Здесь я устанавливаю правила (СИ) - Бальс Лора

Как он мог искать сравнения? Как вообще можно было хоть на мгновение поставить в один ряд Лару и случайную девчонку, никогда в жизни не сталкивавшуюся с реальными страданиями? Она едва не тронулась умом после часа в подземелье, на протяжении которого ей не было ни больно, ни унизительно. Она сломалась бы после первых серьёзных мер. Не пережила бы и пяти минут настоящих истязаний. Глупая неженка, которую никогда не пороли в детстве, и только поэтому у неё сохранился длинный язык. Обманка.

На миг перед глазами с удивительной ясностью предстало изнеженно-белое тело, испещрённое алыми полосами. Потухший, безжизненный взгляд. Нет никаких сомнений, что он станет таким, если за девчонку взяться всерьёз. И этим бесцветным глазам такое выражение пойдёт куда больше, чем неоправданное упрямство. Она поймёт, где на самом деле её место, и больше не сможет обманывать. Не сможет притворяться другой.

Феликс поднялся, чтобы дать новые распоряжения насчёт девчонки, но в последний момент передумал. В этом он должен участвовать лично. Своими глазами увидеть её сокрушение, разрушить обманку. Сейчас на это не было сил.

Он достал начатую бутылку коньяка и снова обратился к портрету:

— Прости, Лара. Я ошибся. Подобных тебе нет.

Лара не понаслышке знала, что такое мучения и стойкость. Узнала из-за него. В то время у него ещё почти ничего не было — так, маленькое ночное заведение с лёгкими наркотиками из-под полы и стриптизёршами, которые не отказываются от продолжения вечера. Однако кто-то заметил и это. Сначала ему мирно предложили делиться доходами, а когда отказался — похитили Лару.

Он бы пошёл на любые уступки, отдал всё, если бы только оставалась уверенность, что после этого Лара вернётся живой. Уверенности не было, поэтому он принялся тянуть время, попутно пытаясь отыскать Лару своими силами.

Он нашёл её на третьи сутки. Замученную, но живую. Она никогда потом не рассказывала, что ей пришлось пережить, но того, что он увидел, было достаточно. Тело без единого живого места, на котором можно было различить все цвета от ярко-алого до иссиня-чёрного. Ни одно её слово, ни один жест протеста не остались безнаказанными.

После спасения она несколько дней не разговаривала, и он боялся, что она уже никогда не поднимется, не станет прежней. Но она не сломалась. Изменилась, но всё же сохранила себя.

Виновников он наказал. Они умирали медленно и очень больно. Главного мучителя Лара пристрелила сама, когда тот уже не мог даже страдать. Она не смогла смотреть на пытки, но это сделала. И потом долго рассматривала свои руки — без ужаса, но с почти детским удивлением, будто не могла до конца поверить в собственный шаг.

«Чем я стала… — без скорби, но с каким-то ностальгическим сожалением произнесла она наконец, и вдруг решительно потребовала: — Никогда не трогай тех, кто ни в чём не виноват! Обещай!»

Он согласился.

Именно после этого случая Лара стала с особенным интересом относиться к его делам. «Если уж, находясь рядом с тобой, я могу пострадать в любой момент, я хочу хотя бы не чувствовать себя невинной жертвой» — объявила она, и он не смог возразить.

Это Лара заставила его развиваться, превратила низкопробные заведения в закрытые клубы первого класса. «Таких притонов, как у тебя, через пару лет будет по десятку на квартал! Но сейчас — ты видишь, кто у нас бывает? Золотые мальчики, дети правящей верхушки. Они хотят не просто дозу и шлюху — то есть, конечно, хотят именно этого, но так же хотят, чтобы всё было обставлено красиво. Хотят приключение, сказку. Разве мы не можем им этого дать? И вообще тебе стоит подумать о более серьёзном заведении — для их папаш. Без наркоты, с девочками, которые умеют что-то интереснее, чем однообразное кривляние у шеста. Не зевай, и ты станешь настоящим хозяином этой области…»

Лара оказалась права.

Глава 5

Донёсшийся из коридора приглушённый шум ворвался в сознание. Феликс поднял голову. Оказывается, он уснул прямо за столом, перед фотографией и опустевшей бутылкой. Часы показывали половину четвёртого ночи.

