На последней парте - Мария Халаши

- Хорошо, - кивнул ей Хромой дядя.

Знакомство состоялось.

Кати чувствовала, что теперь уже ничто не мешает ей устроиться на краешке тротуара, у деревянной ноги хромого. И она, присев на корточки, стала смотреть на цветы. В высокой посудине с узким горлышком стояли большие красные розы; они были бархатистые, красивые. Кати смотрела, смотрела и совсем загрустила. И еще ближе пододвинулась к деревянной ноге Хромого дяди. Но лучше уж. отвернуться и не видеть красных роз, ведь это из-за них ей стало вдруг так грустно, прямо хоть плачь. А расплачешься - как объяснить Хромому дяде, почему плачешь? Ведь он непременно спросит. Взрослые не могут не спросить и, конечно, ждут, чтобы им ответили ясно и определенно. Но разве всегда можно ответить на вопрос? Взять хотя бы Кати - что она могла бы сейчас ответить? Голодная? Но ведь ее заставили съесть на завтрак два громадных куска хлеба с маслом. И все же она как будто голодная. На душе у нее голодно...

В другом ведерке розы были разных цветов, они то и дело кланялись от ветра. Иногда прижимались друг к дружке, как Кати и Шаньо зимой, когда через порог их глинобитного домика пробирался холод. Многие цветы расходились в стороны и качались одиноко, каждый сам по себе. Маленькая желтая розочка совсем склонила головку на край ведра. Слишком коротко ее срезали, вот она и не могла тянуться вверх, как все. Над ней чванно покачивалась большая белая роза, словно смеялась над желтой малышкой. А желтенькая терпела ее высокомерные насмешки... Хромой дядя даже вздрогнул от неожиданности, когда Кати сказала вдруг громко:

- Вот чистый конверт, там и бумага есть. Дайте мне эту желтенькую!

Хромой дядя молча подал ей желтую розу.

Кати положила конверт на стел. Потом воткнула цветок в волосы и убежала.

3

- Куда собралась? - спросила тетя Лаки и смерила Кати с ног до головы критическим взглядом.

- В школу, - ответила Кати.

- Вот так?! - вытаращила тетя Лаки глаза, толстой рукой ухватившись за прислоненную к дворницкой метлу. - Впрочем, мне-то что! - Тетя Лаки пожала плечами и в сердцах принялась подметать двор.

Кати вышла на улицу.

"Вот так?!" - спросила тетя Лаки. Но как "так"? Что ей не понравилось? Волосы Кати заплела и умылась как следует, потому что вечером тетя Бёшке слово с нее взяла. Ботинки надела, голубую кофту и юбку с розами. Школьные вещи, по крайней мере те, что уцелели после вчерашней битвы, сложила в соломенную сумку. Эту сумку тоже дала ей тетя Бёшке. Правда, одна ручка у нее оторвалась, но вторая целая, а для сумки одной ручки вполне достаточно.

Ручку оторвал вчера Шаньо. То есть, вернее, даже не Шаньо...

Словом, дело было так. Пришли вчера братья домой, увидели на ящике книжки, тетрадки и все, что тетя Бёшке накупила для Кати, и к тому времени, как Кати вошла на кухню, половина тетрадей исчезла, в книге для чтения у всех мальчиков и девочек появились усы, от масок ничего не осталось, только те две и уцелели, что Кати прикрепила вчера на стену. У цветных картинок тоже ноги выросли. Счастье еще, что не тронули красивый ящичек для карандашей с картинкой на крышке! И в довершение всего Шаньо натянул сумку на голову, вскочил на ящик и стал кричать, что он полководец. Кати рассердилась, что ей не пришло это в голову, тоже полезла на ящик следом за Шаньо - ну, и сумка порвалась. Когда папа вышел из комнаты, все трое клубком катались по полу. А папа - он никогда не пытается установить истину, узнать, кто начал, почему и что произошло, - он просто-напросто отвешивал каждому по крепкой затрещине, кричал на них и тут же преспокойно закуривал свою трубку. Так было и сейчас, только трубку раскуривать он не стал, а вернулся в комнату, чтобы помочь тете Бёшке закрыть чемодан. И пришлось Кати отправляться в путь "вот так". Подойдя к школьному подъезду, Кати вдруг заколебалась и, перебежав на другую сторону улицы, оттуда стала следить за входом. Дети шли в дверь непрерывным потоком. Вот прошли большие уже мальчишки, сражаясь длинными линейками: один светловолосый парень крепко съездил другого по спине, но драки из этого все же не получилось. Какая-то старушка провожала маленькую девочку, похожую на куклу, какими в Катином городке торгуют на базаре. У девочки на щеках точно такие же розовые пятнышки! Вот прошел в двери директор с желтым портфелем в руке. Кати вся сжалась... Вдруг заметит ее и спросит: "Значит, это ты и есть Кати Лакатош?" Потом прошла стайка девочек лет, наверное, десяти, они все о чем-то быстро говорили друг с другом и шумели, словно стая гусей. Дети все шли, шли - одни постарше, другие помладше, - но ни у кого не было таких блестящих черных глаз и такой красивой, с розами, юбки, как у Кати.

