Жбанов Владимир Рыжий - Неизвестно

— Такие дорогие книги сдаёте? — удивилась старая приёмщица.

— Здоровье дороже, — улыбаясь, ответил довольный Рыжий. С деньгами в кармане он чувствовал прилив сил. «Зайду-ка в баньку, попарюсь, пивка дерну, оденусь хорошо и позвоню. Эх, хороша ты, жизнь, жизнь, ты прекрасна!»

ГЛАВА 4

В бане была длиннющая очередь. Рыжий, предвидя это, захватил с собой пару свежих газетёнок, скорее бульварного, чем политического толка. Отстояв около часа в проёме, он наконец приблизился к заветной двери. И тут до него донеслось откуда-то спереди: «Ты куда, дед, прёшься, в очередь становись. Все помыться хо­тят». Рыжий привстал на носки и увидел, как молодчик с бритым затылком и яв­ным отсутствием интеллекта на физиономии, ухватив за плечо старика, который хотел пройти без очереди, нагло подталкивал его в конец очереди. «Да я, ребята, не выстою, я участник войны», — не требовал, а просил старик. «Те, кто воевал, там остались, так что не зли людей», — не унимался молодчик. Кто-то спросил: «А может, он инвалид? Пусть корки покажет».

«Да нет, не инвалид я, но стоять тяжело, пустили бы», — совсем тихо просил седой старик.

«Не инвалид, так я тебя инвалидом сделаю, если не свалишь», — продолжал нагличать «бычок». Рыжий поразился тупой наглости молодчика и равнодушию очереди, состоящей из здоровых мужиков. Нервы его не выдержали, и он рванул вперёд.

— Ты чего старика обижаешь, парень? — сдержанно произнёс Рыжий.

— Пусть старик идёт, — поддержал кто-то из очереди.

— Пусть попарится! Жалко, что ли? — донеслось ещё несколько голосов.

— Ты, урод, — скривив физиономию, выдавил пацан. — Я тя тоже в катего­рию льготных поставлю.

Рыжий, чувствуя поддержку, произнёс:

— А ну, сопляк, извинись...

Но не успел он докончить, как сильный удар свалил его. И ещё по бокам про­шла серия ударов ногами. Кто-то закричал «милиция», кто-то помог спустить­ся Рыжему вниз. Доволокли до парикмахерской. Там он немного пришёл в себя. Глаз заплыл, бок болел, из левого уха текла кровь.

Парикмахерша, женщина средних лет, сочувственно охая, помогла ему обра­ботать раны свинцовыми примочками и йодом.

— И куда ты дёрнулся, парень? — заговорил мужик из тех, что помогли ему спуститься вниз. — Там же их человек шесть бугаёв было. Вот народ и помалки­вал. А ты — смелый такой... хорошо ещё не убили.

— Да, вы правы, зря я полез, извините, спасибо.

Рыжий встал, его качнуло, он мельком посмотрел в зеркало. «Ни фига себе влепил, гад». Из зеркала на него смотрело нечто напоминающее синюю поду­шку. Здравствуй, Маргарита, и прощай. Недели две как пить дать показываться на люди нельзя.

После такого удара никак не мог прийти в нормальное состояние. Голова гуде­ла, бок болел, а ухо даже стало слышать хуже. Кое-как, постанывая, добрался до мастерской. С грустью поглядел на чёрный костюм, приготовленный к выходу. Огромная красная роза на длинной ножке одиноко стояла на столике в стеклян­ной тонкой вазе. Завянет, жаль.

Рыжий рухнул на диван.

«От блин, а как всё красиво начиналось», — сожалея, рассуждал он, глядя в потолок с облупившейся штукатуркой. В дверь постучали. «Пошли они все в за­дницу, не открою». Стук повторился. «А-а, твою мать», — с трудом поднявшись и медленно подойдя к двери, прикрыл ладонью оплывший глаз и тихонько спро­сил:

— Кто?

— Я, Лена.

«Ещё этого не хватало», — узнал Рыжий голос своей второй жены. Он отворил дверь. Лена вошла и с испугом посмотрела на него.

— Что с тобой, тебя избили? — наигранно сложив руки на груди, она сделала страшные глаза.

— Да, я плохо себя чувствую. А что ты хотела?

— Да, в общем-то, я по делу, — вероятно, посчитав, что достаточно позабо­тилась о нем, перешла на деловой тон, — ты знаешь, нашему мальчику пришло время служить в армии.

— Ну, пусть служит, кто мешает, что ли?

— Да, тебе действительно наплевать, что творится с твоими детьми. Ты всегда думал только о себе. Сейчас у мальчика решается судьба.

— Я ничего не понимаю, Лена, — держась за больной глаз и кривясь от боли в боку, удивлённо спросил Рыжий. — Его что, забраковали, он же нормальный парень, разве что зрение плохое, так в армии не только стрелки нужны. Ну, вот связисты там или...

— Или, — оборвала бывшая жена, — с тобой никогда нельзя было нормально поговорить. Ты всегда был глупым человеком. Ты хоть понимаешь, что сейчас творится в армии?

— А ты-то откуда знаешь? — удивился опять Рыжий.

— Да его там могут убить, изуродовать. Ты понимаешь, с его характером туда нельзя.

