Далекий след императора - Юрий Торубаров

   — Эй, — Егор окликнул возницу, — а кто слудь[10], — он показал на окно, — вытащил?

Возница догадался и рассмеялся от души.

   — Там стекло...

   — Стекло? — переспросил Егор.

   — Стекло, — ответил тот и пояснил: — это вместо слуди. Понял?

Парень неуверенно кивнул.

   — Ладноть. Потом все узнат и про стекло, и про дитинец, а щас бери... — сам взял два мешка с шерстью, под которыми лежали мешки с зерном.

Егор легко подхватил под мышки пару мешков с зерном, чем очень удивил возницу:

   — Однако ж...

Егор пошёл за ним.

Поселили парня в подволок[11] над конюшней. Там уже жили два немца. К Осипу они попали случайно. Нанимались к одному боярину, да пока собрались приехать, того литовцы убили. Возвращаться домой с пустыми руками не хотели. Вот боярин взял их и, как сказал, временно. Да за делами забыл про них. Те, однако, прижились и о себе не напоминали. Осипу нужны были умельцы работать с металлом. Они плели кольчуги, собирали пластинчатые латы, делали серпы, косы, замки... А им нужны были помощники: выжигать уголь, ездить к заливу за рудой и помогать выплавлять металл. Тут уже трудились двое литовцев. Но они не справлялись. Вот и решил боярин задарма взять поправившегося ему молодца, пусть-ка поучится. Смотришь, и сам станет умельцем. Что ему в деревне киснуть? Не знал боярин, что у Егора появилось одно тайное желание: заработать тридцать рублей и отдать их боярину, чтобы со спокойной совестью вернуться домой. «Домой!» — с тоской думал он. Но, признаться, не так тосковал он по дому, как по ней, дорогой его сердцу Марфуше. Он с нежностью, простив ей тот невольный крик, вспоминал, как она, не боясь родительского осуда, вопреки словам матери твёрдо заявила: «Нет». Ему родители рассказали, как она осадила мать. «Только бы вот... не отдали её. Но нет! Она будет ждать меня!» — почему-то самоуверенно думал он. «Но!» — машет парень кнутом, погоняя коней, тянущих короб с рудой. Немцы определили его возницей в помощь литовцам, которые занимались доставкой руды. И так месяц за месяцем, между немцами и литовцами. К концу года он не заметил и сам, как чисто научился говорить на обоих языках. Удивлялись таланту русского парня и немцы, и литовцы.

Отработав почти год, Егор набрался смелости подойти к дворскому. Сняв малахай и теребя его руками, он неуверенно произнёс:

   — Э... господин...

   — Чё у тебя? — повернулся тот.

   — Да... вот я стараюсь...

   — Вижу, вижу, — довольным голосом произнёс он, — ну, смелее, — вдохновил его дворской.

   — Да вот, когда я заработаю... тридцать рублен! — последние слова парень выпалил залпом.

   — Сколько? Сколько? Тридцать?

Егор кивнул.

   — А зачем тебе тридцать?

Егор рассказал. Дворский всё понял и долго смеялся над находчивостью своего хозяина и темнотой этого парня. Отсмеявшись, он не без улыбки пояснил:

   — Считай, если отбросить затраты на одежду, обувь, кормление, то тебе останется в месяц не более, — он задумался, потом сказал, — пятидесяти копеек. Вот и подсчитай.

   — Да я... — плечи его заходили, — не умею.

   — А! — поняв свою ошибку, выдавил дворский и, серьёзно глядя, сказал: — шесть лет надо работать.

   — Сколь? — парень широко раскрыл глаза.

Тот на пальцах показал сколько. Егор пробежался по ним глазами.

   — Да-а! — в этом неопределённом звуке можно было разобрать его глубокое разочарование, бессилие и... злобу, которая рождалась в нём.

   — Что же делать-то? — вырвалось у него.

   — Идти в ушкуйники[12]! — бросил дворский и пошёл прочь, улыбаясь про себя своей шутке.

Для кого — шутка, а для кого мучительный поиск: кто же они такие? Ни немцы, ни литовцы этого не знали. Один из них посоветовал узнать у кого-нибудь из молодых горожан.

До этих слов Егор жил безвылазно, кроме рабочих поездок, с утра до вечера грудясь на барском дворе. И тут ему стало ясно, что надо заводить друзей. И он больше не стал чураться молодых дворовых парней. Однажды, под вечер, он освободился пораньше. Но не пошёл ни к немцам, ни к литовцам слушать нескончаемые их рассказы. Но на этот раз, пересекая двор, он увидел, как трос парней, стоя у колоды, обмывали свои кожаные обувки. Глянув на свои ноги, обутые в лапти, он решительно подошёл к ним.

   — Туды? — и махнул в сторону детинца.

Двое из них окинули его с головы до ног и презрительно улыбнулись, ничего не ответив. Но третий оказался добрее.

   — Туды, — доброжелательным топом ответил он и добавил: — хошь с нами?

Егор кивнул.

   — Тогда пошли.

