Ссан-ПИВОБУРГ - Анатолий Шерстобитов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это «КЭМЭЛ», дядь Миш, – сказал Ванек, – ихний бог курения, у нас в Челябинске, для соответствия моменту, его даже в герб города вставили, а ты, темнота, «самец без яиц», его по планам в губернии повсеместно вместо статуй Ленина ставить будут, а ты… смотри, за такое богохульство и к стенке прислонить могут.
– Ну вот, распред-твою тротил, откуда мне знать некурящему… да-аа, так и живем, солнце у плеча, а молимся лампочке Ильича.
– Был человек, – обнял Ванек советника, – стал кривошапно-шатунный механизм… Как там на это счет голосит русская пословица?
– Пошла изба по горнице, сени по платьям!
– Палатям, янки!..
– Не переживай, Иван, все будет путем.
– Не говори, столько носишь на сердце любви к вам, унитаз с двух подходов еле смывает…
– Ничего, все будет путем…
Дома мать немного поворчала за позднее возвращение, что – навеселе. Данилка уже уснул, опять дома совсем шумный сабантуй. Ванек положил ему под подушку парочку лазерных дисков с новейшими игрушками и диск нового «Фотошопа», на этом он деньги не экономил, свежая информация в их производстве того стоила, нередко, с виду пустяковая операция делала значительное облегчение в рутинной работе.
Я вас всех бесконечно люблю
Слова эти, как всегда в таком состоянии, плавно вальсировали в голове. Кстати, такое признание, страстное восклицание, вспомнил Ванек, то и дело слышно по радио или теле от ведущих на прощанье. Это выдает невежество эгоиста, определил он, любить всех обезличенно невозможно. Любовь должна быть избирательна и локальна. И высшее проявление этой любви, любовь к людям с недостатками, несовершенным, это архитрудно, невозможно для многих, любить привычнее за достоинства. И поэтому такое признание выдает отсутствие трудного опыта, ибо назавтра, ему, ведущему, нахамят, он ответит еще круче, и обидчик уличит его во лжи – он ведь из тех «всех», кого он любит, и должен быть поэтому терпимее и снисходительнее к его недостатку.
Ванек еще немного так и эдак покрутил «любовь», вспомнил снова бывшую жену-красавицу, сынульку, помрачнел, замахнулся было зашвырнуть это слово от себя как можно дальше, но неожиданно разулыбался.
Я встретил девушку,
Вспомнил он, в хлебопекарне, залюбовался на нее, разгоряченную работой, в превосходном от этого настроении. Она двигалась в облаке избыточного блаженства и умиротворения спорящимся святым делом, собственных цельности и здоровья. Да еще этот дух выпекаемого хлеба, да еще эта ладненькая фигурка, в облегающем белом халатике, ядреный запах свежего пота и юной, совершенной кожи. Перекинулись парой дежурных слов, и она уплыла дальше, унесла с собой это необыкновенное в простоте облако красоты и гармонии. Чем не апостол нужного ремесла, труда, безыскусной красы и гармонии с ним, чем все мы живы.
Какая жадина, торопыга, снова разулыбался Ванек, я впитал из этого волшебного облака совсем крохотную толику. Ну, как не полюбить этот цветок, доведись их путям как-то соприкоснуться. Но она совсем юна, Ванек вспомнил, как она равнодушно скользнула по нему взглядом, цветок этот будет открыт в естестве своем другому только расцветшему цветку, не из гербария. Сетовать на это ни к чему, все путём. Он снова улыбнулся, вспомнив на этот раз нынешнюю компанию. Спать не хотелось, и он сел за обработку-расшифровку диктофонных записей Мини Хаузина, что для него последнее время – правило последнего на дню усилия, приятного и не особо трудного, даже успокаивающего перед отходом ко сну. К слову, академик пивософии за этот труд, а первые результаты ему очень понравились, ему весьма щедро платит. Вспомнив о деньгах, он чертыхнулся, так как вспомнил и о том, что забыл в гараже купленный с дисками Данилке необычный лазерный фонарик, чудо-фонарик, едва не на километр красный лучик светит. Он покосился на него и улыбнулся, мальчишка спал в очках-сканере, сны в кое-каких местах фиксировал. Они с ним решили смонтировать необычный сказочный сериал с использованием этих многих заготовок. Шли последние прикидки по разработке образов главных героев. Шедевр вот-вот должен был появиться на свет.
