Наперекор судьбе - Пенни Винченци

– Нет никаких сомнений, кого ММ любит больше всего, – весело говорил он, подмигивая жене своими бледно-голубыми глазами. – Увы, не меня.

Более мелочный и обидчивый мужчина наверняка приревновал бы Джея к ММ, а ее обвинил бы в непомерной любви к сыну. Но Гордона Робинсона это ничуть не огорчало и не раздражало. Всего шесть лет назад он влюбился в ММ и женился на ней. Джей уже тогда был не только частью жизни ММ, но и частью ее самой. Любовь к Гордону была жизненно необходимой для ее щедрой и страстной натуры. Гордона не огорчало, что в силу возраста ММ у них не может быть общих детей. Джей, крепкий, жизнерадостный, обожающий жизнь за городом, среди природы, казался Гордону идеальным ребенком, которого он легко принял в свой мир.

Продолжая оживленный разговор с Оливером, Гордон вошел в столовую. Он был самым высоким из собравшихся: шесть футов семь дюймов. Единственный мужчина, говоря с которым ММ была вынуждена задирать голову. Селия его обожала.

– Моя дорогая Селия, позволь в очередной раз сказать тебе: ты замечательно выглядишь. Просто не верится, что ты мать всех этих взрослых детей.

– Я еще не взрослый, – встрял в разговор Кит. – Я помогаю маме ощущать себя молодой. Правда, мамочка?

– Особенно сейчас. Хотя мне не хочется, чтобы ты и дальше взрослел.

– Постараюсь, – улыбнулся матери Кит.

– Если у тебя получится, надеюсь, ты поделишься своим секретом со всеми нами, – сказал сыну Оливер. – А теперь, Гордон, думаю, ты не против, чтобы сесть рядом с Селией. Себастьян сегодня сильно запоздает. Ты, Венеция, сядешь рядом со мной, а затем вы, молодой человек, и…

По мнению Джайлза, торжество удалось на славу. Все весело переговаривались, никто не сидел в угрюмом молчании. Кроме него самого, разумеется. В компаниях он привык скучать и чувствовать себя не в своей тарелке. Даже сейчас. Но тут уж ничего не поделаешь. Бабушка Джайлза, графиня Бекенхем, читала всем желающим ее слушать весьма профессиональную лекцию о том, как важно у скаковых лошадей сохранять чистоту кровей. Дедушка тоже не скучал. Сидя рядом с одной из наиболее симпатичных подруг близнецов, он делал вид, что внимательно слушает ее рассказ обо всех балах, на которых она успела побывать в этом сезоне. Однако Джайлз знал: все внимание деда было устремлено на пышный бюст девицы, считавшийся по нынешним меркам немодным. Сестры заранее решили, что у их подруги хватит характера и жизненных сил, чтобы выдержать «глазной натиск» деда.

Младший брат Оливера Джек и прекрасная Лили – когда они познакомились, ее имя украшало театральные афиши – словно случайно оказались за столом рядом. Похоже, даже сейчас, после семи лет брака, они были влюблены друг в друга. Джайлз сам был наполовину влюблен в Лили. С рыжими волосами и необычайно полной белой грудью она была необычайно хороша. А Бой Уорвик, конечно же, очаровывал всех, кто находился рядом. «Вот проныра», – подумал Джайлз. Надо же, он завидовал Бою. Почти вся его дружба с Боем строилась на зависти. Джайлз так до конца и не понимал, почему они дружат. Но по каким-то причинам Бой симпатизировал Джайлзу; симпатизировал всегда, с самых первых дней их пребывания в Итоне, когда Бой казался таким лощеным и взрослым, а Джайлз выглядел младше своих лет и тосковал по дому. Их дружба продолжилась и в Оксфорде. Бой приехал туда с личным слугой, занял несколько лучших комнат и окружил себя самыми блистательными и талантливыми друзьями, в число которых странным образом вошел и Джайлз. Они продолжали дружить и сейчас, когда Бой практически не появлялся в отцовском банке и лишь усердно тратил отцовские денежки, тогда как Джайлз напряженно и с интересом работал в издательском доме «Литтонс», почти всегда отклоняя приглашения Боя на обеды, бесконечные походы в ночные клубы и загородные уик-энды, растягивающиеся на четыре дня.

На самом деле причина их продолжающейся дружбы была весьма проста: при всем своем изнеженном, почти гедонистическом образе жизни Бой был очень приятным парнем, удивительно верным своим друзьям мужского пола, хотя и менее верным своим женщинам. Джайлз несколько раз выручал его из неприятных ситуаций как в Итоне, так и в Оксфорде. Более того, он ввел Боя в свой семейный круг, где были иные ценности и великолепие иного сорта. Однако Бою этот новый мир очень понравился, и он стал бывать у Литтонов.

Когда Бою было четырнадцать лет, Селия уже тогда находила его чересчур рафинированным и несколько раз говорила, что мальчик на всех парах движется к точному повторению образа жизни своего отца, успевшего дважды развестись и имевшего множество любовниц. И в то же время Бой ее очаровал. Он был остроумен, и его поведение отличалось тонким налетом кокетливой лести, которой не могла противостоять даже Селия, хотя и видела все это насквозь. По ее мнению, самым ужасным преступлением этого человека был не его образ жизни, не его распутные наклонности и даже не периодически наблюдаемая вульгарность в одежде, а его праздность. Бой был виновен в том, что заполнял свои дни одними лишь удовольствиями, был виновен в полном отсутствии каких-либо амбиций. Позор – иным словом это не назовешь. Селия часто говорила ему об этом со всей своей суровой прямотой, поскольку Бой обладал блестящим интеллектом и на выпускных экзаменах в Оксфорде показал наилучший результат.

Близняшки обожали Боя. Он был таким обаятельным, с темными, вечно изумленными глазами и черными блестящими волосами. Они восхищались его обширным гардеробом, парком автомобилей и его сверхфешенебельной квартирой в Олбани. Такой веселый, богатый и при этом не интересующийся ничем серьезным. Ближайшая вечеринка, скачки, последняя сплетня. А вот Джайлз считал, что Бой слишком давит на него, однако все равно гордился дружбой с этим повесой.

Сестры пребывали в необычайном возбуждении. Подстрекаемые Джеком и Китом, они все более рискованно шутили, но, похоже, никто против этого не возражал. Дурное настроение покинуло Селию. Она вновь стала остроумной и очаровательной и попеременно кокетничала то с Боем, то с весьма симпатичным молодым человеком, которого Адель представила как своего «абсолютно потрясающего» друга Чарли. Оливер сидел почти молча, благосклонно наслаждаясь атмосферой торжества и, как то обычно бывало, ощущая свою отстраненность от происходящего.

«Если бы здесь была Барти», – думал Джайлз. Все было бы куда приятнее. Без нее семья никогда не ощущалась полной, и в этом таилась странная ирония, поскольку Барти, строго говоря, не принадлежала к семье Литтон. Но в ее присутствии Джайлзу всегда становилось хорошо. Хорошо и легко. Одна мысль о ней разгоняла его уныние. Джайлз представил, как сейчас Барти сидит в своей комнате в Оксфорде, спокойно и методично готовясь к экзаменам и заставляя работать свой спокойный, холодный разум…

Слава богу… Да, слава богу, ее там сейчас не было. С этой мыслью Барти отодвинула книги и потянулась к чашке с остывшим какао. Она наконец решилась сделать перерыв. Отчасти потому, что не хотела терять сосредоточенность и отвлекаться на мысли о дне рождения близняшек, а отчасти из-за усталости, наваливающейся на нее в каждый перерыв… Так оно и есть. Стоило отвлечься, и мысли Барти потянулись ко дню рождения Адели и Венеции. Многие годы, даже после поступления в Оксфорд, она была вынуждена выдерживать эти торжества. Она стойко сидела за столом и улыбалась, пока у нее не начинали болеть лицевые мышцы. Она пыталась правильно выстроить разговор с каким-нибудь несчастным парнем, которого посадили рядом. А тот тоже не знал, о чем с ней говорить, и все пытался осторожно выяснить, является ли она частью семьи Литтон или нет. Каждое такое торжество было для нее пыткой. В этом году она отсутствовала по вполне уважительной причине, и ее отсутствие никого не обижало… Как это было здорово. Барти считала счастливейшим днем своей жизни, хотя, конечно же, никогда и никому не говорила об этом, тот день, когда она переехала в Оксфорд, покинув огромный дом на Чейни-уок. Ее новым домом стал оксфордский женский колледж Леди-Маргарет-Холл. Помахав на прощание Селии – та, естественно, набивалась проводить ее и помочь устроиться, – Барти не испытала ничего, кроме радости. Ни капли сожаления, ни малейшей тревоги. Единственно, ей было немного грустно расставаться с дорогим Уолом, как она всегда называла Оливера. Но потом она вошла в здание, где ей предстояло жить, поднялась по лестнице в свою комнату, села и больше часа просто сидела, ничего не делая и наслаждаясь чистой радостью бытия. Первый раз в жизни она оказалась в четырех стенах, на которые имела полное право и где чувствовала себя своей.

А теперь эта прекрасная пора ее жизни подошла к самому концу, и нужно снова куда-то перемещаться. Барти думала об этом с грустью и тревогой. Куда-то, но только не в дом на Чейни-уок, а если туда, то совсем ненадолго…