На последней парте - Мария Халаши

Поезд затормозил, Руди вскочил в вагон, а Кати вдруг обнаружила, что ее со всех сторон обступили какие-то здоровенные белолицые парни в голубых рубашках и всё что-то говорили ей, да так радостно, словно для того только и приехали, чтобы ее, Кати Лакатош, встретить. Они то и дело касались ее плеча и всё лопотали что-то на незнакомом языке. И Кати вслушивалась изо всех сил, надеясь сообразить, чего им от нее нужно, но уловила только одно слово, которое имело хоть какой-то смысл: "Клейн, клейн", - повторяли они без конца. Дома на базаре так звали почему-то торговцев подержанной сбруей.

Но тут Кати спохватилась: куда исчезли папа с братьями? Неужто позабыли ее, оставили здесь одну? И что ей сейчас до этих великанов в голубых рубашках, когда надо разыскивать улицу Вешелени, где живет тетя Бёшке Лакатош?! Будапешт - такой огромный-преогромный город, и в нем так много-премного улиц - разве найдет она одна улицу Вешелени? Кати наконец чуть не плача улизнула от окружавших ее великанов, но вдруг увидела прямо перед собой высокую голубоглазую девушку. А ведь только что ее вовсе не было, - просто выросла вдруг из-под земли, невесть откуда, словно цветок. Да она и в самом деле была как цветок в своей широкой белой юбке - вылитая маргаритка.

"Глянь-ка, маргаритка!" - обрадовалась Кати и сразу же начисто забыла о своих.

А девушка вдруг обратилась к ней:

"Ох, какие у тебя глаза красивые!"

Кати улыбнулась; она всегда улыбалась, когда не знала, что сказать.

"Вот бы мне такие черные блестящие глазищи!" - продолжала девушка.

Кати вежливо пожала плечами: мне-то, мол, что, пускай будут и у тебя черные, хотя, честно говоря, голубые тебе идут больше.

"Хочешь форинт?" - опять спросила девушка.

Кати кивнула, но в девушке она теперь уже совершенно разочаровалась: ну можно ли спрашивать такие глупости! Ясно, что хочет! Или она думает, у Кати форинтов куры не клюют? А если б и были, Руди давным-давно отнял бы все до единого.

Кати схватила монетку и со всех ног бросилась бежать.

У выхода она столкнулась со своими. Папа сидел на узле и свертывал самокрутку, Шаньо стоял в ожидании, а Руди приставал к папе, выпрашивая табачку. Возле них остановился какой-то железнодорожник, и Кати чуть не вскрикнула, решив, что это дядя Балог, дежурный с их станции, но тут же спохватилась: этот был без усов. Люди, одетые в форму, все ведь похожи, точно братья.

"Пройдите в зал ожидания!" - сердито сказал железнодорожник.

"Зачем нам в зал ожидания, - сказал папа, - когда мы хотим идти на улицу Вешелени?"

"Тогда вообще покиньте территорию вокзала. Вон там остановка трамвая!" - И железнодорожник указал на грохочущую, гудящую от машин и трамваев площадь.

Они покинули "территорию вокзала", как посоветовал им железнодорожник, и в полной растерянности остановились посередине огромной бурлящей площади. На какой трамвай садиться? И вообще - на какую остановку идти? Куда ни погляди, везде красовались желтые трамвайные таблички, а сами трамваи проносились с таким залихватским громом и звоном, какой услышишь разве на свадьбе. Папа, бедняга, совсем голову потерял: только дал подзатыльника Шаньо за то, что парень затеял на уличных весах прыгать, как исчез Руди - увидел стеклянный киоск и бросился к нему купить сигарет; пока его отчитывал, Кати, бездельница, испарилась!

А Кати заметила посреди площади какую-то длинную трубу. Возле трубы сидел, охраняя ее, старенький дядечка. Кати подумала: пока папа выкричится, успею сбегать спросить, что это за штуковина.

"Телескоп, звезды наблюдать", - ответил старик, даже не взглянув на Кати.

"Но ведь сейчас нету звезд", - возразила Кати.

"Нету", - спокойно согласился старик.

"А вечером, когда появляются звезды, люди расходятся по домам, верно?" - продолжала допытываться Кати.

"Верно", - кивнул дед.

Кати посмотрела на табличку, что висела на трубе. На ней стояло: "Наблюдение за звездами - один форинт". Она опять спросила:

"Кто же тогда наблюдает за звездами?"

"Никто", - ответил старик.

У Кати уже вспотела ладошка, в которой она крепко сжимала форинт, полученный от "маргаритки". Неожиданно она воскликнула:

"Я понаблюдаю!" - и торопливо сунула в руку деду свою монетку.

Она приладила трубу к глазам, направила ее на самую-самую серединку неба и стала вглядываться в бесконечную синеву. И сразу вспомнилась мама, это было когда-то очень давно, когда еще жива была мама... и мама закутывала ее в свою небесно-голубую шелковую шаль. Вот и сейчас перед глазами у нее была сплошная синева. Светлая прозрачная синева - словно счастье...

