Черный подснежник - Сергей Иванович Зверев

руку, стараясь успокоить жгучую боль, которая растекалась от руки по левому боку – по следам огня, который успел оставить свои отметки, пока Геннадий с товарищами выбирались из подбитого танка. Потом пришлось лежать несколько часов под днищем в черной едкой гари в ожидании окончания боя. Дальше была дорога в госпиталь длиною в трое суток, и все это время бок и рука полыхали от свежего ожога. Так что он и теперь, не замечая появившейся привычки, почти всегда действовал правой стороной тела, оберегая обожженную сторону. Предложению старика парень обрадовался, хоть и не показал виду. Дорога к части из тылового госпиталя его вымотала, и сейчас Гена валился с ног от усталости. Только он прикрыл глаза, как голова сразу же безвольно свесилась на грудь. А Митрич лихо поднялся наверх и уселся на люке, зорко всматриваясь по флангам и наверх, как полагалось по уставу на марше. Его кряжистую фигуру увидел и Соколов, который тоже, как Бочкин, вздохнул с облегчением – повезло им с новым набором в танковую роту. Если бы не Кривоносов, то лейтенант был бы полностью доволен своим выбором. Пускай у него немолодой башнер и танкисты с увечьями, зато у них есть опыт боевых действий, которому не научат в танковой школе. Грызущая изнутри тревога после неприятного разговора с Еременко, когда тот отказался давать ему людей, теперь отпустила, и Алексей, отслеживая обстановку, снова принялся прокручивать план действий. Головным танком следует пустить Омаева на «двенашке», «семерка» по левому флангу параллельно с машинами, чтобы прикрыть в случае обстрела бронированными бортами грузовики, а 555 прикроет их эшелон с тыла.

Фыркающие сизыми облаками полуторки их уже ждали, за рулем сидели водители с напряженными каменными лицами. Впереди короткая, но очень опасная дорога, никому не хотелось разговаривать или шутить, все гнали от себя мысли о возможной внезапной атаке со стороны немцев. Говорили совсем мало, Соколов лишь объяснил, как построиться, чтобы танки прикрывали с трех сторон деревянные борта нагруженных машин. Прохорчук кивал и отдавал короткие приказы, выстраивая своих водителей: в концах колонны из «ЗИЛов» оказались опытные водители, а новички шли следом друг за другом в середине под прикрытием танка командира роты. После инструктажа капитан сам с трудом залез в кабину замыкающей машины, руками установил свою деревяшку на педаль газа и кивнул лейтенанту – готовы ехать.

Вереница техники выдвинулась вперед, растягиваясь на пару метров друг от друга по заснеженной дороге. Метель, будто желая прикрыть их движение, начала поднимать снежные тучи все выше и выше, раздувая в воздухе густые завеси из снежинок. Хотя и трудно двигаться в такую погоду, высматривая каждый метр выщербленной ямами полосы, зато и противнику черные силуэты техники плохо видны. Первые пять километров они проехали осторожно, то и дело сбрасывая скорость, пока головной танк нащупывал в слепящей белой туче выбоины воронок от немецких снарядов. Бронированная техника ровно гудела, плавно покачивалась на амортизаторах, немного смягчавших тяжелый ухабистый путь.

Вдруг из белой пелены вынырнула невероятная картина стройки. Женщины в мешковатых ватниках тащили туго набитые землей мешки и укладывали их прямо на мерзлую почву по широкой просеке, которая клином разрезала густой лес. Женщины из рабочих поселков, трудовые отряды из подростков, добровольцы, пехота строили железную дорогу через болото вблизи Синявинских высот, чтобы соединить осажденный город с Большой землей, доставить продовольствие и топливо в Ленинград, вывезти оттуда и спасти тысячи людей. Хотя болотистая почва, заледеневшая от зимней стужи, позволила укладывать шпалы и рельсы прямо на снег, особо топкие места женщины заполняли мешками, набитыми грунтом. Сверху уже отряды насыпали гравий, укрепляли полотно и тут же настилали рельсы.

К колонне приблизился постовой, густо припорошенный снегом на плечах, он проверил документы и махнул рукой в белый хвост метели:

– Сейчас идите вдоль старой узкоколейки до карьера, а потом сворачивайте южнее и дальше уже все. Только вдоль озера.

Машины двинулись вперед, Соколов всматривался в согнутые спины, нахмуренные лица добровольцев. Даже через хлопья снега ему было видно, что у всех строителей замерзшие до синевы руки и лица, некоторые с трудом двигались, ослабленные голодом и морозом. Тем не менее все равно тащили, кидали мешки и шли за следующим грузом, следом шли такие же измученные путейцы, укладывая длинные рельсы и вгоняя железные костыли, чтобы наложить сверху шпалы. Сколько шли танки и грузовики до заброшенного карьера, столько не кончалась вереница из детей с санками. Подростки, школьники и даже совсем малыши, они все тащили, как понурые лошадки, тяжелые санки с грунтом из провала песчаного карьера. От страшной картины измученных ребятишек у танкистов все переворачивалось внутри. Они все поднялись из танков на броню и провожали взглядами ребятню с поклажей. Словно яркий теплый луч рассек вдруг унылую печаль строителей крик Митрича:

– Ребятки, молодцы! Поклон вам всем до земли! Скоро освободим страну от фашистов! Потерпите немного! А потом заживем! Скоро победа!

Его поддержка воодушевила детей, они, не останавливая мерного хода в тугих лямках, замахали в ответ, на их лицах расплылись улыбки, ребятня принялась кричать в ответ:

– Гитлера поджарьте!

– Победа за танками! Ура!

– Танки, ура!!!

– Дяденьки танкисты! Ура!

В этот момент на душе у всех потеплело, тревога улеглась на короткие минуты. Митрич сделал такое важное дело – зажег у них в душе огонек надежды, который от усталости и холода почти погас.

После карьера дорога резко свернула влево, обогнула территорию торфяника и вынырнула почти к берегу озера. Огромное белое пространство слепило глаза, несмотря на начинающиеся зимние сумерки. Извилистая линия берега замерзшего Ладожского озера тянулась десятки километров до перекрестка, где разбегались нити дорог вокруг самого города. Сейчас предстоял самый опасный отрезок их маршрута, когда продуктовому обозу оставалось проехать почти пять километров по открытому пространству. Нет ни укрытия, ни возможности к маневрам, с одной стороны хрупкий лед водного пространства, который может не выдержать вес бронетехники, а с другой стороны немецкий фронт, до которого тоже меньше пяти километров расстояния. Снова накрыло острое чувство опасности, хотя ничто не говорило о близком расположении противника, наоборот, воздух звенел от тишины, мирное зимнее спокойствие нарушал лишь гул моторов.

Соколов нырнул в танк, прикрыл люк. Шлемофон – на голову, шнур – в ТПУ, вести наблюдение из люка становилось опасным. Если даже не атака, так случайный осколок мины или снайпер могут убить или ранить танкиста, чей силуэт отлично виден на фоне снежного озера.

– Всем экипажам, прием. Закрыть люки, занять наблюдательные посты. Мехводам закрыть люки, обзор через перископы. Башнеры ведут наблюдение за обстановкой по левому флангу, заряжающий – по правому.

В эфире раздались знакомые голоса:

– Есть! – И Бочкин, и Омаев знали, что сейчас не до разговоров. Во все визиры, перископы и смотровые щели надо высматривать противника.

Пока мехвод сосредоточен на дороге, остальные исследуют обманчивую опасную белизну окрестностей и серое, в тучах, небо.

– Затянуло все, это хорошо! – проорал сквозь скрежет механизмов Дмитрич, прильнувший к нарамнику МК-4 в башне. – При такой видимости ни артиллерия, ни самолеты не сунутся.

От белизны резало глаза, Соколов на секунду оторвался от нарамника перископа, смежил веки и потер лицо ладонями. Перед тем как вернуться к наблюдению, успел поймать краем глаза, как Кривоносов со скучающим видом привалился к стенке рядом с панорамой прибора наблюдения ПТ-К. Новый заряжающий, не скрываясь, сладко зевал, даже не пытаясь наблюдать за обстановкой вокруг.

И лейтенант Соколов все-таки не выдержал, с размаху саданул ладонью по шее осоловевшему от скуки подчиненному:

– Выполнять приказ, наблюдение по правому флангу.

– Чего там смотреть-то. – От удара Емельян мгновенно растерял свое нахальство, с недовольным лицом прижался к раме визира. – Снег один да подснежники в сугробах.

От его грубых слов Алексей скривился, но промолчал. Подснежниками штрафник назвал черные трупы и остовы подбитой техники, что лежали вдоль дороги. При виде замерзших мертвецов накатывала волна ужаса, дорога вся была выложена обгоревшими телами людей: за рулем перевернувшихся грузовиков застыли водители с остекленевшими глазами, на обочине и в кювете лежали расстрелянные из германских минометов или пушек советские бойцы. Кто-то сжимал «мосинку», в последней попытке открыть ответный огонь, кто-то рухнул прямо у колес машины, так и не успев найти укрытие. Немые, оледеневшие свидетельства подлого нападения немцев на практически безоружные автоколонны. С каждым метром все сильнее сжимались ладони