Вперед, сыны Эллады! - Борис Костин

И вот, наконец, Прут. Утлая лодчонка несколько раз пересекла реку, прежде чем семейство Ипсиланти и небогатый скарб оказались на спасительном левом берегу. На правом остались лишь князь Константин и старший сын Александр. Лодочник нетерпеливо и настороженно поглядывал по сторонам, но не решался прервать разговор.

– Я покидаю свои владения без сожаления. Я правил, но не имел родины. Я служил врагам Греции, но согревал мысль об отмщении. С нею, видимо, сойду в могилу. Но что бы ни случилось, дай слово, Александр, памятуй о многострадальной Элладе. Господь и Россия – наши союзники.

Едва беглецы покинули берег реки, как на турецком берегу раздалась отчаянная пальба и неистовые крики проклятий. Янычары не рискнули переправиться через Прут, опасаясь встречи с приграничной стражей. Домочадцы опального валашского господаря облегченно вздохнули и перекрестились.

Султан Селим, получив известие о бегстве Константина Ипсиланти в Россию, повелел отменно выпороть янычар, из рук которых ускользнуло семейство Ипсиланти, и в приступе безудержной ярости повелел конфисковать все владения валашского господаря, в том числе и роскошный дворец в Терапии близ Константинополя, издавна принадлежавший семейству Ипсиланти.

Но Селим III этим не ограничился. В Стамбуле доживал свой век князь Александр Ипсиланти, отец Константина, которому к моменту описываемых событий исполнилось восемьдесят лет. Не единожды Селим пытался уличить высокородного грека в двоедушии, но Александр всякий раз ускользал из цепких щупальцев всепроникающего спрута. Селим с нетерпением ждал со стороны Александра Ипсиланти существенной промашки и время от времени в целях устрашения гордого грека проводил в его окружении кровавые чистки.

С незапамятных пор пост личного секретаря Александр Ипсиланти доверил Ригасу Велестинлису Ригас был высокообразован и имел незаурядный поэтический дар. Александр Ипсиланти рассудил, что лучшего воспитателя для внука не сыскать. Мальчик жадно тянулся к своему старшему другу и, словно губка, впитывал слова Ригаса. Проникновенные строфы бередили душу, заставляли учащенно биться юное сердце. Ведь Ригас вещал о наболевшем, о горе и страданиях греческого народа, о свободе Отечества. Не случайно, что свободолюбивые песни Ригаса распевали все Балканы.

Чашу терпения султана переполнил греческий военный гимн, начинавшийся словами: «Воспряньте, Греции народы, день славы наступил!» «Казнить, немедля казнить!» – разразился султан отборной бранью, когда ему донесли что автор «греческой Марсельезы» – Ригас.

Однако возмутитель спокойствия находился вне пределов Османской империи и проживал в Вене. Увы, прибежище оказалось ненадежным, и вот почему. Австрийский император Франц, не питавший расположения к Порте, однако с опаской взирал, как его столица превратилась в центр свободолюбия, нити из которого тянутся в Грецию. Силы, которыми располагал Ригас, были ничтожны, но их оказалось достаточно, чтобы посеять в умах ясновельможных панику. А вдруг пример греков-патриотов окажется заразительным для подданных Габсбургов?..

Полицейские ищейки не утруждали себя в выборе средств и прибегали к проверенному способу. Некто Икономос и «благомышленные греки» дали показания, в которых угроза султану разрослась из мухи в слона. Реакция Стамбула не заставила себя ждать. В Вену отправилась следственная комиссия, в которую входил Константин Ипсиланти.

Как Великий драгоман Порты князь, обладавший незаурядным политическим чутьем, сразу же осознал цель игры, затеянной австрийцами. За разгромом организации, которую возглавлял Ригас, непременно последовала бы всегреческая резня. «Дело Ригаса» явно было высосано из габсбургского пальца и в этом князь пытался убедить великого визиря. Всемогущий вершитель судеб был тоже не промах и, оберегая хрупкое спокойствие, установившееся в империи, стремился не навлечь на себя ни гнев султана, ни вызвать волнения. Все усилия Константина Ипсиланти по спасению Ригаса, к которому князь питал искреннюю симпатию, окончились ничем. По тайному сговору Ригас и семь его товарищей были перевезены из Австрии в Белград и 24 июня 1798 года закончили жизнь на эшафоте в Белградской крепости.

Семья Ипсиланти тайком носила траур по Ригасу и так же тайком отстаивала панихиды по невинно убиенному другу.

