань.

Леонора почти неслышно подобралась к нему и замерла у него за спиной. Детский трепет, предвкушение встречи… Конечно, Охотник сразу же различил тихий шорох ее шагов, но не подал вида – нельзя огорчать ребенка, даже если он уже вырос. А тем более, если безумно и безнадежно в него влюблен. А потом его оглушило веселое «Здрасте!».

– Здравствуй, – ответил он.

– Завтра я уезжаю, приехал мой жених. Он увезет меня далеко-далеко.

Слова Леоноры поразили Охотника в самое сердце. «Уезжаю», «жених», «увезти» – его Леонора не знала таких слов. В этих словах было что-то неправильное, фальшивое, словно некий безликий враг заявил свои права на последнее, что еще принадлежало ему в этом мире. Две фразы, и Охотник явственно ощутил свое истинное положение в обществе. В один миг он преобразился, превратившись из барда-ветерана в убогого калеку.

Сначала он растерялся, не зная, что сказать своей возлюбленной, а потом, с трудом одолевая предательскую дрожь в голосе, произнес:

– Почему… Почему ты никогда раньше мне ничего не говорила? И куда ты едешь? Я поеду… я провожу тебя… Я напишу…– и он замолчал, понимая, что городит совершенную чепуху. Слово «жених» набатом звучало у него в голове.

Но Леонора, казалось, ничего не замечала.

– Ничего не надо делать, Охотник. Все уже решено. Сегодня мы расстанемся пораньше. К тому же вы ведь обещали Старшему Егерю выследить оборотней…

– Откуда ты знаешь?

– Об этом говорит весь город, – Леонора широко улыбнулась ему в ответ. – Вы должны поймать чудовищ, вы же – Охотник. Весь город надеется на вас.

– Но Старший Егерь говорил, что оборотни никому еще не причинили вреда. Я дам им скрыться… Нет, я пойду к Старшему Егерю, он перенесет Охоту, он поймет…– Охотник еще шептал что-то столь же беспомощное. – Я хочу, чтобы ты осталась со мной сегодня как можно дольше… Ты мне нужна…

– Нет, прошу тебя, – Леонора приблизила свои губы к его перекошенному мукой рту, склонилась над ним. – Ты – Охотник, а я… впрочем, неважно. Я скажу отцу, и Охоту перенесут на завтра. Не вини себя, что бы ни случилось. Прощай, меня ждут.

Их губы встретились. Поцелуй? Укус? Нет, просто Охотник неудачно качнулся не в такт со своей возлюбленной и поранил губу о ее великолепные, жемчужные зубки.

Капелька крови в уголке рта.

– Леонора! – он приподнялся, опершись руками о подлокотники инвалидного кресла, потянулся за ней – но девушка уже была далеко. Еще мгновение, и ее силуэт растаял среди теней, между щербатых полуобвалившихся стен. И лишь облачко пыли на тропинке да качающиеся метелки травы говорили о том, что она и в самом деле была здесь, что ее образ не пригрезился Охотнику в хмельном бреду.

Он замер, до боли в ногтях впившись в деревянные подлокотники.

«Неужели я был таким наивным, что надеялся на иной исход! Я же должен был знать с самого начала: она никогда не сможет меня полюбить! Ведь я – калека, урод, изгой…»

Повернувшись, она ушла, а я долго смотрел ей вслед.Сел на камни и плакал я. Туман, словно дым сигарет.

За охотником пришли на закате. Егеря принесли длинноствольные мушкеты, серебряную картечь, гирлянды чеснока, медные зеркала и факелы.

Старший из егерей – худой старик с лошадиным лицом – криво улыбался, выставляя напоказ огромные плоские передние резцы.

«Я все понимаю. Ты – Охотник. Но я бы сам завалил Зверей, если бы не Старший Егерь».

Инвалид – статуя скорби – с радостью приветствовал гостей. Казалось, он не замечал косых, недоверчивых взглядов. Он жаждал заняться хоть чем-то, иначе все мысли возвращались к Леоноре, а любое воспоминание о ней причиняло невыносимую боль. Радостно подкатив на своем кресле к недружелюбным стражам городского спокойствия, он попросил:

– Дайте мне ружье. Я хочу сам прикончить этих тварей.

Некто в желтом мундире не первой свежести, не выказав удивления, щелкнул пальцами – и тут же Охотнику вручили мушкет, мешочек с серебряной дробью и пороховницу.

– Теперь везите меня туда, где видели вервольфа в последний раз.

Тот же человек, встав за спиной Охотника, медленно покатил инвалидное кресло. Они прошли через весь город, другие охотники шествовали чуть в отдалении, а за охотой двигалась толпа горожан, вооруженных осиновыми колами, вилами и факелами. Постепенно со всех сторон в толпу вливались новые люди. Казалось, все жители городка в этот вечер вышли на улицы, чтобы увидеть, как их кумир покончит с нечистью, и насладиться величайшей из забав – убийством.

Охотника привезли на пустырь за домишками из серого песчаника с просевшими соломенными крышами. Окончательно стемнело, но многочисленные факелы превратили ночь в день. Толпа боялась неведомого, затаившегося во тьме. «Тьма – стихия нечисти», – так любил говаривать прежний Император.

Горожане волновались. Пора было открывать занавес и начинать представление. Люди видели Охотника в инвалидном кресле, они знали, что скоро прольется кровь, и жаждали вида этой крови… Но стоило Охотнику поднять руку, требуя тишины, и толпа стихла.

Вытянув вперед руки, он зашептал заклинание Следа, пытаясь вобрать в себя все невидимые простым глазом силы, затаившиеся на пустыре между домами. Этому заклинанию научил его один старый егерь, и в отличие от заклинаний, которым учили в Академии, действовало оно безотказно. Его руки тускло засветились, словно в крепко сжатых кулаках он держал по крохотному фонарику. А потом кольца зеленого света стали растекаться по площади, словно круги по воде от брошенного камня, высвечивая каждую ложбинку, каждую трещинку, каждую травинку и каждый камешек.

И в этот миг Охотник почувствовал: вот-вот случится беда, произойдет нечто страшное. Ему показалось, что на него опрокинули ведро ледяной воды. Он осознал: опять, второй раз в жизни, он утратил некий стержень – смысл существования. Ради чего в эту ночь он вышел на охоту? Ради Леоноры? Но она ушла, растворилась, как утренний туман! Ради горожан? Старший Егерь говорил, что оборотни не причинили людям никакого вреда, и лишь толпа за его спиной жаждет крови. Ради собственного престижа?..