Камень у моря - Н Ляшко

В школе он узнал, что перед арестом учитель жег в печке газеты и не отпирал жандармам до тех пор, пока те не взломали дверь. Это навело его на мысль, что газеты и книги, какие принесла жена учителя в мазанку, были частью тех, какие учитель жег, что в них, стало быть, сказано о том, чего он не понимает. Иначе зачем учителю жечь их?

Маркушка всех расспрашивал, как делаются газеты, где их можно достать, и в праздник увязался за Анисимом в город. Анисим продавал на рынке сухие сливы, а он бродил по базару, убегал к лавкам, в глубину улиц, вернулся с горящими глазами, из-за Анисима увидел в ногах хозяек скомканную зеленую трехрублевку, поднял ее и исчез.

Когда мешок опустел, Анисим выложил на ладонь выручку, ошарил карманы, мешок, корзину и побледнел.

В это время вернулся Маркушка и весело сказал:

— Отец, ззнаешь, а я что на-нашел тут!

— Что? — обрадовался Анисим.

— Три ру-рубля.

— Это мои, давай сюда, я их ищу, ищу. Ну, давай.

Денег у Маркушки уже не было. На что он истратил их, Анисим не мог дознаться, без покупок вернулся домой и при всех назвал Маркушку вором.

— Не верьте! Не-е брал я! Не ббрал! — закричал тот.

Иван старался смотреть Маркушке в глаза, но тот выдержал его взгляд. На лице Анисима бродили тени, в пальцы вступал свинец, — хотелось схватить Маркушку за ухо и кричать: «Так не брал?! Не брал?!»

Иван остановил его:

— Не горячись. Маркушка отдаст, ему уже стыдно…

Слова эти обожгли Маркушку, и он закричал:

— Не-не стыдно мне! Не сстыдно! Не-не брал я и не сстыдно! Я нашел! Я не крал!

Иван вывел его во двор и спросил:

— Ты нашел три рубля?

— Нашел.

— Где они? Скажешь? Идем, скажи всем…

В мазанке Маркушка, обливаясь потом, залепетал о том, как увидел в пыли примятую зеленую бумажку, как побежал с нею на почту и выписал газету.

— Газету?

— На все три рубля?

— Какую газету?

Маркушка сказал, какая газета будет приходить, как он узнал, где она делается и сколько стоит. Наступившую тишину нарушила бабка:

— Ну, и шут с ними, с тремя рублями! Жалко, а что делать?

— Во-о, во гладьте его по головке! — вспыхнул Анисим, но Иван взял его под-руку и повел наружу.

Они сели на каменную плиту и глазами уставились на море.

— Он не врет, — сказал Иван.

— Значит, я вру?

— И ты не врешь. Ты обронил трешницу, ее затоптали, отгребли ногами, а он нашел. Уж ты поверь, мне он сказал бы…

О трех рублях в мазанке больше не говорили. Маркушка прятал глаза и поглядывал на дорогу, пока однажды к мазанке не свернул похожий на пастуха разносчик почты.

Маркушка вырвал из его рук две газеты и замахал ими:

— Вот они!

Все сели на плиту и приготовились. Маркушка принялся читать. Бабка увяла в потоке непонятных слов и ушла. За нею ушли Анисим и Аграфена. Иван крепился, но его задели слова только о том, как в Ледовитом океане затерялось судно:

— А чего его понесло туда, раз там лед да холод?

Лоб Маркушки покрылся потом. Он бегал глазами по столбцам, по строкам и похож был на человека, который спутал ключи и не может войти в дом. Просмотрев одну газету, он развернул другую, но там говорилось о свидании короля с королем, о маневрах и генерале, которому исполнилось восемьдесят лет, о суде, о пожарах, — о том же, что ему нужно было, ни слова. Он краснел, досадовал и не заметил, как подошел стражник:

— Так, так, газетку почитываете? Умными стали?

Так, та-ак…

XII

Аграфена и бабка порою гадали, где учитель, где его жена, что с ними, и прятали за слова страх: вот явятся жандармы, заберут их, как грозил стражник, и погонят в холодную Сибирь. А где она, эта Сибирь, что там?

Анисим про себя бранил Ивана, Маркушку и терялся.

Ну, вздумал Иван подарить царице камешки, чего тут плохого? но его с Маркушкой посадили в тюрьму, их били, Маркушка стал заикаться, учитель попал в тюрьму, а скоро, может быть, арестуют и его, Анисима, а с ним и Аграфену, и бабку. И все труды их пойдут прахом.

— «Тьфу, провалились бы вы!»

Он до боли чесал затылок, на работе злобился и много спал. Иван по-прежнему до зари уходил к морю, но камешки собирал рассеянно, то и дело останавливался, глядел на горы к северу, будто прислушивался, что творится за ними, и вглядывался в дорогу, по которой его погонят в Сибирь. К себе он возвращался в тревоге, издали вглядывался в мазанку, а если Маркушка был рядом, спрашивал:

— Чужих кого не видно у нас?

Осень была ясная и тихая. Долина дышала молодым вином, досыхающими на солнце яблоками, грушами и пастилой. Но приходил стражник, насмешливо спрашивал о здоровьи, намекал, что решение вот-вот придет, советовал не хлопотать в саду-все равно, мол, ни к чему, — и еда казалась сдобренной полынью, сон бежал из мазанки.

— Ох, провались вы, проклятые!..

— Ты, деда, не спишь?

— Нет, а ты?

Маркушка перебирался к Ивану, поднимали головы бабка, Аграфена и шепотом сговаривались, что надо взять в Сибирь, чем и как заколотить мазанку, кому доверить приглядывать за садом. Тому, что мазанка и сад уцелеют без них, они не верили и тосковали.

Время путалось в черноте осенних ночей. Облегчение пришло внезапно. Иван и Маркушка нашли на берегу несколько удивительных камешков. Они были точ-в-точь такие, какие погибли с плисовым черным мешочком.

Ивану даже показалось, что это те же самые, и он долго удивлялся:

«Чудно, вот чудно…»

Днем из виноградника он увидел на каменной плите Маркушку, а на дороге двух человек. «Вот, идут, черти», насторожился он и заспешил к воротам. Один из подошедших был пожилым, большелобым, другой, с шишечкой на кончике носа, помоложе. Они спросили Ивана и, узнав, что это он, протянули ему руки:

— Мы к вам. Говорят, вы хорошие камешки собираете.

Мы любители этого, покажите, какие тут камешки есть?

Иван вынес мешочек, куда опять начал складывать редкостные камешки, и опрокинул его над плитой:

— Вот, были и лучше, да вышли…

Незнакомцы поднимали камешки на свет, рассматривали на них жилочки, сравнивали их, любовались, а главное-называли камешки по именам. Это поразило Ивана, и он спросил:

— А кто назвал так камни?

На плите завязался разговор о том, откуда камни, как они попадают в море, что из них можно делать, почему они радуют людей. Слушали все-и бабка, и Аграфена, и Анисим. Из-за гор выглянули густые облака, прохожие заторопились и попросили Маркушку поводить их по берегу. Иван долго сидел на каменной плите и думал.

Маркушка вернулся в сумерки, помог бабке снять с сарая пастилу и шепнул Ивану:

— На дороге какой-то человек письмо от учителя передал нам.

— Ну? где оно? Граш, зажигай…

Пока Аграфена фукала в стекло и вытирала его, Иван разглядел на конверте глазастые слова: «Деду со чадами», и заторопил Маркушку:

— Ну, читай, читай…

Учитель писал, как его с женой держали в тюрьме, потом везли, опять сажали в тюрьму, вновь везли, вели и довели чуть не до Белого меря, в глухую деревню, как их встретили там товарищи, как они собираются, читают и вот шлют теплому синему морю привет.

Письмо Маркушка читал два раза. Бабка и Аграфена облегченно всхлипывали:

— Вот, значит, и там жить можно, и там хорошие люди есть…

XIII

Посылку к Белому морю собирали Аграфена и бабка.

Анисим прибавил к ней запечатанную сливяным клеем бутылку вина, а Маркушка с Иваном узелок отобранных из девяти мешочков камешков:

— Пускай порадуются там. Может, и мы повидаемся с ними.

Маркушка со слов Ивана написал учителю о море, о погоде, о стражнике, о том, что, может быть, и они скоро приедут к Белому морю. От себя он приписал о поповне, о газетах и книгах, заклеил письмо и сказал:

— А ящика для по-посылки не надо. Мы с тобой, де-деда, сложим все в мешок, ппойдем на базар вроде, там и ссделаем. Я знаю, к-как…

На каменной плите он вдруг сказал Ивану:

— Мы в городе занесем по-посылку одним людям, они и по-пошлют.

Иван положил на плечо Маркушки руку:

— Это тем, что о каменьях говорили? Я догадался, что они письмо принесли, а ты-то плел, хитрил…

— Я, я не плел, это я, чтоб наши не-не проговорились, а то стражник узнает. За мазанку и ссад не ббойся. Гогородские вроде в аренду ввозьмут и приглядят… У-учителя дружки…

— Ну-у? Вот это да-а.

Жизнь мазанки разделилась: работой, заботами, газетой, книжками, ожиданием писем от Белого моря жили все, а рядом таилась другая жизнь.

Иван изредка уходил в город, а Маркушка каждую неделю куда-то исчезал и плел потом, будто зашел далеко в горы, сбился с тропы, хотел побывать в какой-то пещере, да не нашел ее. С его приходом появлялись свежие газеты и книги. Разносчик перестал сворачивать к мазанке, и стражник торжествовал:

— Угомонились, вышколил я вас? У меня разговор короткий, у меня не забалуешь…