Звезда-полынь - Татьяна Талова

— А что, бабка, нет ли у тебя тулупчика какого старого? — спрашиваю я у нее тихонько.

Зореслава кивает.

— Что задумали, окаянные? — спрашивает добродушно.

— Потеху, — мрачно отвечаю я, думу думая.

Друга-то выручать надо.

Значит, сговорились мы с Лютом быстрехонько. Утром в город на заре вошли. Я тряпки какие-то у бабки Зореславы взял, в них обрядился, тулуп напялил наизнанку вывернутый, бороду вчерашнюю испачкал и покрепче привязал, шапку на глаза надвинул, к ней еще и пакли какой-то приладил, чтоб на глаза падала, сам весь в пыли да грязи изгваздался.

Пошел прямо к терему Фомы, где царь с семьей остановился. Благо, забора нет, а со стражей как-нибудь разберусь.

Лют поблизости схоронился, а я встану, да как заору! Стража сбежалась, а я давай бегать, голосить, чушь какую-то нести, кусаться, от стражи отбиваться — а силушки-то мне не занимать!

Лют уж на что мрачен был, в затею не верил, а и то, думается, посмеялся.

— Безумный, безумный! — кричат вокруг, народ стал показываться, а мне того и надо.

Лют тем временем должен был пробраться в терем и с Марьей своей поговорить — очень я надеюсь, что этой встречи одной им хватит.

Бегал я по двору, бегал — стражникам уже и ловить лень стало, видят, что вреда от меня нет, а смех один, смотрят. Вдруг раз — вижу, что сам царь вышел, не иначе как на шум. Я остановился.

— Кто таков? — спрашивает Гордей.

— Шут! — говорю спокойно. — Лицедей! Смотри, царь-батюшка, всех людей твоих заставил поверить в безумство свое.

Сощурил царь глаза, засмеялся, рукой махнул.

— Хорош! Только грязен. Пойдешь ко мне в скоморохи?

— Вот еще не хватало! — вырвалось, не сдержался. Царь брови сдвинул грозно — я наутек, издалека уже прокричал:

— Не мое это дело, царь-батюшка! Я еще на воле погуляю, народ посмешу!

А за воротами меня уже Лют ждет идолом каменным.

— Ну что, — спрашиваю, тулуп тяжелый да жаркий стягивая, — поговорил?

— Поговорил, — кивает друг. — Сказал, что против ее воли не пойду. Если не мил, сегодня же из города уеду.

— Ну, это ты погорячился. А она что?

— Улыбнулась, — солнышком засиял грозный богатырь. — Сказала, что с ней никогда такого… никогда так… что она…

— Это можешь не говорить, — остановил я, а то Лют так до вечера заикаться будет. — Значит, все хорошо?

— Значит… Только батюшка ее против будет.

— Из-за Кощея?

— Да… Яр, а Яр! А ведь Марья и тайком уйти согласная!

Только вздохнул я. Поворчал:

— Вот так и сворачивают с тропы добра да света добры молодцы…

— Да ведь любовь… Яр, разве это дело не доброе? Хотя я и сам могу…

— Конечно! Сам! Ага…

— Согласен, друже? — веселится Лют.

— Должен будешь…

Ладно, чего уж там, хватит воров ловить, пора и самому что-нибудь своровать. Царевну там, например, вместе с другом умыкнуть. А то все либо герой, либо бродяга — надоело!

Как собрались мы темной глухой ноченькой, да с Кощеевым воином, да царевну Марьюшку красть…

Леший, не так порядочные сказания начинаются!

Кому там царевну уже обещали — это не суть, Лют-то все равно посильней самого сильного из здешних будет. Марья, умница, окно открыла, светец зажгла и оделась, ждать села. Мимо стражи пробрались — половина спала после пьянки знатной, что на играх еще началась. С бабкой Зореславой еще вечером попрощались, чтоб не заподозрила чего (отговорку-то придумали, почему на ночь глядя едем, что надо "чтоб солнце в глаза не светило", мудрецы), я коня и волка за стеной городской оставил в месте условленном. Марья вниз веревку из простыней скинула. Ишь ты, а я все — мышка да мышка! И впрямь чувства с людьми чудеса творят! Веревка коротковата оказалась, да Лют, конечно, словил.

Дальше совсем просто было — Марье плащ дали, через город к дальним воротам прошли, где стражи всего четыре человека стояло. Оглушили дубиной, засовы отворили — и прочь.

— Погоня будет, — говорит Марья невпопад, назад, на Карочун оглядываясь.

— А то как же без того…

— Светояр! — разглядела в темноте царевна. — Ужель ты теперь тоже к Кощею подался?

— Тьфу на… В смысле, нет, царевна.

— Спасибо, Светояр…

Улыбнулся я криво, в сторону посмотрел. Приятно. И другу помог и царевне радость.

— Лют, родной мой, едем-то куда? — спрашивает Марья. — Я так думаю, что батюшка сначала серчать будет, а потом смирится, ведь не первая уже я из дома сбегаю. Переждать только надо.

— Везет твоему батюшке на дочерей, одна другой смелее, — улыбается Лют. И вправду — Марья вот, к примеру, даже волка не испугалась, спокойно так сидит, только за Люта держится. — А Светояр сказал, что царь Гордей сперва клич пустит по земле, чтоб поднимались добры молодцы на поиски царевны, а потом…

— А потом за ним пошлет, — смеется Марья. — Он всегда так делает.

— Вот-вот. А поедем, Марьюшка, в царство Кощеево. Дом там у меня.

Вот ведь. Даже дом, оказывается, у Люта есть. Я сколько царю служил, в общей избе дружинной жил. Не сказать, чтоб плохо, да и не держало ничто, когда по дорогам мыкался, а все ж защемило сердце.

— С сестрой-то, с Еленой, смогу повидаться?

— Конечно. Авось, царь Гордей и подобреет, связи какие с Кощеем наладит — как никак, а уже две дочери будут жить-поживать в Кощеевой земле! И ты, Светояр, не откажи в милости — гостем в моем доме будь!

И Марьюшка кивает.

— Я б с удовольствием, — говорю, — только Ясногорку пора искать. Ты, Марья, не знаешь, кто б это сестру твою увести смог?

— Не знаю… Я ж ее не видела даже. Появилась, батюшка сказал, поздним вечером, не пойми откуда. Поговорили они о чем-то, а наутро Ясногорки в горнице, где спала, не оказалось.

Час от часу не легче. Прямо "пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что".

— А! След колдовской остался, — вспомнила Марья. — Видишь, Ясногорки поздновато спохватились — три раза будить приходили, голос отвечал — мол, сплю, устала сильно с дороги, позже выйду. Потом уж батюшка неладное заподозрил, дверь выломить приказал, а Ясногорки нет, только в углу плюнуто и тот плевок разговаривает Ясногоркиным голосом.

— Опять на колдуна какого-то нарвались, — вздыхаю я. — Так, кто у нас есть? Кощей отпадает, Баба-Яга, стало быть, тоже… Хотя их много, вдруг какая-то пакостить вздумала?..

— Еще Ворон Воронович есть! — подсказывает Лют. — И Финист Ясный Сокол. Эти могли прилететь-улететь, чтоб никто не заметил.

— Ага, — киваю, — а Ясногорку они в клюве утащили, не иначе! Хотя кто их знает, кудесников… Еще кто?

Призадумался Лют, головой качает: