Вид с Лубянки - Олег Калугин

Унизительная процедура ограничений и запретов господствовала во всем, что было связано с выездом советских граждан за рубеж. В собственной стране советские служащие имели право встречаться с иностранцами только вдвоем. Побывавшие в гостях у иностранцев не могли ответить взаимностью у себя дома.

Что бы ни говорили сегодня об Андропове его апологеты, он никогда не был демократом. При нем общество жило в атмосфере запуганности внешним врагом, шпиономании, подозрительности в отношении каждого, кто вел себя неординарно, выделялся своими суждениями и внешним видом. Маразм достиг апогея, когда истребители ПВО расстреляли пассажирский авиалайнер, заподозренный в шпионских намерениях, а на улицах начали отлавливать граждан, выбежавших в рабочее время купить кусок колбасы в магазине. Страна приближалась к последней черте.

И ют грянула перестройка. Значение ее для раскрепощения духа народа огромно, может быть, в чем-то сравнимо с февралем 1917 года, именно с февралем, потому что он не решил до конца вопрос о народовластии, не обеспечил перелома в экономике, породил нетерпимость и новые антагонизмы. Но февральская революция разогнала царскую охранку, освободила людей от страха, открыла невиданный в России простор для плюрализма политических мнений и течений.

Наша перестройка началась неспешно. На первых порах ее руководители говорили скорее о преемственности, чем о разрыве с прошлым. Это потом она набрала скорость, приобрела звонкий голос. Но вот уже позади пять лет, налицо признаки растущей озлобленности, апатии, безверия. Призраки прошлого, инерция покоя и окостеневшие структуры по-прежнему довлеют над нами, тянут назад в трясину застоя.

Партия оказалась фактически расколотой, потеряла авторитет и доверие народа, но сохранил силу и власть страж партийной олигархии — КГБ, связавший свою судьбу с консерваторами. Для внешнего мира он чуть подрумянил свое лицо. Он, как и профессиональные партаппаратчики, твердит о том, что страна наша неуклонно движется по пути создания правового государства, расстается с прошлым, включилась в строительство европейского дома, набирает очки в мировом обществе.

Действительно, мы, кажется, распрощались с представлением о собственной державе как очаге и бастионе социалистической демократии. В Верховном Совете немало сказано слов о необходимости привести законодательство Союза в соответствие с международными нормами. Уже который месяц на подходе законы о выездах за границу, о милиции, поправки к Основам уголовного судопроизводства. Принят закон о печати. Регулярно публикуются материалы комиссии Политбюро о репрессиях тридцатых — пятидесятых годов. (До шестидесятых — восьмидесятых комиссия, видимо, доберется к концу века.) Газетные страницы, как будто соревнуясь с Невзоровым, пестрят уголовной хроникой, перемежаются мрачными прогнозами грозы отечественной мафии Гурова и выдержанными в более мажорных тонах интервью Бакатина. На пятом году перестройки на свет проклюнулся и КГБ. А в последние шесть месяцев он стал заявлять о себе как никогда громко. Дня не проходит, чтобы то там, то здесь не появилась статейка о славных чекистских делах. Тут и иконы, и антиквариат, и наркотики. Где-то в Череповце захватили 16-летнего рэкетира, в Караганде совместными усилиями с милицией задержали главаря банды, у которого обнаружили 264 бутылки водки и приспособления, необходимые для производства хмельного зелья. Каким-то боком чекисты попали в аферу с АНТом, хотя неясно, были они его спонсорами или душителями. Открыли подъезд на Лубянке для встреч прессы с любезным генералом Карбаиновым. Не скупятся на интервью и высшие руководители КГБ, выступающие ныне за общечеловеческие ценности, ради которых они не жалеют живота.

Новый облик КГБ, столь усердно навязываемый обывателю, как-то не вяжется с поразительной скромностью госбезопасности в освещении кровавых событий в Сумгаите, ИКАО, Тбилиси, Баку, Фрунзе. Чем занимались там армия и войска МВД, известно всем, а какую роль играли органы КГБ, как пытались предотвратить беспорядки, что делали для урегулирования межнациональных раздоров, как защищали безопасность народа, республики, страны?

Судя по мелькнувшему в печати сообщению, накануне тбилисской расправы, в апреле прошлого года в грузинскую столицу прибыл специальный отряд КГБ из Москвы. Неужели эти люди занимались лишь скрытой киносъемкой бойни на площади?

Как ни странно, это было, кажется, единственное упоминание о каком-либо участии КГБ в конфликтной ситуации. А ведь стране гораздо важнее знать не о карагандинских самогонщиках и московских проститутках, а о том, насколько надежно жизнь ее граждан, равно как и стабильность в обществе обеспечивается организацией, не устающей рекламировать свои добродетели.

Невольно закрадывается мысль: а не перепрофилировал ли КГБ свою основную деятельность, не занимается ли и он конверсией?

Плакальщики по "твердой руке", не желающие поступаться принципами, могут спать спокойно.

Великий англичанин Джонатан Свифт писал почти триста лет назад: "Люди, в течение продолжительного времени привыкшие к притеснениям, постепенно утрачивают самое понятие о свободе… Отсюда проистекает и слабость духа, которой могут быть подвержены как целые государства, так и отдельные лица".

Неосталинисты, лихорадочно вербующие неискушенных юнцов под свои знамена, кажется, не осознают или не хотят понять, что столь любезная им система, создававшаяся десятилетиями каторжным трудом миллионов, вовсе не сломана. Отпали лишь некоторые внешние, наиболее уродливые ее атрибуты и проявления. Сегодня уже невозможно представить нашу страну оруэлловскими тремястами миллионов — и все на одно лицо. Мощный прорыв в духовной жизни общества очевиден, но вся инфраструктура власти — неприступная крепость, возведенная в сталинские времена, не только сохранилась, но даже окрепла.

Как и во времена самой жестокой диктатуры, мы живем в государстве, напоминающем огромный лагерь, на тысячи километров опоясанный колючей проволокой. На 73-м году Советской власти численность наших славных пограничников, по официальным данным, в семь раз выше, чем в начале 30-х годов, когда Советский Союз находился во враждебном окружении в единственном числе. Внутренние войска, приписанные тогда к ОГПУ, составляли 17 тысяч штыков, и это спустя десять лет после гражданской войны, а ныне МВД подтягивает свои войска к 500-тысячной планке.

Едва ли многим известно, что количество милиционеров в Москве и Ленинграде превышает численность полиции во всей Итальянской республике — одной из самых сложных стран в Европе с криминогенной точки зрения. Кстати, численность полиции в Нью-Йорке — огромном многонациональном конгломерате составляет лишь 28 тысяч человек, а вместе с органами ФБР — около 30 тысяч. У нас же, как сообщалось недавно в "Правде", более 20 тысяч милиционеров ежедневно дежурят в торговых точках, продающих спиртное.