Барышни и крестьянки - И. Бондарь

Столь же крестьянскими были их одеяния. Тетушка ходила зимой и летом в салопе, а Маша вместо кринолинов носила вполне крестьянский сарафан без всякого нижнего убранства, которое сейчас называют бельем. За отсутствием французской косметики она мыла руки огуречным рассолом, а летом прикладывала к щекам ломтики того же огурца. По этой причине, или по какой другой, но сочно-грудастая Маша в свои семнадцать лет имела вид цветущий и румянец не сходил с ее щечек, не в пример городским тощим барышням. Глядя на нее, старая кухарка Акулька говаривала:

– Пава ты наша, краса-красочка всем хороша, и грудки торчком и задок круглится – прямо невеста!

По молодому легкомыслию Маша не обращала внимания на эти слова кухарки, а тетушка вздыхала. При полном отсутствии приданого Маше светило остаться старой девушкой.

Так и жили они, тихо и незаметно. Об Александре Павловиче Иртеньеве они слыхали, но близко никогда не видели, хотя земли их соприкасались.

По бедности их стола, Маша в летнюю пору почти ежедневно ходила в лес по грибы и ягоды. Случайно она забрела на земли Иртеньева, где и столкнулась носом к носу с Александром Павловичем. Он в сопровождении Пахома верхом объезжал лесные дачи, проверяя нет ли воровских порубок. Машу в сарафане, с волосами, заплетенными в одну косу, с пестрой лентой Иртеньев принял за крестьянку.

– Кто такая? Из какого села или хутора? – грозно спросил он.

Маша оробела при виде возвышавшегося над ней всадника: за Иртеньевым шла слава самодура, который ни Бога, ни черта не боится. Акромя того, ей было стыдно, что она предстала перед богатым соседом в крестьянском платье. Моим современникам, испорченным идеями народников, трудно представить, каким оскорблением для дворянина тех лет было сравнение его по обличью с мужиками! Потому она ответила, не раскрывая своего благородного происхождения:

– Маша, с хутора Дубки.

По сему Александр Павлович заключил, что перед ним крестьянская девка мелкопоместных соседей, которая возмутительным образом забралась в его лес брать ягоды. Мгновенно он воспалился гневом и приказал Пахому:

– Гони ее в усадьбу, в баню. Да передай солдату, приготовил бы достаточно розг. Я следом буду.

Пахом ухватил Машу за косу, подхлеснул ее плеткой по ногам и легкой рысью направил коня в усадьбу. Маша бежала за ним задыхаясь. Благо, господский двор Иртеньева был не далеко, и подгоняемая Пахомом Маша из последних сил смогла добежать до заднего двора, где и находилась пресловутая баня.

По случаю хорошей погоды солдат порол очередных крестьянок не в самой бане, а вытащил скамью во двор. В тот день под экзекуцию попали две деревенские молодухи за невыполненный урок тканого полотна. Наказание было назначено жестокое – три четверика солонушек одним прутом. Выдержать такое наказание в один присест было затруднительно даже для неоднократно поротых крестьянок. Потому семьдесят пять соленых розг давали с перерывами, в три порции, а пока получившая порцию молодка отдыхала, пороли вторую.

По причине длительности порки, солдат призвал себе на помощь барского кучера Миняя. Сейчас они оба отдыхали от трудов, сидя на скамье и покуривая трубочки. В первые две порции молодки кричали под розгами достаточно громко, но не жалобно, поскольку барин при экзекуции не присутствовал и не было надежды получит из его рук медовый пряник. Сейчас поротые молодухи стояли в натуральном виде лицом к стене бани и заложив руки за голову. Последнего потребовал Прошка, который опять явился лицезреть афедроны. Сей лакей-эстет сидел на скамье вместе с экзекуторами, но не курил, а весь отдавался созерцанию поротых задниц крестьянок (да простит мне читатель грубое народное выражение!).

Такая картина предстала взору Маши и привела ее в еще больший ужас. Отставной солдат поднялся со скамейки и обошел вокруг Машу с видом оценщика на конской ярмарке.

– Что, сильно провинилась Красочка? – спросил он.

– Хороша кобылка. Мы ее сейчас прутиком, прутиком – мечтательно отозвался кучер Миняй.

– Не замай! Барин приказал его дождаться – осадил их Пахом, спрыгивая с лошади, и пояснил – поймали дворовую из Дубков. В нашем лесу ягоду брала.

Все так же держа Машу за косу он подвел ее к баньке и усадил на завалинку рядом молодухами, ожидавшими третьей порции. При виде голых молодух с исполосованной задней частью у Маши язык окончательно примерз от страха и она в дальнейшем так и не смогла слова молвить, открыть Александру Павловичу свое благородное состояние. Она только крепче прижимала к груди злополучную корзинку с ягодой.

Тут и подъехал сам барин. Миняй и солдат вскочили, причем последний даже сделал артикул розгой, как палашом: «на каррраул»! Солдат не даром был суворовской выучки и ходил с генералиссимусом в походы. Был отставной служилый совсем не стар, только хромал на ногу, которую достал в бою турецкий ятаган.

Иртеньев бросил поводья Миняю и спрыгнул с лошади. Внимательно осмотрел поротые зады и спины крестьянок и повел бровью:

– Пошли вон, подлые. А эту за предерзостное воровство ягод в моем лесу выпороть в две руки двумя четвериками и в один прут.

И, обратясь к лакею, приказал:

– Прошка, кресло.

Лакей бегом вынес из бани кресло и поставил его в головах скамьи, но немного сбоку, чтобы барин без помех наблюдал наказуемую, которую с двух сторон должны высечь солдат и Миняй. Помертвевшая Маша с ужасом думала, что ее, дворянку сейчас высекут, что она должна будет обнажиться в присутствии соседа и его мужиков.

– Ну, Красочка, давай заголяйся, да приляг на скамеечку, барин ждет – весело сказал солдат выбирая из бадейки прут по руке.

Маша ухватилась руками за подол сарафана, но не имела сил снять его. Миняй только сопел, выбирая прут, а солдат погладил бритое лицо и спросил ее:

– Аль помочь разоблакаться?

Медленно, как во сне, Маша сняла сарафан, белую рубашку и предстала перед своими мучителями нагой. Потом легла ничком на лавку и спрятала лицо в ладонях.

– А девка то не поротая: и кожа на задочке чистая, и лежит неправильно – заключил солдат.

К такому выводу он пришел потому, что Маша не догадалась плотно сдвинуть бедра и локтями не прикрыла груди от жалящих ударов розги. По сему поводу солдат почел должным дать Маше полезное наставление:

– Как тебя пороть начнем ты рот сразу пошире раскрывай, и кричи не жалей голоса! В этом деле стыдиться нечего: кричи во всю мочь, до хрипа, пока воздуху хватит! Голосок у тебя верно звонкий, певучий… Так ты не стыдись, дай волю голосу! И еще, задок у тебя тугой, не тискай ты его… не жмись сильно задом – не так больно будет. Ну, Господи благослови!