Страна контрастов. Мемуары разработчика ядерного оружия СССР - Анатолий Галущенко

После работы в общежитии, на рубеже 60-х годов Миша работал заведующим клубом этой же шахты. В это время он со второй женой Валей сначала жил в доме отца, а потом родители выделили ему треть своего земельного участка, на котором Миша с Валей построили хороший кирпичный дом. У них родился сын Витя. Но у Миши была романтическая натура, его тянуло в другие края, поближе к воде. Он нашёл место по душе на высоком берегу Южного Буга в большом селе Матвеевка рядом с городом Николаев. Продал построенный на Трудовском руднике дом и купил в Матвеевке плохонький домик с участком земли две—три сотки. Устроился на работу в Николаеве, отвечал за организацию работ по озеленению города. Работа ему нравилась – была близка к специальности, полученной в техникуме.

Положил много сил, но прекрасно устроил быт. На месте старого домика выстроил хороший дом. Глубоко в земле оборудовал большой погреб. Внутрь погреба вели ступеньки, на которых вдоль стены стояли бутыли с домашним виноградным вином. Выкопал колодец глубиной 40 м, из которого с помощью электронасоса поднимал воду и наполнял огромный бак, в котором вода на солнце подогревалась. Эта вода использовалась для полива растений. Земли было мало, но вполне хватало, поскольку растения росли в три яруса: первый ярус – овощи, цветы; второй ярус – фруктовые деревья; третий ярус – как крыша над головой из виноградной лозы. Я никогда не ел более вкусных, чем у Миши, персиков, груш, черешни и винограда.

На работе всё было хорошо, пока не перешёл дорогу некоторым «важным» людям города, которые решили построить себе дома на территории городского парка. Миша пытался отстоять парк. Но кончилось тем, что ему пришлось искать новую работу вне Николаева. Устроился работать садовником на рыбоконсервном заводе в Матвеевке. Здесь занялся озеленением территории завода, которая стала преображаться на глазах. Директор завода был очень доволен его плодотворной работой. Здесь Миша проработал до ухода на пенсию.

Умер в 2006 году в Матвеевке. Могила Михаила на высоком берегу Южного Буга.

Детство и юность

В моем паспорте – эхо войны

Я родился в оккупированном немецкими захватчиками Донбассе в селе Григоровка Марьинского района Сталинской области в доме деда, куда на время оккупации переселилась наша семья. У меня – два дня рождения: де-факто и де-юре. Де-факто я родился около 10 часов вечера 30 ноября 1941 года; де-юре – 25 сентября 1942 года, что отражено в свидетельстве о рождении и паспорте. Родители всегда отмечали мой день рождения 30 ноября. В раннем детстве я даже ничего не знал о «25 сентября». Когда мне стало известно об отличии даты рождения в свидетельстве о рождении от фактической даты, я спросил маму – почему так? И вот что она мне поведала. В оккупированном селе, где я родился, свидетельства о моём рождении не оформляли. И только в 1946 году (мне было уже 4,5 года) оформили свидетельство о рождении (на нём от руки сделана пометка «з. восстановлено»). Поскольку документов на меня никаких не было, дату рождения записали со слов родителей. Мама вспоминала, что «назначение» моей даты рождения для свидетельства о рождении она и отец делали под сильным впечатлением от судьбы моего брата Дмитрия, которого совсем юным забрали на фронт, откуда он вернулся калекой. Убавляя в документе мне год жизни, они хотели, чтобы меня взяли в армию на год позже.

Моя судьба сложилась так, что мне не пришлось служить в армии, – свой вклад в обороноспособность страны я вносил, участвуя почти 50 лет в разработках самого мощного оружия для нашей армии, работая в Ядерном центре.

«25 сентября 1942 года» в моём паспорте – эхо войны.

В годы оккупации

В Григоровке в хате деда, кроме нас, жили ещё дедушка с бабушкой, тётя Таня и тётя Фаня с двумя детьми. Вся наша семья (двое родителей и четверо детей) размещалась в одной комнате с земляным полом (доливкой).

В комнате было две двери: одна дверь вела в комнату, которая до войны была гостиной, а вторая – в так называемую конюшню. Название «конюшня» осталось от того времени, когда при индивидуальном хозяйствовании там стояли лошади. После организации колхозов все лошади с частных подворий были переданы в колхоз. В конюшне перед войной дед держал корову, свинью, кур.

В этой комнате мама и родила меня. Практически ничего из многочисленных предметов, без которых сейчас невозможно представить уход за новорожденным, тогда не было. Всё делали сами родители из подручных средств. Например, в качестве детской кроватки мне сделали люльку: в деревянное корыто, в котором раньше стирали бельё, постелили постель и подвесили корыто к потолку. Получились своеобразные качели.