Кати вдруг услышала голос тети Бёшке и сразу опомнилась. Тетя Бёшке была уже в комнате. И когда она только вошла?

- Вижу, заперли тебя! Ну и поделом, лентяйка ты этакая! Подмела бы лучше, чем на окне кукситься!

И тетя Бёшке бросилась на кухню за веником. Вернувшись, она стала смахивать со стола крошки.

- Что-то с вами будет, когда я уеду? - ворчала она между делом. - Ведь утонете в грязи! А уж какая хорошая женщина была твоя мать! Если бы она видела, бедняжка, что дети ее веника не возьмут в руки!..

Она водрузила на стол два стула и начала подметать.

- Очень любопытно мне знать, будешь ли ты ходить в школу, как положено? Ведь я, пока тебя не запишу, не уеду!

Это было сказано таким зловещим голосом, что Кати в ужасе прижалась к оконной решетке.

Тем временем тетя Бёшке достала пыльную тряпку, сняла со стола стулья, протерла их, потом один стул приставила к шкафу и, взобравшись на него, стала протирать и шкаф. Она повозила взад-вперед тряпкой и вдруг громко вскрикнула. Кати от испуга соскочила с подоконника. Господи, никак, туда гадюка забралась! Рассказывал же Лаци Надьхаю, что мама его однажды открыла шкафчик на кухне, а там змея...

Но тетя Бёшке увидела на шкафу совсем не змею, а всего-навсего листочки для прописки. Она сердито размахивала ими перед носом у Кати:

- Ведь я же велела тебе отнести их дворничихе?! Сколько же раз нужно повторять одно и то же? Вот погоди, оштрафуют вас, да так, что света не взвидите! Кто их сюда засунул?!

Кати молчала. Ведь тетя Бёшке еще пуще рассердится, если узнает, что Кати нарочно спрятала бумажки сегодня утром, чтобы Руди не завернул в них свой завтрак - кусок хлеба со смальцем. Кати просто пожалела эти листочки, ведь они всей семьей целых три дня пыхтели, пока их заполнили. Тетя Бёшке уже на другой день после их приезда собрала семью за столом, и Руди стал громко читать вопросы анкеты.

"Имя отца?" - "Дюла Лакатош". Руди так нажал на бумагу, что обе половинки пера разъехались в разные стороны.. Тетя Бёшке принялась искать новое перо. Руди стал уже надеяться, что с писаниной на сегодня покончено, но все-таки перо нашлось между стенкой и плинтусом пола. "Это, конечно, еще прежний жилец позабыл его там, - подумала Кати. - Хотя тетя Бёшке и прячет сахарный песок, перо она вряд ли стала бы так уж старательно запрятывать в пол".

Руди пришлось продолжать. Под вопросом "Имя отца?" - стояло: "Профессия?"

"А чью профессию-то писать - мою или отцову?" - сердито буркнул Руди.

Это поставило в тупик даже тетю Бёшке. Тогда, посовещавшись, все решили: поскольку папина профессия - вязальщик корзин, а у Руди нет никакой, то записать папину.

Тетя Бёшке слезла со стула и сунула анкеты Кати в руки.

- А ну, быстро беги к тете Лаки, отдай их!

Кати секунду колебалась: ей вспомнилось, как она выплеснула днем злополучную эту воду, и потом - какие толстые у дворничихи руки. Но, взглянув тете Бёшке в лицо, сразу поняла, что колебаниям сейчас не место.

Дверь отворила сама тетя Лаки. Она смерила Кати недоверчивым взглядом. Кати заметила этот взгляд, но все же - соблазн был слишком велик! - бочком протиснулась в полуоткрытую дверь. Она еще днем решила, что ей необходимо посмотреть, какая у тети Лаки кухня. Ведь дома-то у бабушки настоящей кухни не было. Или, если считать, что она была, тогда, значит, не было комнаты, потому что весь их домик состоял из одного помещения. У тети Бёшке, правда, есть и комната и кухня, но кухня все же не настоящая, без буфета. А что за кухня без буфета!

Тетя Лаки как раз стирала, да еще стиральной машиной - мотор в машине так и гудел. Возле нее в корзине горой было навалено белье.

- Это грязное белье, видишь? - сказала тетя Лаки, которая вдруг неизвестно почему и отчего в первый раз за все время глянула на Кати ласково.

В самом деле, с тех пор как они сюда переехали, тетя Лаки ни одного из них не приветила, взглядом добрым не удостоила. Когда папа позвонил к ней в первый раз, чтобы спросить, в какой комнате живет Бёшке Лакатош, тетя Лаки вышла на порог и, забаррикадировав дверь своим огромным телом, сказала:

"Ковров не покупаю".

С тех пор Кати все время хотелось спросить ее, отчего она решила, будто они продают ковры, когда у них у самих-то ни одного ковра нет. Но она так и не спросила, да и сейчас тоже не осмелилась заикнуться о коврах, чтобы не спугнуть доброго расположения тети Лаки. Впрочем, сейчас Кати было не до того: она во все глаза глядела на корзину с бельем, про которое тетя Лаки сказала, что оно грязнее.