Литература как жизнь. Том I - Дмитрий Михайлович Урнов

На конференции 2007-го в Стэнфорде российский литературовед, профессор Константин Поливанов, 1959-го года рождения, возражая мне, утверждал, что в послевоенные годы возникло антисталинское движение. Возникло или нет, установят историки, в оглашенных же Поливановым мнениях мне слышался не антисталинизм, а схватка в Союзе писателей. Со ссылкой на Сталина (кто правильнее понимает товарища Сталина) власть хотели взять в свои руки вернувшиеся фронтовики[17].

«В непрестанной борьбе групп, движимых корыстными интересами, напрасно было бы искать “прогрессивные” течения», – подчеркивает знаток средневековья[18]. История повторяется, и чем глубже погружаешься в историю, тем отчетливее видишь повторения, явственные до того, что вскрикиваешь про себя от удивления или от ужаса. Нынешняя Россия напоминает Францию времен Реставрации, Июльской монархии и – особенно – Второй Империи, когда, по Марксу, страна «была ничем иным, как акционерной компанией для эксплуатации французского национального богатства»[19]. Знакомо?[20]

Товарищ Сталин, вы большой ученый

В языкознании знаете вы толк,

А я простой советский заключенный…

Это – из песни послесталинского времени, запели с разоблачением культа личности, а когда была создана песня, в которой кроме злой иронии ничего не слышно? С признанным автором слов Юзефом Алешковским я знаком, однако неблизко, чтобы у него спрашивать, но его друг Вадим Кожинов не был уверен в происхождении песни.

Вадим – литературовед, критик, публицист, чаще называемый просто мыслителем. Под его именем в университетской библиотеке, которой я пользуюсь, числятся сорок три наименования. Вышли мы с Вадимом из того же университетского гнезда, Филологического факультета, между нами четыре года, воссоединились в Институте Мировой литературы. Назвать Вадима близким другом всё же не решусь, дружба – это почти родство, однако находились мы рядом больше тридцати лет, работали вместе, бок о бок, и у меня язык не повернется называть его иначе, как Вадимом. Канонизирующие Кожинова сочтут это запанибратством, но так решила судьба: лица, которые были для меня Вальками и Васьками, Петьками и Серегами, Генками и Кольками, так и остались под именами без отчеств…

Декорум, где нужно, стараюсь соблюсти, однако страдаю синдромом, который был испытан и описан Михаилом Пришвиным: Пришвин говорит, что ничего не мог с собой поделать, иначе, под другим именем персонаж переставал существовать в его представлении. Не чета классику мы однако подвержены той же закономерности. Со студенческой скамьи Георгий Дмитриевич Гачев стал и остался для нас Генкой, Вадима Валерьяновича мы величали по отчеству, желая его уязвить.

Вадим исполнял «Большого ученого» под гитару. Споет, великолепно споет, с душой, и усмехнется. Вопросов я Вадиму не задавал, он сам себя спрашивал, и, я думаю, не одному мне высказывал сомнения. Замечания, которые Вадим бросал между прочим, выражали его неуверенность в авторстве, не вполне, как он думал, индивидуальном, в обстоятельствах создания и, наконец, в содержании песни. Со ссылкой на самого Юза, Вадим утверждал, что изначально песня была без иронии: обращение к «большому ученому» звучало серьезно. Оттенки не умаляли и не умаляют значения песни, однако усложняют постижение её смысла как знамения времени – какого?

«Я был назначен бригадиром».

Анатолий Жигулин.

Поэт Анатолий Жигулин, мой хороший приятель, попал после войны в тюремный лагерь. Причина заключения – школьное общество, согласно Толе, антисталинское. Рецензию на Толину книгу воспоминаний я, когда стал редакторствовать в журнале «Вопросы литературы», попросил написать наших с ним общих знакомых, его товарищей по несчастью. Рецензировать лагерные мемуары согласились лагерники Серго и Марлен. Серго Виссарионович Ломинадзе, литературовед и поэт, был свидетелем самоубийства своего отца, партийца-оппозиционера, упомянутого на первой странице известной книги Конквеста «Большой террор». Серго мальчишкой оказался арестован вместе с матерью. Марлен Михайлович Кораллов, литературный критик, тоже побывал за колючей проволокой. Того и другого рецензента вызволила из неволи сталинская смерть. Бывшие зека[21] не сомневались: Толя пострадал за некое общество, но было ли оно антисталинским?

Скажем, мы в те же годы у себя в школе создали Общество по борьбе… с успеваемостью. Это было безрассудство отрочества, сопережить мотивы которого сейчас невозможно. Глухие годы сталинизма, у меня отец отверженный, без работы[22], а я организую тайное общество и уже декларацию написал. Продолжай мы борьбу, пожалуй, нашлись бы доброхоты донести о вредительской попытке подорвать сталинский курс в школьном образовании. Наше возрастное безумие остановила классная руководительница, вторая мать, понимавшая: ничего подрывать мы и не думали.

«Сталин воевать не умеет».

Троцкий перед войной.

Победа показала, умеет или не умеет. Мой небольшевистский Дед Вася, глава семьи, пережившей все три революции, военный коммунизм, чистки и коллективизацию, знал наших вождей с предреволюционных времен и выражался о них не всегда цензурно, однако о Сталине после войны умолк. Сталин отождествлялся с победой. Сталина славили как триумфатора. Гром победы раздавался, сталинской победы. Таково представление послевоенного времени. Можно это представление пересмотреть, но то будет представление уже другого времени. Если и были не умолкавшие, то когда? Согласно Святому Писанию, Савл стал Павлом, гонитель христиан превратился в проповедника христианской веры, и антисталинистами становились сталинисты особенно яростные. Среди ниспровергателей Сталина были и есть такие, как диссидент Владимир Буковский, о ком нельзя и подумать, что это бывшие сталинисты и ещё какие сталинисты![23]

Сталинисты проявляли себя по-разному в разные времена. Серго Микоян – мы с ним были знакомы, однако я и представить себе не мог, о чем сообщили после его кончины. Оказывается, ещё в школе Серго создавал «тайную антисоветскую организацию» под названием «Четвёртый Рейх». Сообщить сообщили, но не рассказали, что за организация, в чем заключался антисоветизм сына одного из членов Советского Правительства. Не зародился ли у Серго замысел Рейха Четвертого, когда его отец, «сталинский нарком», ему рассказал, как Сталин поднимал тост за здравие фюрера Третьего Рейха? В той привилегированной 175-й школе учился мой волейбольный партнер «Додик». Его отец занимал ответственный пост, какой, мы не спрашивали, но Додик нам рассказывал: правительственные дети бравировали свободомыслием, неправительственные спрашивали, почему сынкам всё сходит с рук. Вокруг той школы и той организации вращается «Каменный мост» Александра Терехова, роман, вышедший в 2009 г. и получивший премию, но повествование усложнено и запутано, почти ничего я, к стыду своему, не понял. Остается неосвещенной история элитарной «республики ШКИД». Кто близко знал Серго, тем следовало бы установить, что у него был за антисоветизм, как сочетался с национал-социализмом. Раскаявшийся гитлеровский соратник Герман Раушнинг давно высказал ту мысль, что Сталин с Гитлером, каждый по-своему, вопреки международному