Кати положила сумку рядом с собой. Ей ведь в школу не к спеху, а потом, в делах серьезных торопиться никогда не следует...

"Интересно, где этот четвертый "А"? - раздумывала Кати, неторопливо обводя окна глазами. На втором этаже во всех окнах цвела пеларгония. - Там, наверное, учительская и директорский кабинет, вон сколько у них цветов!"

Потом она заметила, что и на других этажах и вообще во всех других окнах тоже стоят цветы. Кати была ошеломлена.

"Может, у них везде цветы? Ну и форсят!"

Из школы донесся долгий, протяжный звонок. Кати схватила за ушко свою сумку и поплелась через дорогу к подъезду. Мимо, чуть не сбив ее с ног, пронеслась девочка в синем халатике. Она изумленно вытаращила на Кати глаза, а потом крикнула другой девчонке, тоже в синем халате, которая как раз входила в подъезд:

- Аги, погляди-ка сюда! - и указала на Кати.

Девочка оглянулась, с минуту оторопело глядела на Кати.

- Ух ты-ы! - выдохнула она наконец, и обе подружки скрылись в подъезде.

А Кати остановилась перед дверью, постукивая по ступеньке носком башмака. У нее вдруг совсем пропала охота идти в школу. Хотя, сказать по правде, она туда и раньше-то особенно не стремилась.

Опять зазвенел звонок.

"Второй", - подумала Кати, продолжая постукивать ногой о каменную ступень. В это время всем полагается уже сидеть в классе. Известно это и Кати, и даже Лаци Надьхаю, но все же этот ужасный соня приходит в класс не раньше девяти. Ну да не велика беда! Бывало, просунется в дверь, скорчит забавную рожу и скажет: "А я и не знал, который час, у нас часов нету!" Весь класс так и покатится со смеху. Еще бы у Надьхаю были часы! Да на их улице, там, где жила и Кати, вообще ни у кого часов не было.

"В этом четвертом "А", наверное, у всех есть часы, - размышляла Кати. - А если у всех есть часы - значит, и опаздывать им никак нельзя, и мне тоже не годится приходить так поздно, и лучше уж сегодня вообще в школу не идти. Да и куда спешить! Успею еще находиться в этот четвертый "А", надоест даже. Обязательно надоест, уж это точно!"

Она повернулась и пошла на Кёрут, проболталась там, должно быть, целый час, потом подумала и решительно, нигде не останавливаясь, направилась к универмагу "Корвин".

Странное дело, всегда у Кати нелады со сторожами да вахтерами! Вот и сейчас - ну что она такое сделала? Вошла себе тихонько в дверь, и вдруг - пожалуйте! - на нее уже кричит дядька в бежевом халате:

- Куда лезешь? Не видишь, что это выход? Вон через ту дверь входить надо!

А не все ли равно? Двери-то рядышком. Куда одна ведет, туда и другая. Но Кати радовалась уже и тому, что дядька не закричал ей: "Убирайся!" - и потому сочла за лучшее сделать вид, будто ничего не слышала. К тому же вокруг было столько интересного, что глаза у нее так и разбегались. Вот и бабушка дома говорила, что если окажутся они в Будапеште, так уж "Корвин" именно посмотреть надо. В воскресенье на базаре столько народу не увидишь, сколько здесь бывает. И еще бабушка сказала, чтоб непременно на движущейся лестнице покатались.

Прямо напротив входа Кати увидела широкую лестницу. Она взбежала по ней, надеясь, что сейчас лестница начнет двигаться, потом сбежала вниз, но лестница даже не дрогнула.

На втором этаже продавалось готовое платье. Кати со знанием дела обежала глазами юбки, висевшие рядком на длинной палке, и обнаружила, что такой красивой юбки, как на ней, нет и в помине. Кати даже постояла немного перед огромным зеркалом. Юбка выглядела замечательно. Бабушка шила ее сама и не пожалела для внучки материала, так что юбка доходила Кати чуть не до щиколоток.

Все утро Кати носилась взад-вперед по лестницам универмага, везде побывала, всюду сунула свой нос, даже в посудный отдел, но движущейся лестницы так и не нашла. Под вконец, совсем измучившись, она вышла на прохладную лестничную площадку и уселась на верхней, тоже совсем неподвижной, ступеньке. Она словно охмелела от этой толпы, от непрерывного беспорядочного движения; здесь же, на лестнице, было тихо и приятно.

А потом вдруг ступенька под ней словно бы и вправду шевельнулась, сдвинулась с места, и понесла, понесла ее домой, к бабушке. И опустила прямо перед их печуркой. И сразу превратилась в маленькую скамеечку. Сидит на ней Кати и смотрит, как бабушка длинной кочергой ворочает в печке раскаленные головешки.