Футбол на снегу - Вячеслав Веселов

Собираясь в Атлантику, я, конечно, меньше всего надеялся увидеть бородатых детин с трубками в зубах, просоленных океанскими штормами. Но Вася Черемухин, наш третий штурман, меня поразил. Очень уж он не вязался с моими представлениями о рыбаках: двигался неторопливо, говорил мягким ровным тоном и был вежлив, как библиотекарь.

Ночью на траверзе Исландии, где нас прихватывает десятибалльный шторм, Вася заступает на вахту. Он появляется в рубке в тот момент, когда она, дико накренившись, вдруг взлетает к небу.

— Ого, — с тихим удивлением произносит штурман и хватается за колонку управления. Я не слышу привычных чертыханий. Вася мягко улыбается.

— Возьми на волну, — говорит он. — Пусть ребята поспят.

Вот эта мягкая улыбка — обычная его реакция на свои и чужие промахи, на брюзжание капитана и подначки друзей.

В рубку перед сном заглядывает радист. Он в майке, потягивается, чешет грудь, зевает.

— Что, Василий, опять ночью будешь гудеть?

Вася тихо улыбается. Да, он опять будет гудеть: «Простите за беспокойство».

— Принести тебе ваты для ушей? — ласково спрашивает он радиста.

Третий штурман ровен и невозмутим во всех ситуациях — свидетельство раннего опыта. Он не вышел из комсомольского возраста, но плавает уже десять лет. Обычная, впрочем, судьба. Скупое на радости послевоенное детство. Деревня. Ежедневные походы в школу: восемь километров туда, восемь — обратно. Рыбопромышленный техникум. Ночами подрабатывал а портовом складе, разливал по бочкам жиры. Зато утром он мог принести в общежитие бутылку подсолнечного масла. Ребята жарили картошку. Он и сейчас помнит, как это было вкусно. После техникума, уже со штурманским дипломом на руках, Вася Черемухин два года плавал матросом — зарабатывал плавательный ценз.

Ходил на зверобойных шхунах, бил тюленей. Теперь третий штурман на большом морозильном траулере.

Он одинаково уверенно чувствует себя и в рубке, и на палубе. Шкерочным ножом Вася орудует как виртуоз. На него приятно смотреть, когда он стоит за рыбоделом. Я сказал ему об этом.

Он смутился:

— Да ну, пустяки…

Позже я узнал, что, еще плавая матросом на посольных траулерах, Черемухин шкерил по семнадцать рыбин в минуту. Больше всех в Архангельском траловом флоте.

После вахты он читает на английском языке лоцию африканского побережья, готовится к сессии в высшей мореходке.

Вася Черемухин — представитель нового поколения штурманов.

Эти ребята образованы и владеют электронной аппаратурой с такой же легкостью, как и шкерочным ножом. Они чувствуют себя в океане хозяевами, потому что знают стихию и свои корабли. Не зычный голос и борода, а знания — высшая их профессиональная доблесть.

Утро.

Пьешь чай, поднимаешься по внутреннему трапу, открываешь дверь в рубку. На горизонте, за густой пеленой дождя, размытые силуэты промысловых судов. Впереди по курсу два траулера, какой-то СРТ, справа наперерез бежит иностранец.

День.

Густая синева воды, блеск солнца, и снова — корабли, корабли, корабли… Большие и маленькие, наши и чужие, слева и справа, по курсу и за кормой.

Ночь.

Ни неба, ни воды — только огни.

Океан словно нашпигован промысловыми судами. Он заметно уменьшился в размерах, сжался. И мили как будто стали короче. Маленький, домашний океан. «С большими расстояниями покончено», — решительно заявил один современный поэт.

Еще в прошлом веке американские моряки запросто называли Атлантику «лужей». Непочтительное, конечно, прозвище, но все-таки и оно хранит память об океане. А что стало с Атлантикой теперь? Эфир стонет от визга раций, навигационные карты пестрят предупреждениями: «Путь следования подводных лодок…», «Осторожно! Район невзорвавшихся мин». Там свалка взрывчатых веществ, там дрейфует какая-то опасная штука, здесь район артстрельб.

Сотни траулеров скребут дно Атлантики тралами, угольщики чистят топки прямо на банках, танкеры промывают танки в открытом море, кто-то продолжает набивать контейнеры радиоактивными отходами и продолжает топить их…

Не с одними, выходит, расстояниями покончено.

Иностранцы часто проходили совсем близко: пестро расписанные трубы, выкрашенные охрой рубки, иногда на мостике — женщина с ребенком. Семейный, должно быть, траулер. Едва успеешь прочесть порт приписки и тут же забываешь — какие-то маленькие городки, а названия иностранцы носили пышные, длинные.

Туман. С левого борта параллельным курсом идет судно. Молчит, значит иностранец. Он, похоже, заканчивает выбирать трал. Развернулся — и неожиданно пропадает с экрана локатора. Старпом с проклятиями мечется по левому крылу мостика.

— Лево на борт!

Из тумана прямо на нас лезет чужой траулер. Он быстро приближается, нависает над нами. В рубке темнеет. Миг тишины, оцепенение, потом — удар, скрежет… Иностранец отваливает. Его ржавый, в потеках борт кажется сейчас неправдоподобно длинным. Из шпигатов хлещет грязная вода.

— Поцеловались, — роняет капитан.

— Да, приложился, — подхватывает старпом. — Завалил, подлец, фальшборт до пятого шпангоута.

Будет мне о чем рассказать на берегу: столкновение в океане.

После вахты я встречаю Федю Улыбина.

— Что у вас там наверху? — спрашивает он. — Говорят, чуть не столкнулись.

Было уже темно, с юго-запада рвало теплым сильным ветром, а вчерашний кораблик снова прошел рядом, ныряя в волнах, словно кто-то размахивал фонарем среди мрака.

Когда он сияющим полднем неожиданно появился у нас на курсе, мы приняли его за буй. Таким он казался маленьким. У него был очень хороший ход, крохотная рубка и непропорционально высокая мачта. На рее сидели двое парней в парусиновые кепочках, один был в куртке из красно-черной шотландки, другой — в оранжевом прорезиненном жилете. Над ними с трубкой в зубах стоял еще один.

Кораблик лихо пенил воду, на крыше рубки вертелась антенна локатора, за кормой на коротком буксире болталась лодчонка. Они с шиком развернулись у нас под носом и скрылись из глаз. Правда, некоторое время я еще видел мачту над волнами и три темных фигуры на ней.

Кораблик назывался «Barracuda». Он рыскал по всей банке, видимо, искал тунцов или другую крупную рыбу. Это были свободные художники моря.

В самом деле, что может быть лучше, чем ярким солнечным днем при свежем юго-западном ветре лететь над волнами, сидя на рее.

Мы набили трюмы, пришли к плавбазе, разгрузились. Я написал письма, передал их на базу. Завтра она снимается с якоря и уходит в Калининград.