Прежде чем он успел выйти, чтобы узнать причину шума, дверь распахнулась сама.

— Шеф, там… Девку псы подрали! — выпалил возникший на пороге охранник.

Ветров непонимающе нахмурился. Взволнованное и виноватое лицо служащего позволяло догадаться, что ситуация действительно неординарная. Хотя звучала невероятно.

То, что девчонка оказалась ночью на улице, ещё можно было объяснить. Конечно, охрана должна была следить за камерами и перехватить её уже при попытке выйти из комнаты, но все понимали, что убежать с территории всё равно невозможно и, видимо, в ночное время пренебрегали своими обязанностями.

Но собаки были обучены и уже не раз доказывали свою толковость. Они должны были задержать постороннего, оказавшегося на территории, но не стали бы калечить без приказа.

— Что значит «подрали»? — холодно осведомился он. — Дрессированные псы, натренированные на задержание?

— Так она сама напросилась. Ткнула Джека ножом, тот озверел…

— Ножом? — медленно начиная закипать, повторил Ветров. — То есть девчонка неизвестно сколько времени шастала по дому, нашла где-то нож, вышла! Что вы делали всё это время?

Охранник окончательно спал с лица. Мысленно он уже простился и с работой, и со спокойной жизнью.

— Где она? — сейчас не время было решать судьбу провинившегося.

— В гостиной.

Девчонка сидела на полу, привалившись спиной к стене — кто-то позаботился о том, чтобы она не заляпала кровью обивку дивана. Кровью была пропитана вся правая половина подранного и свисающего лохмотьями свитера. Не особенно деликатничая, Феликс рванул остатки ткани, желая оценить повреждения.

Зеленцова невольно поморщилась от слишком резкого движения, которое явно принесло ей дополнительную боль, но не издала ни звука. Только опалила его понимающим презрительным взглядом. «Ничего другого от вас не ожидалось. Разве можно упустить случай помучить жертву, да?» — ясно читалось в нём.

Она дышала часто, прерывисто, с заметным трудом проталкивая воздух сквозь судорожно стиснутые — чтобы не застонать — зубы. Глаза на побелевшем и искажённом от боли лице казались огромными, и лихорадочно блестели от непролитых слёз.

На подбородке алела уже начавшая воспаляться полоса — след когтей. Подобные борозды украшали и шею, грудную клетку. Правая рука, которой девчонка пыталась прикрыться, представляла собой сплошную открытую рану.

Ветров поморщился, разглядывая висящую лоскутами кожу и глубоко разорванные ткани. Царапины были поверхностными и не опасными, но вот укус вызывал опасения.

Красное на белом… Он ведь этого и хотел, мелькнула дикая мысль. Заставить девчонку страдать, чтобы она больше не смела притворяться такой, как Лара.

Однако вместо удовлетворения в душе шевельнулась только необъяснимая досада. Да, девчонке было плохо. Наверное, даже хуже, чем если бы за дело взялся он сам. Но он почему-то чувствовал себя обманутым.

— Позвони Кравцову, — приказал он маячившему за спиной охраннику. — Надо зашивать.

Девчонка прерывисто вздохнула. В глазах мелькнуло удивление и что-то похожее на благодарность. Похоже, она даже не надеялась, что для неё позовут врача.

— Обезболивающего не будет, — сухо обронил Ветров. — Считай — наказание.

Зеленцова криво усмехнулась.

— Н-ну конечно. С антисептиком тоже можете не заморачиваться, чтобы уж наверняка…

Знакомый хорошо оплачиваемый врач не задавал лишних вопросов.

— Всё не так плохо, как могло быть, — оптимистично уверил он, закончив работу. — Какое-то время будут проблемы с моторикой, но со временем все функции восстановятся.

Ветров сам удивился, почему при этих словах почувствовал облегчение.

Инга потерялась во времени. За окном давно рассвело, но тянется ли ещё утро или уже наступил день, она не знала.

После того как врач зашил и перевязал её рану, Ветров вернул её в прежнюю комнату. Только на этот раз принёс наручники и приковал здоровую руку к спинке кровати. Ещё одна месть за попытку побега — ведь не мог же он думать, что в теперешнем состоянии она сможет повторить что-то подобное.