И вот теперь, когда мятежный господарь Валахии оказался вне предела досягаемости, Селим сорвал злость на старике Ипсиланти. Он припомнил ему все: и увлечение французской революцией, и закулисные контакты с Санкт-Петербургом, не запамятовал он и о наглом возмутителе спокойствия Ригасе. Старик после изощренных пыток был казнен в январе 1807 года. Известие о жестокой расправе над князем Александром застало семейство Ипсиланти в Киеве.

…В 1806 году господарь Валахии князь Константин Ипсиланти с семейством и небольшой свитой прибыл в столицу Российской империи. Испросил ли он на визит разрешение у султана или великого визиря – неизвестно. Однако в Санкт-Петербурге господарю Валахии был устроен торжественный и пышный прием, такой, какой по обыкновению устраивается главе государства.

Но ни для кого не было секретом, что на карте Европы такого государства, как Валахия, впрочем, как и Молдавия, не существует. И все же князь Константин Ипсиланти и его родня были желанными гостями и в Зимнем дворце, и во дворцах столичных аристократов. Надо признать, что господарь Валахии не уступал российским знаменитостям ни в манерах, ни в умении вести светскую беседу. Александр Павлович оказался на редкость внимательным слушателем.

Мог ли тогда предполагать Константин Ипсиланти, что спустя два года он будет слезливо просить Александра Первого об аудиенции и в этом ему под различными предлогами будет отказано? Более того, вместо столицы бывшему господарю Валахии будет предписано «избрать место пребывания в Москве».

В древней столице России семья Ипсиланти не прижилась, а в Киеве греческий князь почувствовал за собой слежку. Подозрительность Александра Первого вряд ли можно признать обоснованной. Об этом читаем в письме князя Константина: «Я лишен покровительства и свободы, которой пользовались князья Валахии и Молдавии, добровольно приехавшие в Россию. Такое ограничение предполагает какую-то вину, в которой я не могу себя упрекнуть…»

Ответ министра иностранных дел Н. П. Румянцева был обескураживающим: «…20 000 рублей ассигнациями пенсиона являются [суммой] более значительной, чем та, которую в подобных случаях определялась славной памяти Екатериной II в пользу ваших предшественников». В 1809 году семейство Ипсиланти получало уже 10 000 рублей серебром[22]. Александр Первый находился в плену Тильзитской эйфории, предоставив изгнаннику самостоятельно устраивать свою судьбу.

В одном Константин Ипсиланти не имел отказа. Уже после окончания Отечественной войны 1812 года он писал в Петербург: «Ваше величество оказал бы еще одну милость: Вы заблаговолили разрешить, чтобы Дмитрий был определен при господине генерале Раевском. Сын владеет несколькими языками, прошел полный курс математики, так что он с пользой может быть применен для такого рода службы».

Как мы убедимся далее, служба Дмитрия в адъютантах у Раевского не прошла даром.

…В одном из справочников начала 19 столетия говорилось, что губернский город Российской империи Киев расположен на восточном краю губернии, на правом берегу Днепра, на расстоянии 1554 верст от Санкт-Петербурга, в 945 верстах от Москвы и 612 верстах от Одессы. Неизвестно, каким образом обошлась бы судьба с древним русским городом, если бы не стремительное освоение юга России. Незабвенная императрица Екатерина II жертвовала земли российским вельможам, волевым решением переселяла крестьянский люд, создавала южный оборонительный пояс, поощряла торговлю. Подлинным событием в жизни Киева стало перенесение уездных «контрактов» (ярмарок) в город. Неспешное и казавшееся дремлющим бытие вдруг пробудилось от звуков бубенцов, от несмолкающего людского говора, от надрывного рева живности и гортанных криков птиц. Запестрели яркими красками улицы и торговые ряды, потянулись в город со всей округи возы, телеги и кареты вновь испеченной малороссийской знати. К великому удовольствию ясновельможных, в Киеве появилось доселе невиданное зрелище – театр. Трудами доморощенных умельцев вторую жизнь обрели древнерусские святыни – Софийский собор и Лавра.

Животворная и нетленная связь времен несомненно сказалась на решении Константина Ипсиланти навсегда обосноваться в Киеве, а в одном из писем Александру I он высказал пожелание, чтобы сыновья Александр, Николай и Георгий поступили на военную службу.

Можно утвердительно сказать, что оставаться простым обывателем и созерцателем событий бывший валашский господарь не собирался. Между Киевом и Петербургом шла оживленная переписка, а фельдъегеря стали частыми гостями в доме Ипсиланти. Напомним, что уже второй год Россия вела войну с Турцией, и никто лучше Ипсиланти не знал подлинной обстановки, царившей в Османской империи, никто не располагал сведениями о силе и мощи турецких гарнизонов в придунайских крепостях. Константин Ипсиланти имел собственные взгляды на развитие событий и предостерегал российского монарха о возможном вторжении французских войск в придунайские княжества.