Когда вышли за ворота, тот, кто пригласил, на ходу повернулся и сказал:

   — Димитрий, Димка.

   — А-а! — удовлетворённо кивнул Егор, но себя не назвал.

Тот не выдержал:

   — А как тя звать?

   — Мня? А... Егор.

Димка протянул руку, Егор с жаром пожал. Двое других спутников никак не отреагировали.

«Горделивые», — неприязненно подумал Егор. Димка, видать, понял его и с улыбкой сказал:

   — Да они хорошие. А это так, для виду.

Они подошли к берегу, там толпился народ.

   — Чё они ждут? — спросил Егор каким-то тревожным голосом.

   — Паром, — ответил Дмитрий.

   — Сколь стоит? — догадался спросить Егор.

   — Да... по полушке! — небрежно ответил Димка.

   — О! — воскликнул Егор. — У мня таких денег нетути! Ты вот чё... — он взял Дмитрия за руку, — пошли... отойдём, — и показал на кусты, росшие на берегу Волхвы.

Парень неопределённо пожал плечами, следуя за Егором.

Когда они зашли за кусты, Егор быстро разделся и, подавая одежду, сказал:

   — Принеси её на тот берег, — а сам бухнулся в речку.

Опешивший Дмитрий глядел то на удаляющуюся спину пловца, то на его одежду.

   — Однако!.. — и покачал головой, направляясь к друзьям.

Многие заметили пловца. Кто со смехом, кто со страхом: «Доплывёт ли? Вода-то холодная», стали наблюдать за ним. К ним присоединялись целые толпы подходивших к берегу людей. Все ахнули, когда исчезала его голова. Кто-то заорал:

   — Лодочника!

   — Да вон он! — раздавался облегчающий крик.

Все так увлеклись пловцом, что забыли и про паром, где хозяин вместе со всеми наблюдал за происходящим. Когда пловец, повернувшись к ним спиной и пряча руками определённое место, побежал к кустам, все, облегчённо вздохнув, ринулись к парому.

Димка, переправившись на тот берег, подбежал к Егору. Парень, постукивая от холода зубами, схватил одежду, быстро в неё облачился, и они торопливо пошли по берегу. Димка спросил:

   — Назад так же? — и кивнул на реку.

   — А чё... — ответил Егор и поинтересовался — куды щас идём?

   — Да на Софийский двор. Тама ноне кулачные бои. Ты как?

   — Чё «как»? — переспросил Егор.

   — Ну, дерёшься?

   — У нас в селе все дерутся, — важно ответил Егор.

   — Ну, ну.

Проходя мимо Софийского собора, Егор остановился. Задрав кверху голову и глядя на кресты, он только и произнёс:

   — Ох, ты!

   — Чё, здорово? — полюбопытствовал Димка.

   — Здорово! — восхищённо ответил Егор.

   — Зайдём? — Димка кивнул на приоткрытую массивную дверь.

   — Зайдём! — радостно почти крикнул Егор.

Переступив порог, Егор почувствовав, как две с липшим сотни лет намоления обрушились на него.

Освещённый лампадами, свечами да лучами оседающего солнца, собор показался Егору изумительным творением. Трудно поверить, что его создали человеческие руки. Егор даже растерялся. В ногах появилась слабина, и он упал на колени. Глядя на святых, которые, как ему показалось, смотрели на него со всех сторон кто с укором, кто требовательно, а Пресвятая Богородица — с поощрительной улыбкой, он позабыл все молитвы, которым учила его мать, только и пробормотал:

   — Господи, помилуй! Господи, помилуй!

И когда Егор поднял после этих слов голову, ему показалось, что теперь уже все по-другому, доброжелательно, смотрели на него.

   — Господи! не оставляй мня своей милостью, — произнёс он, крестясь и поднимаясь с колен.

   — Ну, как? — на ходу, когда вышли из храма, спросил Дмитрий.

   — Чудеса!

   — То! То! — торжествующе произнёс тот.

Когда они пришли, Софийский двор был уже почти заполнен. И они, не найдя двух друзей Дмитрия, стали пробиваться вперёд. Вначале дорогу прокладывал Дмитрий, Егору было не по себе в такой гуще человеческих тел. Но когда его затолкали, он решительно начал прокладывать путь, расталкивая по сторонам новгородский люд. Мужики, глядя на Егора, не решались ему что-то сказать. А он, посчитав, что так и надо, быстро завершил свой путь, оказавшись у кромки круга, где несколько десятков бойцов разминались перед предстоящим боем. Разделившись на равные части, они начинали сражение. Тут у каждого были свои любимцы, а поэтому поощрительные крики и ругань по отношению к противнику не смолкали до тех пор, пока те не приступили к построению. Быстро составились две группы. В предстоящей ожесточённой битве должно было определиться, какая сторона возьмёт верх. Всё готово к схватке. Бойцы уже кидают друг на друга свирепые взгляды, этим как бы зажигая себя. В то же время и бойцы, и многочисленные болельщики были в каком-то ожидании.