— А-а-а, — протянул Рыжий. — Вон ты куда клонишь. Так что, мне помочь ему теперь под дурачка закосить, а может, палец ему отрежем?

— Ты ещё иронизируешь!? Это же твой сын. Или у тебя нет сына? Ты своих детей на шлюх променял, — сказала Лена, и в ее глазах появились слёзы. Она достала платочек и аккуратно, чтобы не размазать краску, промокнула их.

— Так чего же ты хочешь от меня? Я ведь не военком, — недоумевал Рыжий.

— Есть один способ, — успокоилась Лена. — Но для этого нужны деньги.

— Сколько?

— Немало!

Рыжий забыв про боль в боку, стал быстро ходить по мастерской.

— Так, так. Угу. Значит, деньги есть — и всё в порядке, а у кого денег нет — иди, тяни лямку. А он что думает? Он что сам-то говорит?

Лена молчала, изредка всхлипывая.

— Да мой отец фронт прошёл. Я сам...

— Не надо, — перебила Лена, глаза ее сверкали гневом и ненавистью, — даль­ше я знаю. Что ты интересы Родины защищал, что добровольцем был. А если его убьют или покалечат? Плевать мне на Родину и на ваш тупой патриотизм, — уже кричала, забыв про краску, Лена.

— Так ведь Конституция же есть, а ты его и меня на уголовщину толкаешь! Опомнись!

— Ты — подлая тварь, я всегда тебя ненавидела, бездарь, придурок, мразь, по­донок... — Лена зашлась в истерике.

Рыжий вспомнил совместную жизнь и развод с ней. Присел и тихо закурил. Лена, закрыв лицо руками, рыдала. Потом встала.

— Так, ладно, я и не ожидала от тебя другого. Пей, гуляй, сиди в своём сраном подвале. Сына у тебя нет, — и она отправилась на выход. В дверях повернулась, сжала губки и, прищурившись, процедила:

— Правильно тебе влепили, жаль только, что мало! — вышла, хлопнув дверью так, что банка с кистями упала на пол со стеллажа и покатилась под ноги Рыже­му. Тот что есть силы ударил по банке ногой. Банка с грохотом отлетела к стене. «Тьфу, гадина. Слава богу, что я развёлся с ней. Это ж надо. Всегда придумает такое, что хоть ты вешайся... »

Рассуждая так, он пошарил рукой за книгами и вытащил бутылку водки, за­готовленную специально для опохмелки на завтра, налил стаканчик. Потом от­крыл холодильник, достал сыр, колбасу, масло, ловко приготовил бутерброд. Выдохнул, «хлопнул» стаканчик, закусил. Алкоголь подействовал моментально. Он словно освободился от чего-то ненужного, лишнего. Рыжий сделал примочку на глаз и, выпив ещё полстакана, прилёг. Голова немного кружилась. Он чув­ствовал, как устал и как хорошо лежать вот так спокойно, когда никто тебя не трогает. Реальность переходила в сон. И вот он уже не здесь. А где-то там. «Где я?» Спрашивает и не слышит ответа. «Ответь мне, мама!» — «Нет, сынок, не от­вечу». — «Почему, мама? Потому что ты уже умерла и просто снишься мне? Но я же слышу тебя. Рита? Это ты? Прости, но я не смог позвонить тебе. Как ты смогла прийти ко мне? Я такой страшный, не смотри на меня, я... я... я... Что это? Убери, не надо, ничего не надо».

— Тихо, тихонько, всё будет хорошо. Просто у тебя температура. Всё прой­дёт.

Рыжий открыл глаза и увидел Маринку.

— Кто это тебя так отоварил? Надо же. А я захожу, дверь открыта. Смотрю, лежишь пьяный, ну, думаю, вот набрался. Подхожу — и чуть не обомлела. Так что случилось?

Рыжий встал с трудом и подошёл к зеркалу. Фингал налился синевой. Опухоль мешала даже открывать рот. Удар был сильный. «Профессионал», — отметил про себя Рыжий.

— Серенький, сходи завтра к врачу. Ну, хочешь, я с тобой пойду.

— Ага, разве чтоб без очереди пройти. На твои ляжки как посмотрят, так сразу же окажут скорую, блин, помощь, — Рыжий с трудом улыбнулся.

— Знаешь, Сергей, а ты ведь совсем недавно стал так ко мне относиться. Что- то случилось или опять самопоедание? Новая любовь? Нет, ничего у тебя не вый­дет. У тебя такие жёны классные были, и чего тебе не хватало. Из шикарных квартир — вот сюда, в подвал. Эх, глупо, а может, всё же вернешься?

— К кому? — спросил Рыжий с горечью, вложив в этот вопрос всю свою боль, безысходность, потерю веры в будущее.

За неделю, действительно, опухоль прошла. Рыжий всё это время вёл себя сдержанно. Даже не пил. Наоборот, он отправился в лес, на пленэр. Писал этюды. Лежал в поле, жуя соломинку, подолгу смотрел в небо, где кружились птицы. Он отдыхал. Уходил рано утром, возвращался поздно вечером. Друзья и знакомые решили, что куда-то уехал.

И вот однажды вечером решился. Набрал номер и затих в ожидании. Шесть, семь, восемь гудков. «Всё, нет дома». И тут вдруг: