Ссан-ПИВОБУРГ - Анатолий Шерстобитов

Метров за шестьдесят от дома Ванька как всегда встретил Рома, кот трехшерстного полосатого окраса, взбежал по спущенной руке, стал прохаживаться с плеча на плечо, щекоча мехом щеки, ноготками покалывал умеренно, что выпускались по блаженству. Во дворе заскакал Буян, взбрехивая и прискуливая, в предвкушении прогулки. Мать, выставляя ужин, упрекнула за позднюю явку. Прибежал дружок, Данилка, соседский мальчишка, отрапортовал об исполненном задании. Ванек доверял ему довольно часто изготовление приветственных адресов, портретов, макетов печатей-штампов… Укажет вариант текстовой части, вид рамки-виньетки, и Данилка играючи монтирует-ретуширует на компьютере нужное, делает распечатку на принтере, ламинирует-фольгирует картинку. Восторгу мальчишки нет границ, мало кто из его сверстников в двенадцать лет к столь серьезному делу прислонился, к тому же Ванек под эту сурдинку подсовывал ему обновки за помощь, то кроссовки, то курточку, следил, что из гардероба пацанчика совсем уж ветшало, подкармливал регулярно, ибо Данилка безотцовщина, в семье уже пятый, а мама все серьезнее и серьезнее пьет, не до воспитания. Пятерых же нарожала с расчетом на хорошее соцпособие, какое исправно получала и пропивала.

Во дворе у Шпура баскетбольный щит, побросали мяч с Данилкой немного и пошли за компьютер, работы всегда хватало. Буян притявкивал обиженно, прогулка явно отменялась.

Ванек усадил за компьютер Данилку, подкопились заказы, тот стал сканировать и ретушировать фотографии, большей частью, старые и потрескавшиеся, маленькие, нечеткие, работу в графическом редакторе «Фотошоп» он освоил весьма прилично, точки, царапины удалял умело, усиливал контрастность, выделял-прорисовывал кое-какие детали. Увеличенные, тонированные или переведённые в полный цвет портреты, заключенные в рамки, приносили уже третий год стабильный неплохой приработок.

Сам Ванек уселся за прослушивание диктофонных кассет Бармена Мини Хаузина, черновую запись на бумагу. Затем он окончательно отшлифовывал записанное при наборе в компьютер. В деловой тишине они могли сидеть с Данилкой часами, каждый упоенно занимался своим делом, не мешал друг другу.

В другой комнате чуть громче обычного звучало радио, отвлекало, и Ванек пошел выключить его, но не выключил, ахнул и заслушался отрешенно.

Влюбился он в эту песню уже давно, незатейливую с виду, но от какой почему-то покрывался ознобом и подмокал глазами. «Виии-итенька, мой милый Витенька…», пела припев Оксана Бабаян, и сердце его сладко подплывало… эта интонация – меткий нож, какой вскрывал неотразимо капсулу в далеком углу его души, спекшийся комок несостоявшегося, ампутированного, вырванного с корнем. «Ви-итенька!», слышал он уже лет шесть, где-то раз в год, случайно, и одинаково стискивал зубы и прятал мокреющие глаза, если на людях. «Ва-аанечка, мой милый Ванечка…» – да-а, было это и у него, это запредельно сладкое, взаимное, но почему-то корявое и рваное, импульсивное, быстротечное, ненормальное, больше болезное.

«Ви-иитенька…», зовет теперь она, частица его души, из быстро отдаляющегося прошлого голосом певицы, и он все также отзывается безоглядно, моментально, весь до молекулы навстречу сверхжеланному зову, но спохватывается и грустно поглаживает вмиг засаднившее сердце. Что, милая? Куда зовешь? Мы никуда и никогда друг от друга не уходили и не уйдем, хоть и возомнили по человеческой глупости, что телесное забвение определяет духовное. Мы вместе даже против своей жалкой воли, вместе, в драгоценной клетке какую нам так щедро подарил Всемогущий.

А может этот ход и есть самый лучший, по его же воле. В этой клетке мы все также радуем глаза друг другу вечной молодостью и нетленной искренней нежностью. Года тут стали неподвластны. Изредка ты приходишь во сне, кой-когда окликнешь из этой вот песни чужим именем, из конспирации, чтоб не навредить. Нам хватит и этого. Напоминания, что это было, есть и будет. И, слава Богу!

Ванек выключил радио и, усаживаясь за стол, покосился на Данилку, тот отрешенно сопел, старательно возя мышкой по коврику. Ничего не заметил, не заподозрил его в слабости, и отлично. Перед тем, как жена уехала с сыном, ему приснился дикий сон, по всему, вещий, который по сей день четко, неотвязно стоит у него перед глазами. Будто шел он вместе со своей крохой по зимнему Райграду, прогуливались с ним праздно, весело болтали, радовались солнышку, чистоте снега и легкому морозцу. Расшалились, и Ванек стал кружить сынулю вкруг себя, карусель делал к его неописуемому восторгу. И вдруг, он оскользнулся и в падении разжал руки и… о, Господи! Ванек отвернулся от Данилки, ибо глаза застлали слезы, а под сердце всплыла мрачная и тоскливая туча. При взгляде со стороны в тот чудовищный миг, он, как и все, видел, как зашвырнул сына с обочины на середину проезжей части дороги, под мчащийся навстречу автобус, зашвырнул, а сам отлетел в противоположную сторону. Всемогущий пощадил его, и сон прервался именно этим мигом, его воплем отчаяния и боли, не показал того, чего он бы вообще не выдержал.

А вскоре, любимый, его страстно любящий сынулька уехал с матерью, пропал, исчез из его жизни в далеких-далеких краях. А жуткий сон не тускнел в памяти, заглядывал частенько и палачески сладострастно смаковал его неизменное страдание, боль вскрывающейся раны…

Ну, довольно, прикрикнул на себя Ванек мысленно, рассопливился ты что-то ноне, парниша, не на шутку, это ни к чему, это надумано, это услада бесу. Терпение и труд все перетрут.

На некоторое время они с Данилкой увлеклись просмотром файлов фотоаппарата и сканера Бармена Мини Хаузина, пробовали сканер на себе. Занятие это им показалось увлекательнейшим, фиксируемые картинки могли поспорить в фантазии с самыми изобретательными художниками, ошеломляли выдумкой и находки Бармена. Но надо было вершить и черновую работу, и Ванек принялся за разборку диктофонных наговоров Мини Хаузина

Записи эти обрабатывать было одно удовольствие, мужик он оказался любознательный и нестандартный. То и дело Ванек широко улыбался его находкам и восхищенно качал головой – родственная душа, творец и жаднючий жизнелюбец.

«БАРМЕНАРИЙ», озаглавил Ванек спецтетрадь и начал запись. Казалось бы, хаотичная мозаика, сумбур исковерканных словечек, жаргон, пестрое лоскутное одеяло своих и чужих мыслей, а из ткущегося полотна неодолимо пёр сам Бармен, колоритный неунывайка и хохмач, серьезный и степенный академик, мужчина неопределенного возраста, мудрец и философ, авантюрист и степенный апостол Дела, которому положил всю свою жизнь. Итак, его первая небольшая подборка, какими мы станем заканчивать каждую из глав.

«Анатомия Анатолия.

Хвала тебе халва волхвов мудрости.

Оналолизация – сестра канализации.

Ори сто крат, аристократ.

Ба! Авария! В брызги пива пузырь «Бавария».

Ему 50, он – полуровесник веку.

«Поносить» (ударение на втором «о») недаром совпадает с «поносить» (ударение на «и»).

Странная конструкция слова «разочарование», само отрицательное, а составляющие положительные. Получается, что один раз очаруешься и враз, разочаруешься.

Как упоительно затворнику читать другого затворника.

А над родиной снова вьюга черных энергий.

Четкая цель, вера – арматура души, без которой душа начинает неуклонно разрыхляться и расползаться тестом в чужие, пагубные формы.

Фи, враль какой, этот февраль, вместо морозов слякоть.

Бойся человека человек!

Человеку в миру самый страшный враг – человек. Посмотрите на горы зла и страданий, какие приходится во все времена преодолевать человеку от человека. И все под гордый аккомпанемент уверений, что он подобен при этом Богу, Творец. Неисчислимые миллиарды жизней других детей Творца вспыхивают и гаснут рядом с человеком по великой формуле Естества. Примитивы, определяет все это человек уверенно, ведь они ничего не созидают, потребляют тупо, что им дали. Убожества, презрительно клеймит он их из тесной клетки мирка своих куцых познаний. Кстати, «убожество», какое красивое и емкое определение – близ Бога, и так людьми полярно опошлено.

А что созидает человек? Есть ли за всю историю человечества пример, который продемонстрировал бы нам некое усовершенствование Естества?

Как бр-рр в этих месяцах: октябрр, ноябрр, декабррр…

Крылья Советов, крылья той же Думы, собрания немолодых людей. Как не мозговал, приставить к ним крылья не смог.

Золотарочка ты моя! Комплимент или ругательство?

Эту точку зрения надо оттаивать и отстаивать.

Поразительно паразитное бытие.

Машеловка – бабник.

Мишеловка – потаскуха.

О прелести опрелости.

От дельных отдельных товарищей.

Остеречь уши бы на ушибы от мата.

Эта обрученная, совсем обреченная.