Смерть – только начало - Айрин Серпента

Держа коробку двумя пальцами за бант, Керстен Игрейн положила ее на садовую скамейку, решив даже не заносить в дом. Осторожно дернула за конец банта, а потом, мгновенно передумав и справившись со своим любопытством, решила не заглядывать внутрь, чтобы не расстраиваться. Подняла коробку за бант и понесла за ворота участка, чтобы сразу выбросить в мусорный контейнер, установленный на улице в ста шагах от ее участка. Но коробка выскользнула из ослабленных лент, ударилась о дорожку и развалилась, сделав это медленно и элегантно. На пыльной дорожке осталась лежать маленькая подушечка из алого шелка, сделанная в форме сердца и очень красивая, с вышитой посередине желтыми нитками голубкой. Необыкновенная красота вышивки приковала взгляд Керстен, заставив пренебрежительно отнестись к остальным составляющим посылки. Свернутая в круг волосяная веревка и записка, прицепленная к ней, упали на обрамляющие дорожку куски булыжника и выглядели очень живописно в окружении пробившихся через камни длинных зеленых сорняков.

Поколебавшись, Керстен наклонилась, чтобы прочесть записку, хотя понимала, что ничего хорошего для себя она там не найдет. На этот раз почерк был более естественным – и более мужским, буквы имели такие очертания и цвет, словно текст был написан в спешке, но дорогой, с тонким пером ручкой. «Палома ждет, Игрейн. Сделай это сама».

Фыркнув, Керстен с презрением отвергла мысль о том, что она повесится из-за какого-то недоумка – да еще на этой грубой, царапающей кожу веревке. Пожадничал прислать ей шелковую удавку… Нет, этот человек – не джентльмен! Поймав себя на этой высокопарной мысли, Керри начала хохотать, вспугнув бредущую по дороге курицу. Та возмущенно заквохтала, немного подпрыгнула, хлопая по земле крыльями. Керри бросила в нее завалявшимся в кармане кусочком собачьего корма, понимая, что Ронни не оценил бы такого обращения с его любимым лакомством. Курица тоже не выглядела польщенной, с невероятной скоростью улепетывая по дороге вдаль. Керри снова расхохоталась, хотя первое веселье, почти истерическое, уже прошло, и веревка теперь казалась ей противной змеей, свернувшейся между камнями.

Керстен огляделась в поисках предмета, который мог бы помочь ей в уборке мусора. Длинная палка, служившая при жизни матери шестом для садового флага, подходила идеально, ее все равно давно следовало убрать. Поднатужившись, Керстен вытащила шест из земли и поддела дальним концом свернутую веревку вместе с запиской на ней. Стараясь даже лишний раз не смотреть на подброшенную в ее сад гадость, Керри донесла веревку на шесте до мусорного контейнера, нисколько не заботясь о том, что могли бы подумать случайные прохожие, заметив ее с этой палкой на плече. Где-то в глубине души она даже мстительно надеялась, что свидетелем этой сцены станет терроризирующий ее маньяк. Может быть, его отрезвит отношение жертвы к его выходкам?

Но за нею никто не наблюдал, Аллисон-роад была абсолютно пустынна в обоих направлениях. Расправившись с мусором, Керстен вернулась в дом. Почти вернулась, когда упавшая на дорожку подушечка вновь привлекла ее внимание. Влекомая неведомой, но оттого не менее настойчивой силой, Керри Игрейн подошла к шелковому сердечку с голубкой. Подушечка выглядела так… невинно, так свято, словно была особой ценностью для какого-то человека. Керри нагнулась и, подчиняясь внезапному импульсу, схватила подушечку, собираясь унести ее в дом.

– Вот так и в Трою попал конь с римлянами внутри, – грустно прокомментировала она уже в гостиной, выбирая самое эффектное место для подушечки на каминной полке.

Весь день Керстен спокойно занималась резьбой, даже не вспоминая о вчерашней истории, и лишь редкий взгляд на подушечку-сердце, украшающую каминную полку, заставлял двигаться ее мысли в другом направлении. Она бы убрала подушечку с глаз долой, если б почувствовала, что та отнимает у нее силы; но красивая мягкая вещица, похоже, только делала ее энергичнее. Неизвестный маньяк просчитался, намереваясь своими посланиями напугать и обезоружить ее. А ночью Керстен приснилась незнакомая девушка, очень красивая светлая блондинка, нежное лицо которой портил только капризно изогнутый рот и взгляд пресыщенной куртизанки. Она равнодушно смотрела на Керри, поставив локоть на дверцу открытой спортивной машины, и Керстен понимала, что это и есть неведомая Палома, сердце которой жило теперь в ней. Проснувшись, девушка первым делом схватилась за карандаш, но в рисовании по бумаге она не была так уж сильна, поэтому получившийся портрет не удовлетворил ее. Раздраженно вырвав лист из альбома, Керри сунула его в папку между другими – удачными и пустяковыми – эскизами.

