Адольф - Бенжамен Констан

Однако же застѣнчивость непобѣдимая меня удерживала. Всѣ мои рѣчи прилипали въ языку моему, или договаривались совсѣмъ не такъ, какъ я предполагалъ. Я боролся внутренно и негодовалъ на самого себя.

Я прибѣгнулъ наконецъ къ умствованію, которое могло бы вывести меня съ честью въ собственныхъ глазахъ изъ сей томительной распри. Я сказалъ себѣ, что не должно ничего торопить, что Элеонора не довольно приготовлена въ признанію, которое я замышлялъ, и что лучше помедлить. Почти всегда, когда хотимъ быть въ ладу съ собою, мы обращаемъ въ разсчеты и правило свое безсиліе и свои недостатки. Такая уловка въ насъ довольствуетъ ту половину, которая, такъ сказать, есть зритель другой.

Сіе положеніе длилось. Съ каждымъ днемъ назначалъ я завтра срокомъ непремѣннымъ для признанія рѣшительнаго, и завтра было тоже, что наканунѣ. Застѣнчивость покидала меня, какъ скоро я удалялся отъ Элеоноры; тогда опять принимался я за свои искусныя предначертанія и глубокія соображенія. Но едва приближался къ ней, я снова чувствовалъ трепетъ и замѣшательство. Кто сталъ бы читать въ сердцѣ моемъ въ ея отсутствіи, тотъ почелъ бы меня соблазнителемъ холоднымъ и мало чувствительнымъ. Но кто увидѣлъ бы меня близъ нея, тотъ призналъ бы меня за любовнаго новичка, смятеннаго и страстнаго. И то и другое сужденіе было бы ошибочно: нѣтъ совершеннаго единства въ человѣкѣ, и почти никогда не бываетъ никто ни совсѣмъ чистосердечнымъ, ни совсѣмъ криводушнымъ.

Убѣжденный сими повторенными опытами, что никогда не осмѣлюсь открыться Элеонорѣ, рѣшился я писать ей. Графъ П… былъ въ отлучкѣ. Боренія мои съ собственнымъ характеромъ, досада, что не удалось мнѣ переломить его, невѣдѣніе объ успѣхѣ моего покушенія отразились въ моемъ письмѣ волненіемъ, очень похожимъ на любовь. Между тѣмъ разгоряченный собственнымъ моимъ слогомъ, я ощущалъ въ себѣ, оканчивая письмо, нѣкоторое дѣйствіе той страсти, которую старался выразить со всевозможною силою.

Элеонора увидѣла въ письмѣ моемъ то, что надлежало видѣть: порывъ минутный человѣка десятью годами ея моложе, котораго сердце растворилось чувствомъ, ему еще неизвѣстнымъ, и болѣе достойнаго жалости, нежели гнѣва. Она отвѣчала мнѣ съ кротостью, дала мнѣ совѣты благосклонные, предложила мнѣ дружбу искреннюю, но объявила, что до возвращенія графа П… она принимать меня не можетъ.

Сей отвѣтъ переворотилъ мнѣ душу. Мое воображеніе, раздраженное препятствіемъ, овладѣло всѣмъ моимъ существованіемъ. Любовь, которою за часъ передъ тѣмъ я самохвально лукавилъ, казалось, господствовала во мнѣ съ изступленіемъ. Я побѣжалъ къ Элеонорѣ: мнѣ сказали, что ея нѣтъ дома. Я написалъ ей, умолялъ ее согласиться на послѣднее свиданіе; я изобразилъ ей въ болѣзненныхъ выраженіяхъ мое отчаяніе, бѣдственные замыслы, на которые меня осуждаетъ ея жестокое рѣшеніе. Большую часть дня ожидалъ я напрасно отвѣта. Я усмирялъ свое неизъяснимое страданіе, повторялъ себѣ, что завтра отважусь на все для свиданія и для объясненія съ Элеонорою. Вечеромъ мнѣ принесли нѣсколько словъ отъ нея. Они были ласковы. Мнѣ сдавалось, что въ нихъ отзывается впечатлѣніе сожалѣнія и грусти; но она упорствовала въ своемъ рѣшеніи и говорила, что оно непоколебимо. Я снова явился къ ней въ домъ на другой день. Она выѣхала въ деревню, и люди не знали, куда именно. Они даже не имѣли никакого средства пересылать къ ней письма.