БАРМЕНАРИЙ
Умали ум, умоли ум, чтобы стал как у моли ум.
Вот это фонарь на оба глаза – выдали лауреату вшнобелевскую премию.
По колени, по коренья покоренье поколенья.
Школьник-пацифист, горд двойке за незнание войны в романе «Война и мир».
В баре какафония, это кака-фон и я.
Надо ли носить черные очки, если глаза пустые плошки.
Первое увлечение – онанизм, другое – оналлизм.
На моле молилась моль, жалостную моль бы ее мольбы услышали.
Человеку не назначено поднять тонну, равно как и объять умишком своим крохотную пядь из огромного мироздания подвластного Высшему Разуму.
Чингис-хам.
«Глаза!» – вскричал он после пинка в яйца и достал из брюк разбитые очки.
Миссия мессии.
Какавония туалета.
Не совсем льзя.
Матрёна целит в матроны.
Как упоительно не пить вообще.
Температуру ему сбивали так, что он остыл насовсем.
Тс-с, уполномочен заявить.
Стих в подляннике.
Беру «Шанель», иду домой.
Хрен за теми пойду хризантемами.
Героиня героина.
Зубы никуда, мясо наковыряешь, так кошка наедается.
Ох, и отделали его у магазина «Отделочные материалы».
Залюбовавшись на любимого кота, она сказала, что у него сократовский лоб.
В связи с девальвацией рубля песню «Миллион алых роз» исполнять как «Этих скромных ромашек букет».
Мил ли он, мал ли он, этот миллион?
Хамо соплиенс.
Русский дых во многих именах фирм: «Кака Коли», «Пися Коли», «Сосу у Коли», именно так читают вывески и рекламу большинство сограждан, не обременных знанием англицкого.
Галерея – пожелание любимой.
Фиклистик – тщедушный.
«С лица воду не пить», в точку сказано, попробуй, глотни ополоски с кой-какой злой хари, да яд кураре.
Из прейскуранта, единственная бесплатная услуга – стрижка бороды детям до семи лет.
Перломудровый окрас его творчества.
Я не люблю цветы в букете, и в клетке соловья.
Мабуть Мабуту дадуть обуть.
Народ грубо грабится, гробится, но гребется к лучшему.
Реклама лекарств настолько осточертела – жить неохота.
Установка шлюхи: прилежание при лежании.
«Как жену чужую обнимал березку», за что и зашибли березовым поленом.
Контр-ибуция – измена за измену.
Девальвация – женское озверение.
В осанке ее было столько гордости и независимости, будто с нее только что слез главный сутенер района.
Печень трески трескаю, аж треск за ушами.
Из баньки репортаж – лепотаж.
Лосьон «Лысьон» – полный отказ от бритвы.
Мама. Святость бытия. Все мы оттуда, из забвения, из-за ширмы непроницаемой для нашего куцего разума, к слову, кастрированного нам во благо. Память младенчества скупа и дарует нам только воспоминания упоительного блаженством и безмятежностью бытия, сладкого рабства, плена у тотальной доброты и любви, в чье облако нас погружала мама, кормящая нас и ласкающая. Мама для нас и была в то время Господь, вера наша и надежда в нее были безоглядны и прочны. И это, по всему, и есть безотказный ход нашего Всемогущего, демонстрация крохотной, но характернейшей частички, эвакуированной из-за ширмы, подсказка, намек, что ждет нас ТАМ при сохранении безоглядной Веры и Надежды, сохранении в памяти вашего сладкого, райского рабства. Да, судя по всему, Оттуда мы пришли в облаке любви и доброты, никакая таможня не посягнула на этот багаж…
В Питере, в гостинице «Юпитер», открылся салон-бордель «Нюпитер».
Бронелобый, злой – прирожденный охранник.
Странные женщины, сравниваешь с растениями-сорняками, млеют, с полезными, кладезями витаминов, гневаются. Попробуй, скажи, «тыквоголовая», глаза на маникюре оставишь.
Угонщик асфальтовых катков. Улыбаетесь? Зря, навар очень даже приличный, многие тонны металла. А хитить совсем легко, на трассе их оставляют без охраны.
Конец ознакомительного фрагмента.