В шесть часов вечера она начала испытывать смутное беспокойство, откуда-то зная, что Скай Ровер, ее новый загадочный и такой привлекательный друг, вместе со своим сеттером уже дожидается ее на берегу. Казалось, что она может читать его мысли, чувствовать его нетерпение и легкое раздражение от того, что приходится ждать, а уйти невозможно, немыслимо.

Накинув жакет, Керстен было занесла руку над папкой с рисунками, собираясь притвориться, что идет на берег залива рисовать, но потом передумала. Какой смысл таскать с собой тяжести, если – она понимала – она даже не откроет этой папки с видами Мори-Ферта. Скай Ровер понимал ее чувства не менее хорошо, чем она – его собственные. Керстен, переживающей первое сильное романтическое увлечение, уже казалось, что они созданы друг для друга.

Стоя на самом краю обрыва, Скай Ровер Уидден смотрел на серые воды шотландского залива и ругал себя последними словами. Он совсем потерял голову от очарования этой девушки с золотыми косами. Быть влюбленным, конечно, замечательно и приятно, но испытывать маленькое, легкое чувство Скай не умел, отчего и страдал всю жизнь. Его эмоции были сильны и катастрофичны, как вселенский потоп. Любовь, ненависть, месть Ская Уиддена одинаково наносили травму людям, ставшим объектами его чувств. Своей болезненной, мучительной страстью он душил женщин, не отпуская их, и, зная за собой такие качества, Скай не хотел любить девушку по имени Керри. Она была молодой, сильной, божественно прекрасной, а он был чудовищем, стремящимся заточить ее в клетку. Он мог научить ее только слезам, грусти и ненависти к своему тюремщику – всему тому, что испытывала к нему Палома. Да, конечно, сестра улыбалась ему вполне искренне, бросаясь на шею при его приездах, но уже через несколько часов атмосфера в доме начинала тяготить ее. Брат хотел знать всё, что она делала в его отсутствие, вплоть до того, что и во сколько она ела на завтрак, какие фильмы смотрела по кабельному ТВ, к кому ездила в Палома-Сити. Внутренний бес подначивал Палому рассказывать Скаю деликатные подробности про своих бесчисленных любовников; брат морщился, но молчал. Поведение богини не соответствовало его высоким стандартам, но маленький остров Эсмеральда не предоставлял особых возможностей поменять ее. Обожать Луэллу Нит, подругу сестры, постепенно превратившуюся в его невесту, было делом, обреченным на успех с самого начала. Луэлла сама считала себя персоной, достойной самого величайшего обожания, выражающегося, в том числе, и в материальной форме. Скай Ровер Уидден не был бедным человеком и с удовольствием осыпал бы жену подарками и драгоценностями. Эта черта его характера была тем, что влекло и прочно держало возле него Луэллу, несмотря на просто кошмарный, по ее мнению, характер избранника. А показная меркантильная нежность и терпеливость Луэллы заставляла Ская обращаться с ней еще хуже. Они поссорились перед самым отъездом Ская, и взбешенная Луэлла прямо обвинила его в желании "смыться", чтобы не оформлять официальные отношения с ней. Наверное, она слишком много позволяла ему в постели, и он решил, что в сексе ничего нового Луэлла не может ему дать. Поэтому она покидает его, бесчувственного болвана, и не меньше, чем на полгода, чтобы он понял, что значила для него Луэлла Нит. И тогда он приползет к ней на коленях, умоляя вернуться… Скай искренне надеялся, что в отношении времени, данного ему для передышки, Луэлла не солгала. Не его вина, если она вернется на остров Эсмеральда, когда возвращаться будет уже не к кому…

Рональд первым почуял приближение Керри и радостно начал вертеться у ее ног.

– Ронни, Ронни, мое сокровище, мой красавчик! – умилялась, присев на корточки, девушка. – Клянусь, за этот день ты стал еще красивее, словно загорал под солнышком…

Раскинувшись на спине и задрав лапы в воздух, Рон откровенно наслаждался почесывающими движениями женских пальцев. На его морде было написано скромное признание своих достоинств: "Да, я такой – красивый, добрый, ласковый и ужасно умный».

Скай встал рядом на колени и тоже запустил руки в густую шерсть Рона. Пальцы их встретились.

– Привет, Скайлер, – почти шепотом проговорила шотландка. Щеки ее стали пунцовыми, а пальцы, напротив, ледяными.