Не было ни педиатра, ни детского питания. Даже обычных сосок не было. Мать, пожевав хлеб, заворачивала его в тряпочку и давала ребёнку, получалось два в одном – и соска, и питание.

При немцах в селе всех взрослых выгоняли на сельскохозяйственные работы. Когда я только начал ползать, маму тоже заставили ходить на работу. Меня с двоюродным братом Толиком оставляли на весь день одних в закрытой хате. И мы целый день ползали по всем комнатам по земляному полу. Сестра Валя вспоминала, что от такого ползанья у меня на коленях кожа была как у взрослого на пятках.

Однажды, когда мне было месяцев десять от роду, взрослые пришли с работы и не обнаружили меня в хате. Обыскали все комнаты, конюшню. Потом – двор, сад; проверили, не утонул ли в колодце. Безрезультатно. Подключились соседи, проверили свои дворы и сараи – меня нигде не было. Не знали, что и делать. От безысходности кто-то полез чердак проверить. И… обнаружил меня там, спокойно спящим на куче подсолнечных семечек. Оказалось, что я выполз из комнаты в конюшню. В конюшне была переносная лестница, с помощью которой можно было подняться на чердак. Лестница была очень удобной: представляла собой две рейки, а между ними ступеньки из дощечек. Я по этим ступенькам-дощечкам заполз на чердак, устал и сладко уснул на куче семечек. А вот как об этом случае мне написала племянница Люда, дочь моей сестры Вали: «От мамы слышала, как Вы, маленький с голой попой в рубашечке, забрались на горище, страшно высоко и щебли (перекладины) на лестнице далеко друг от друга. Никто не мог подумать, что такой маленький заберется так высоко. Искали по всей деревне, заглядывали во все колодцы, кто-то уже вечером полез на чердак, а Вы там спите, после было много слез радости».

Точной даты самого первого события, оставшегося в моей памяти, я, конечно, не знаю. Но судя по тому, что помню, – село, тёплый день, обилие фруктов, грузовики с солдатами, радостные люди – моё первое воспоминание связано с незабываемым, радостным событием, которое произошло в сентябре 1943 года, – освобождение Донбасса от немецко-фашистских оккупантов и вступление в Григоровку солдат Красной Армии. Было мне тогда года два. В памяти осталось – солнечный день, на улице много людей, я сижу на заборе, по дороге через село движется на запад колонна грузовых машин с солдатами. Колонна остановилась. К машинам бегут ликующие люди с радостными криками приветствий и с полными вёдрами фруктов. Люди передают вёдра солдатам в кузов машин. Солдаты с усталыми, но радостными лицами, смущённо улыбаясь, принимают фрукты.

Почему это событие навсегда врезалось в память двухлетнего ребёнка, для которого ещё недоступно было понимание огромного значения этого события? Я думаю, меня поразил вид счастливых людей, взрыв радостных эмоций, то, чего я, живший до этого только в мрачной атмосфере оккупации, раньше не видел.

Это гордое слово – победа!

После освобождения Донбасса от оккупантов наша семья опять переселилась в дом на Трудовской рудник в Сталино. Второе событие, оставшееся в моей памяти со времён войны, произошло именно там, в феврале 1945 года, когда мне было от роду 3 года и 2 месяца.

Пасмурный зимний день. Мама в корыте с деревянной стиральной доской стирает бельё. Я сижу на подоконнике и смотрю в окно. Вдруг вижу – мимо окна прошёл незнакомый дядя. Кричу маме: «Мам, к нам какой-то дядя идёт!». Открывается дверь, входит этот дядя. Мама бросается ему навстречу, объятия, слёзы радости. Оказывается, незнакомый мне дядя – вернувшийся с фронта мой старший брат Дмитрий. Его взяли в армию, когда я был совсем маленький и поэтому не запомнил брата.

На фронте Дмитрий был тяжело ранен (как это произошло, я выше писал); вернулся домой после госпиталя. Мне запомнилось, что у Мити левая рука была подвешена. Кисть этой руки, на которой были обрублены три пальца, была уже без повязки, а в зоне локтя (здесь был обрублен сустав), рука согнута и забинтована. Когда мама, чтобы сменить бинт, разбинтовала руку и стала видна ещё не совсем зажившая большая рана, сестра Валя в ужасе вылетела из комнаты. Со временем, когда рана затянулась, тонкая наружная кожица стала трескаться и отставать от тела, при этом место раны сильно чесалось. Когда Митя снимал с раны повязку и начинал осторожно очищать рану от шелушащейся кожи, Валя тоже не могла этого видеть.