Путь ученого - Осип Осипов

На пятый день езды с высокой горы открылся путешественникам вид на множество домов и церквей.

— Вот он, Иван Великий, — указал кнутовищем ямщик на высокую колокольню.

Москва!

Вот и Рогожская застава. Загромыхали колеса по булыжникам. Седоков встряхнуло раз, другой — и пошло качать и встряхивать по ухабам изъезженной мостовой.

У полосатой будки их встретил толстый квартальный с алебардой в руках; замелькали колодцы, заборы, деревянные и каменные дома, кузницы, калашные лавки, церкви с толпящимися на папертях нищими. По улицам грохотали «гитары» (извозчичьи дрожки, на которых ездили сидя верхом или боком). Проносились собственные выезды богачей. Шныряли разносчики. Где-то заливалась шарманка, без конца повторяя мотив «Стрелочка».

— А вот оладьи масленые, горячие!.. — сунулся к тарантасу разносчик в армяке и ситцевой рубахе с лотком на голове.

Оглушенные шумом большого города, Жуковские опомнились, лишь усевшись вокруг самовара в просторном номере известной московской гостиницы «Лондон».

В соседней комнате оказалось старое, разбитое фортепьяно. Машенька обрадовалась ему, как лучшему другу, и зазвучала, загремела старинная русская песня: «Ах вы, сени, мои сени, сени новые мои…»

Все подхватили хором.

Долой грусть и печаль, впереди новая, манящая жизнь!

Глава III. Коля — гимназист

— Завтра экзамен! — заявил Альберт Христианович, входя к Жуковским в их тесную меблированную квартиру, нанятую после долгих поисков в одном из арбатских переулков.

Вот это так новость!

Мальчиков тут же повели в ближайшую парикмахерскую со смешной надписью на вывеске: «Стрижка, брижка и мойка волосей». Потом они отправились в баню, а вечером Репман заставил Колю еще раз повторить таблицу умножения. Так и заснул Коля, твердя: «Семью семь — сорок девять, восемью восемь — шестьдесят четыре…»

Четвертая гимназия помещалась в доме Пашкова, где теперь Ленинская библиотека. Дворец, а не дом!

Дородный швейцар в ливрее, расшитой золотыми галунами, открыл перед ними дверь. Другой, попроще, проводил их в учительскую.

Они вошли в огромную пустую комнату. Там стояли только длинный-предлинный стол под красным сукном и много кресел, но никого не было.

Ждать им пришлось долго. Но вот неистово зазвенел звонок, снаружи ворвался невообразимый шум и крики, и в учительскую стали входить учителя.

Коля растерянно оглядывался кругом и невольно прижимался к Ване. Он казался себе таким маленьким среди этой большой комнаты и чужих людей.

— Жуковский Николай! — услышал он.

Сердитый учитель застучал по столу костлявым с огромным желтым ногтем пальцем и хриплым голосом велел Коле считать от тысячи в обратном порядке.

— Девятьсот девяносто девять, девятьсот девяносто восемь… — начал Коля, запинаясь на каждом слове. Вскоре он запутался и остановился.

— Дальше!

Но Коля оробел и даже забыл, чему равняется семью восемь.

— Двойка, — невозмутимо заявил учитель.

«Вот тебе и гимназия! Провалился!» — думал Коля в отчаянии, отходя от стола.

Выручил Репман: уговорил сердитого учителя арифметики Мохтина заменить двойку тройкой с минусом. Остальные экзамены Коля выдержал.

Чуть не бегом мчались мальчики домой. С сегодняшнего дня они — гимназисты.

Коля долго не мог привыкнуть к суровому режиму школы 60-х годов. Он поступил среди года, попал в дружную, но чуждую ему компанию мальчиков.

По обычаям старой школы, его начали «испытывать»: дразнить, вызывать на драку. Коля был застенчив и не любил драк, но недаром он вырос в деревне: он был силен и ловок.

Первые дни он на все рекреации (перемены) убегал к Ване, но как-то его поймал главный силач класса и сделал ему «всемирную смазку»; Коля вспылил, набросился на силача, повалил и побил его. С тех пор он заслужил славу второго силача; его оставили в покое и скоро полюбили. Подружился он и со своим случайным соседом толстяком Плахово, который считался хорошим учеником: его имя красовалось на «золотой доске» первоклассников. Коля и не мечтал попасть на «золотую доску». Ему не давались латынь, грамматика, а главное, арифметика: счет и действия в уме над большими числами.

Он уже получил однажды двойку по арифметике. Вторая двойка грозила большой бедой: по субботам инспектор гимназии Вавилов обходил классы и назначал тем, у кого были особенно плохие отметки, наказание розгами.

— Идет! — закричал «махальный» у двери.

Класс мгновенно затих. Вошел Мохтин. После обычной переклички и молитвы начались бесконечные сложения и вычитания миллионов и биллионов.

Коля написал уже целую страницу, когда услышал громкое:

— Жуковский Николай! К доске!

Весь похолодев, он вышел.

— Таблицу сложения на девять устно.

— Девять да девять — восемнадцать; восемнадцать да девять — двадцать семь; двадцать семь да девять… да девять… тридцать… тридцать…

— Единица!

Одно движение пером — и в журнале около фамилии Коли появилась жирная единица.

В полном отчаянии шел Коля к своей парте, а тут еще Несвицкий поддразнил:

— Дранцы-поранцы!

Неужели его высекут?

Митя Плахово с сожалением взглянул на Колю, сунул ему в руку леденец и зашептал:

— Что же ты не смотрел? Я тебе показывал на пальцах тридцать шесть.

— Да ведь я знаю. Я только оробел, он такой сердитый. Что теперь будет?..

Еще два мальчика получили двойки. Наконец зазвенел звонок.

На большой перемене Митя куда-то исчез. Оказалось, он побежал в третий класс, разыскал Ваню и рассказал ему о Колиной беде. Они решили попросить любимого всеми гимназистами учителя Абашева заступиться за Колю.

Дух замирал у Вани и Мити, когда они сторожили у двери учительской Абашева и потом, захлебываясь, наперебой доказывали ему, что Коля не виноват, он только очень застенчив и рассеян.

Абашев обещал поговорить с инспектором.

В конце последнего урока начался зловещий обход классов инспектором.

Костлявый, с щетинистым подбородком, торчащим из крахмального воротника, с длинным-предлинным иссиня-красным носом, Вавилов недаром заслужил кличку «Выпь». Шагал он по коридору не сгибаясь, как палка, под мышкой у него торчал огромный штрафной журнал.

Смельчаки подглядывали в щелку, куда завернет Выпь.

— В четвертый зашел… двух вывел… гляди, гляди… Свентицкого из третьего повели… Ой, сейчас к нам…

Вавилов вошел в класс.

Коле казалось, что он сию минуту умрет, у него захватило дыхание, похолодели руки, перед глазами замелькали красные и зеленые искры.