Я долго стоялъ недвижимъ у дверей, не придумывая никакой возможности отыскать ее. Я самъ дивился страданію своему. Память мнѣ приводила минуты, въ которыя говорилъ я себѣ, что добиваюсь только успѣха; что это была попытка, отъ коей откажусь свободно. Я никакъ не постигалъ скорби жестокой, непокоримой, раздиравшей мое сердце. Нѣсколько дней протекло такимъ образомъ. Я былъ равно неспособенъ къ разсѣянію и умственнымъ занятіямъ. Я бродилъ безпрестанно мимо дома Элеоноры; бѣгалъ по городу, какъ будто при каждомъ поворотѣ улицы могъ надѣяться встрѣтить ее. Однимъ утромъ, въ одну изъ сихъ прогулокъ безъ цѣли, которыя замѣняли волненіе мое усталостью, я увидѣлъ карету графа П…, возвращающагося изъ своей поѣздки. Онъ узналъ меня и вышедъ изъ кареты. Послѣ нѣсколькихъ общихъ словъ, я сталъ говорить ему, скрывая свое смятеніе, о неожиданномъ отъѣздѣ Элеоноры. Да, сказалъ онъ, съ одною изъ ея пріятельницъ, за нѣсколько миль отсюда, случилось какое-то несчастіе, и Элеонорѣ показалось, что она можетъ доставить ей нѣкоторое утѣшеніе и пользу. Она уѣхала, не посовѣтовавшись со мною. Элеонора такого свойства, что всѣ чувства ея одолѣваютъ ее, и душа ея, всегда дѣятельная, находитъ почти отдыхъ въ пожертвованіи. Но присутствіе ея мнѣ здѣсь нужно: я напишу ей, и она вѣрно возвратится черезъ нѣсколько дней.

Сіе увѣреніе меня успокоило: я чувствовалъ, что скорбь моя усмиряется. Въ первый разъ съ отъѣзда Элеоноры я могъ свободно перевести дыханіе. Возвращеніе ея не послѣдовало такъ скоро, какъ надѣялся графъ П… Но я принялся за свою вседневную жизнь, и тоска меня удручавшая, начинала мало по малу разсѣяваться, когда, по истеченіи мѣсяца, графъ П… прислалъ мнѣ сказать, что Элеонора должна пріѣхать вечеромъ. Ему было дорого сохранить ей въ обществѣ мѣсто, на которое по характеру своему имѣла она право, и котораго, казалось, лишена была положеніемъ своимъ: для сего ко дню пріѣзда пригласилъ онъ къ себѣ на ужинъ родственницъ и пріятельницъ своихъ, согласившихся на знакомство съ Элеонорою.

Мои воспоминанія мнѣ явились снова, сперва смутно, потомъ живѣе. Мое самолюбіе къ нимъ пристало: я былъ разстроенъ, уничиженъ встрѣчею съ женщиной, поступившей со мною, какъ съ ребенкомъ. Мнѣ мечталось заранѣе, будто, свидясь со мною, она улыбалась отъ мысли, что кратковременное отсутствіе усмирило пылъ молодой головы: и я угадывалъ въ этой улыбкѣ слѣдъ какого-то презрѣнія ко мнѣ. Постепенно чувствованія мои пробуждались. Въ тотъ самый день всталъ я, не помышляя болѣе объ Элеонорѣ. Черезъ часъ послѣ извѣстія о ея пріѣздѣ, образъ ея носился передо мною, владычествовалъ надъ моимъ сердцемъ, и меня била лихорадка отъ страха, что ее не увижу.

Я просидѣлъ дома весь день и, такъ сказать, хоронился; дрожалъ, что малѣйшее движеніе предупредитъ нашу встрѣчу. Ничего однако же не было естественнѣе, вѣрнѣе: но я желалъ ея съ такимъ жаромъ, что она вязалась мнѣ невозможною. Мучась отъ нетерпѣнія, безпрестанно смотрѣлъ на часы; открывалъ окно — мнѣ было душно. Кровь моя палила меня, струясь въ моихъ жилахъ.

