Твоими глазами - Питер Хёг

*

Никто не двигался с места, — ни Лиза, ни двое оставшихся ассистентов.

— Что это было, — спросил я, — под конец, когда стало тихо?

— Он работает со своей внутренней картой. Обнаруживает, где и каким образом он создал и закрепил в сознании представление о вине. Как тело рассказывало его. На протяжении тридцати лет. В этой тишине он начинает постепенно снимать с себя вину. Заканчивать одну из основополагающих историй своей жизни.

— И он освободится от неё? — спросил я.

— Нет.

Я не понял её.

— Мы лишь помогаем ему заменить одну историю другой.

Она прикоснулась к клавиатуре, в кресле появилась светящаяся фигура. Блёклая из-за дневного света, но вполне различимая.

— Это видеозапись. С того момента, когда он начинает рассказывать о столкновении. Посмотри на этот рисунок.

Она нажала на несколько клавиш. Появился какой-то конгломерат чёрного, жёлтого и красного.

Она снова коснулась клавиш, чутко, как пианистка. Скопление цветов замерло, перестало вибрировать. Остальная часть фигуры исчезла. В воздухе повис только цветной узор. Словно световой гистологический анализ.

Она сдвинула сохранённый рисунок вправо.

Светящаяся фигура снова появилась.

— Это видео вчерашнего дня. Где он рассказывает о том, как его лягнула лошадь. Та же самая структура.

Появилось то же изображение. Она отделила его от фигуры. Голубое световое тело исчезло. Остались только два изображения, повисшие в воздухе рядом.

— Лежащая в основе всего структура — глубоко в его теле и в сознании, в личности. Она практически не меняется, когда он говорит о происшедшем. Не меняется, когда мы углубляемся во всё, что случилось. Когда он вступает в контакт с вытесненными воспоминаниями. С чувством вины. Так что причина ещё глубже. Что это? Какая-то более значимая история?

Она посмотрела на нас.

— У нас в клинике был один пациент, альпинист. Он обратился к нам после того, как второй раз едва не разбился, сорвавшись со скалы. Оба раза это были одиночные восхождения. Так же, как и с Вильямом, мы с ним анализировали воспоминания. Рассказы о его жизни. Пока не появился рисунок, который не менялся. Я предупредила его, что не надо снова идти в горы, пока этот рисунок не станет понятным. Неделю спустя он погиб на Пиц-Бернине. У него остались жена и маленький ребёнок. Как назвать этот рисунок? Который лежит глубже, чем личная история человека? Который, по всей видимости, определяет, погибнет человек или останется жив?

— Судьба, — сказал я.

Она встала.

— Судьба — это тоже история. Что было бы, если бы удалось до неё добраться? Разрушить её? Что будет, если человек хотя бы ненадолго вообще перестанет создавать себе истории?

*

Я прошёл за ней в кабинет. На доске для заметок висели фотографии маленьких детей, почему-то мне сразу стало ясно, что это не её дети.

Рядом висел детский рисунок — белка танцует на спине черепахи. Под рисунком была подпись: «От Майи любимой тёте Лизе».

— Голографического проектора не существует, — сказал я. — Технические проблемы его создания ещё не решены. Почему мы видим светящиеся фигуры?

Она стояла ко мне спиной, наполняя чайник. Сначала она замерла на месте. Потом медленно обернулась.

Улыбнулась самым краешком губ. Словно ждала или хотела услышать именно это.

— В стёкла очков вмонтирован маленький лазерный проектор. Он проецирует обработанные результаты прямо на сетчатку. Глаз сам создаёт иллюзию, что картинка находится вне нас. Эта идея пришла мне в голову, когда я ещё училась. А на её разработку ушло двадцать лет. Она пока что под грифом секретности. Мы подали патентную заявку на закрытое изобретение. Заявка в процессе рассмотрения.

Она взяла со стола узкую чёрную картонную коробочку и стала вертеть её в руках. Потом отложила её в сторону. Выпрямилась. Я начинал понимать: она таким образом даёт понять, что беседа закончена.

— У тебя есть дети?

Я кивнул.

— Сколько?

— Двое.

— Сколько им?

— Пять и семь.

— Надеюсь, ты всё взвесил.

Я не понял её.

— Если у тебя двое детей, следует всё взвесить. Это…

Она пыталась подобрать слова.

— Это… серьёзный вызов. Гораздо серьёзнее, чем Пиц-Бернина. Мы всё ещё находимся в лесу, у подножия горы. Восхождение ещё и не начиналось.

* * *

Она попросила меня приехать на следующей неделе, к шести утра.

Увидев её, я понял, что она уже давно на работе.

Посреди зала стояли четыре стула. Внушительное количество аппаратуры было выдвинуто вперёд. Каждый стул обвивали белые кольца MPT-сканера. На вешалках висели предназначенные для нас халаты.

— Предполагается, что сегодня мы оба попробуем пройти сканирование.

Она замолчала. Наверное, ожидая возражений. Или вопросов.

Я ничего не ответил. Она хотела показать мне, чего я хочу для Симона и что она будет с ним делать. Она хотела, чтобы я сам прошёл тот путь, который, по моему мнению, должен пройти Симон.

Она помогла мне надеть халат. Я сел на один из окружённых трубами стульев. Она не спросила, доводилось ли мне прежде проходить такое сканирование. Аппаратура включилась, раздался звук, похожий на глухое рычание.

— Ядерный магнитный резонанс, — сказала она. — Молекула водорода, благодаря своей массе, работает как своего рода маленький магнитный сердечник. Сканер создаёт магнитное поле, в пятьдесят тысяч раз превышающее магнитное поле Земли. Это требует такой силы тока, которая может поддерживаться только в сверхпроводящих материалах. Они охлаждаются жидким гелием. На самом деле мы измеряем неравномерности содержания жидкостей в мозгу. Что ты чувствуешь?

— Какое-то давление. Мне трудно подобрать слова для этого ощущения.

— Половина из тех, кого сканировали, отмечали какое-то воздействие.

Она надела на меня шлем. Включила его. Я ничего не почувствовал.

— Энцефалограмма. Нервные клетки можно сравнить с маленькими батарейками, а электроды в шлеме воспринимают их электрические потенциалы.

Она села. Ставни, шторы и стены закрылись. Мы надели очки. На минуту замерли в темноте.

Я отметил про себя клемму пульсометра на руке. Вшитый в халат плоский диск, регистрирующий сердечный ритм и электромагнитное поле тела. Тонометр, прилегающий к ладони. Не поддающееся объяснению ощущение силы, таящейся во всех этих приборах.

И вот на двух стульях напротив нас выросли две светящиеся фигуры.

Она не торопила меня. Я смотрел на светящуюся проекцию своего тела и внутрь него. Я поёрзал на месте — голубая световая фигура задвигалась. Попробовал напрячь мышцы, стал дышать в другом ритме и увидел, как мерцающие, загадочные радужные оттенки меняются, увидел, как меняются текучие потоки в голубом теле.

— Дай-ка мне руку.

Мы сидели вплотную друг к другу, я протянул ей руку, она пожала её.

— Ещё раз, только медленнее.

Мы повторили движение, словно при