Три&ада обреченных - Лика Янич

отыскал обломок какого-то корабля, прибитый к Острову. Среди местного населения ходила легенда, что давным-давно, далеко на севере духи и Океан покарали людей за гордыню. Они организовали незапланированную встречу их самого большого, почти как Остров, корабля с плавающей горой. И обломки этого бывшего величия прибились однажды к берегу. Но это всего лишь легенда…

Человек взял небольшой обломок – то ли часть дверей, то ли кусок палубы – и аккуратно и прочно привязал к нему свой идеал. Потом он шагнул в Океан, толкая перед собой свой маленький плот. Сначала он шёл по песку, затем поплыл всё дальше и дальше от берега. Ему жизненно важно было, чтобы его любовь, его Принцесса Грёза не вернулась обратно – ведь только так мог он сохранить веру в неё и надежду, что они ещё встретятся – хотя бы на облаках. Лицо его в свете восходящего солнца было иссиня-бледным, более неживым, чем у его румяной спутницы. Из последних сил он шептал бессмысленные фразы:

– Ты сможешь… ты должна… ты сильная… ты обязательно выберешься – а я буду ждать тебя – всегда…

И он уже не понимал, что рассохшийся кусок древесины – вовсе не надёжный ковчег для его упований, а та, к кому он обращается, не сможет оценить трогательности момента, да и утонуть, по большому счёту, не в состоянии. И только когда он почувствовал, что совсем ослаб, он повернул назад, к Острову.

И с тех пор ходит Человек на берег, бросает в воду бессмысленные послания. Бессмысленные потому, что в них нет ни адресата, ни координат, по которым его можно отыскать, ни связного рассказа о случившемся. Только просьбы о помощи, мольбы о прощении, обещания ждать вечно. День за днём Человек повторяет одно и то же никому не нужное действие. Но пока он пишет, пока он бросает запечатанные бутылки в Океан – в нём живёт робкая, больная надежда, трепетно хранимая мечта, что однажды всё изменится, и приплывёт за ним прекрасный корабль – обязательно под парусами! – и кто-то самый близкий и необходимый будет ждать его на борту.

И можно не гадать, что у Человека закончится быстрее – чернила? бумага? бутылки? Нет – без чернил можно прекрасно обойтись, было же сказано: «Нет чернил – пиши собственной кровью!» И бумагу всегда есть возможность выменять – у пиратов, которым она без надобности. А бутылки они и сами с удовольствием скидывают за борт, в том числе и небьющиеся, пластиковые. А вот мечты Человека – создания не слишком живучие. Они напоминают великолепных медуз, прекрасных и опасных в прохладных глубинах сознания, но под жаркими лучами житейского опыта и обыденного смысла становящихся жалкими и беспомощными. Неизбежно растают они в беспощадно сжигающем свете, вызвав видимость сострадания и приступ отвращения, пока не превратятся в мокрое грязное пятно – совсем в ничто.

А что делать тогда Человеку? Лечь на песок и больше не подниматься, слушая усыпляющий шёпот волн, наблюдая за песчинками, мерно скользящими сквозь пальцы? Или уйти по лунной тропинке прямо в Океан, пока тёплые волны ласково не сомкнутся над головой? Или просто перемогать эту жизнь, как досадную, нелепую, затянувшуюся случайность?

Но пока он пишет свои послания, снова и снова бросая их в Океан, а значит, всё ещё может измениться…

Вот и подошла к концу сказка о странном Человеке, о таинственном Острове, о неотступном Одиночестве. Теперь бы разобраться, зачем я всё это нагородила, определить, так сказать, тему, проблему, цель произведения, как учили нас на основательно и с удовольствием позабытых лекциях по критическому анализу.

Зачем? Да, может, затем, что увидела в сети дурацкий, но поразивший наивной правдой рисунок. Два малюсеньких островка в океане, на каждом – одинокая пальма, под ними – по человечку – он и она, над обоими – луна – одна и та же, конечно. И всё. И глупая надпись внизу: «Если бы каждый из нас мог знать, кто думает о нас перед сном, нам бы, наверно, жилось легче». Теперь ты знаешь, кто о тебе думает перед сном, после сна, во время сна, а ещё во все промежутки между. И пусть тебе живётся легче.

А, может, та заметка про киевского слонёнка задела. Про людей давно ничего не цепляет, а про него запомнилось сразу. Как стоит он там, в своей клетке, топчется с ноги на ногу, смотрит в одну точку, а вокруг – любопытствующие толпы. И всё, что ему надо – молоденькая слониха, но у зоопарка нет средств.

Про кого я всё это наплела? Про себя? – точно нет – слишком много несостыковок и несовпадений, хотя общее, естественно, отыскать можно. Про тебя? – вряд ли, да ты и сам говорил, что я тебя не знаю. Про родственников? – может быть. Про друзей? – наверно. Про всех, с кем когда-то была знакома? – несомненно.

Разве не похож любой человек на того слонёнка? И не больны ли мы все, как он, стереотипией – не топчемся ли мы в клетках с ноги на ногу или не мечемся, как заведённые, по кругу? Не заперты ли мы в себе надёжней, чем в банковском сейфе – так, что ни руку протянуть друг другу не можем, ни слово доброе сказать? Да и Земля наша – не только лишь крохотный плавучий островок в безбрежном черном Океане? Не устремляем ли мы туда наши взгляды и упования, не понимая, чего конкретно ждём? Разве не отправляем туда мы самые заветные грёзы, надеясь когда-нибудь с ними встретиться? Не бросаем ли мы в Океан свои беспомощные послания, в которых и внятного ничего нет – только просьбы, мольбы, обещания?

А зачем я столько дней своей, пусть и глупой, жизни, потратила на никому неинтересные строчки? Просто не так давно я с непостижимой холодной ясностью поняла, что единственный смысл существования мира – чтобы однажды встретились двое.

О, я прям чувствую весь град упрёков и насмешек, который обрушится на мою бедную голову после этих слов. И под каждой – или на каждой? – из этих градин я готова поставить подпись. Да, я идеалистка, максималистка, идиотка конченная и дура набитая. Я осознаю, что у вселенной, как у Киевского зоопарка, нет возможностей, чтобы предоставить каждому его половинку, чтобы всякой твари – по паре.

Положим, родились девочка и мальчик, но чуть разминулись во времени, совсем немного по космическим масштабам – лет на тысячу, или на сто, или даже