Наконецъ, услышалъ я, что пробилъ часъ, въ который должно мнѣ было ѣхать къ графу. Мое нетерпѣніе перешло вдругъ въ робость; я одѣвался медленно, я уже не спѣшилъ пріѣхать. Такой страхъ, что ожиданіе мое будетъ обмануто, такое сильное чувство горести, мнѣ, можетъ быть, угрожающей, овладѣли мною, что я согласился бы охотно все отсрочить.

Было уже довольно поздно, когда я вошелъ въ гостиную графа П… Я увидѣлъ Элеонору, сидѣвшую во глубинѣ комнаты. Я не смѣлъ подойти; мнѣ казалось, что всѣ уставили глаза свои на меня. Я спрятался въ углу гостиной за мущинами, которые разговаривали. Оттуда я всматривался въ Элеонору: мнѣ показалось, что она нѣсколько измѣнилась, была блѣднѣе обыкновеннаго. Графъ отыскалъ меня въ убѣжищѣ, въ которомъ я какъ будто притаился, подошелъ ко мнѣ, взялъ за руку и подвелъ къ Элеонорѣ. Представляю вамъ, сказалъ онъ ей, смѣясь, того, который болѣе всѣхъ другихъ былъ пораженъ нечаяннымъ вашимъ отъѣздомъ. Элеонора говорила съ женщиною, сидѣвшею съ нею рядомъ. Она меня увидѣла, и слова ея замерли на языкѣ; она совершенно смѣшалась; я самъ былъ очень разстроенъ.

Насъ могли услышать; я обратился въ Элеонорѣ съ незначущими вопросами. Мы приняли оба наружность спокойствія. Доложили объ ужинѣ; я подалъ Элеонорѣ руку, отъ которой она не могла отказаться. Если вы не обѣщаете мнѣ, сказалъ я, ведя ее къ столу, принять меня въ себѣ завтра въ одиннадцать часовъ, я сей часъ ѣду, покидаю отечество мое, семейство родителей, расторгаю всѣ связи, отказываюсь отъ всѣхъ обязанностей, и куда бы ни было, пойду искать конца жизни, которую вамъ весело отравить. Адольфъ! отвѣчала она, и запиналась. Я показалъ движеніемъ, что удаляюсь. Не знаю, что мои черты обнаружили, но я никогда не испытывалъ подобнаго сотрясенія.

Элеонора взглянула на меня: ужасъ, смѣшанный съ нѣжнымъ участіемъ, изобразился на лицѣ ея. Приму васъ завтра, сказала она мнѣ, но умоляю васъ… За нами слѣдовали многіе; она не могла договорить. Я прижалъ къ себѣ ея руку, мы сѣли на столъ.

Мнѣ хотѣлось-было сѣсть возлѣ Элеоноры, но хозяинъ дома распорядилъ иначе: я сѣлъ почти противъ нея. Въ началѣ ужина она была задумчива. Когда рѣчь обращалась къ ней, она отвѣчала привѣтливо; но вскорѣ впадала въ разсѣянность. Одна изъ пріятельницъ, пораженная ея молчаливостью и уныніемъ, спросила ее: не больна ли она? Я не хорошо себя чувствовала въ послѣднее время, отвѣчала она, и теперь еще очень разстроена. Я домогался произвести въ умѣ Элеоноры впечатлѣніе пріятное; мнѣ хотѣлось показывать себя любезнымъ и остроумнымъ, расположить ее въ мою пользу и приготовить къ свиданію, которое она мнѣ обѣщала. Я такимъ образомъ испытывалъ тысячу средствъ привлечь вниманіе ея. Я наводилъ разговоръ на предметы для нея занимательные: сосѣды наши вмѣшались въ рѣчь; я былъ вдохновенъ ея присутствіемъ: я добился до вниманія ея, увидѣлъ ея улыбку. Я такъ этому обрадовался; взгляды мои выразили такую признательность, что она была ими тронута. Грусть ея и задумчивость разсѣялись: она уже не противилась тайной прелести, разливаемой по душѣ ея свидѣтельствомъ блаженства, которымъ я былъ ей обязанъ; и когда мы вышли изъ-за стола, сердца наши были въ сочувствія, какъ будто никогда мы не были рознь другъ съ другомъ. Вы видите, сказалъ я ей, подавъ руку вести обратно въ гостиную, какъ легко располагаете вы всѣмъ моимъ бытіемъ: за какую же вину вы съ такимъ удовольствіемъ его терзаете?