Нина просто запуталась - Марина Копытина

нелепо верил в сотворенный им самим идеал. Стыдно за то, что он в итоге оказался умнее и чувствительнее Габриэла. Стыдно, что поверил ему, когда тот сказал, что с Алексом все в порядке.

***

Их первое знакомство в тот же день переросло в крепкую, пусть и недолгую дружбу. Роберт подсказал Алексу ответ на одной из вводных лекций по анатомии человека.

– Нейромедиатор, – шепотом сказал он.

– Это нейромедиатор, – повторил Алекс в полный голос.

– Садитесь, все верно. – Преподаватель заметил подсказку, но сделал вид, что не обратил внимания. – Вы, очевидно, ходили на подготовительные курсы. И правильно.

Роберт ходил, а Алекс – нет. Как сказал сам Алекс, у него была другая цель обучения. Ему не нужны были высокие оценки, он просто хотел лучше понять себя. А если повезет, то научиться понимать мотивы других людей. Роберт надеялся окончить институт с отличием и стать психологом. Его убедили родители, которые сказали, что сейчас за это много платят. «В наш век информационных технологий все более популярной становится гигиена души», – так он сказал на вступительном собеседовании и всегда повторял свои слова.

Когда пришло время выбирать научного руководителя, они оба попросили Габриэла Стокманна. Только Стокманн чуть лучше относился к Роберту, и Алекс это замечал. Он старался не показывать, что ему обидно за такое разделение, и хотел доказать, что не хуже друга. Но каждый раз сам для себя находил отговорки и приходил на занятие неподготовленным. Роберт был не против дать другу списать домашнее задание. Почти каждый день они вдвоем первыми бежали к аудитории и располагались около двери – Роберт, согнув спину, и Алекс, использовавший ее как письменный стол.

Они оба пользовались успехом у женского пола, хотя Алекса, казалось, любовь мало заботила. Пару раз они ходили на двойные свидания, но Алекс портил романтическую атмосферу спорами о человеческой психике. Главный вопрос, который его беспокоил, был неисчерпаем, поэтому спор мог продолжаться несколько часов. И этот же вопрос стал для него приговором.

Никто не знает, с какого момента началась его одержимость, но Роберт видел ее и пытался склонить друга к другому мнению.

Алекс был убежден, что современного человека ничто не останавливает от совершения насилия.

– Как это – не останавливает? А как же социальные нормы поведения? – возражал ему Роберт, наматывая спагетти на вилку.

– Какие нормы? Вот ты говоришь о нормах. А между тем когда-то и гомосексуализм был не нормой.

– Ну сейчас на этот счет много разных мнений.

– Перестань мыслить нормами. Все, что имеет значение, – может человек сделать это физически или нет. – К ним за столик подсел Марк, однокурсник.

– Но физически здоровый человек тоже не может убить. Природой в нас заложено отвращение и страх перед насилием.

– Природой заложено и баб любить, но это все близко к стереотипам. Как ты определишь, заложила природа в человеке неприятие насилия или нет?

– Ой, вы тут про педиков, я пойду. – Марк ушел, не успев приземлиться на стул.

– Обычно у тех, кому не заложила, есть и другие проблемы с социализацией, – продолжал Роберт.

– А если нет? Нет, давай не так. Если есть отвращение, но не настолько, чтобы помешать совершить убийство. Тогда что?

– Тогда должен помешать закон.

– Закон не помешает, он просто посадит в тюрьму, но уже после совершения преступления. Так что нет закон не мешает.

– Страх перед правосудием.

– А если отбросить эти страхи? Предположим, мне нечего терять. Что, если у меня какая-нибудь раковая опухоль? Кто остановит меня, если я захочу пойти, скажем, в торговый центр и перестрелять там кучу людей?

– Я надеюсь, это абстрактный пример.

– Само собой. Но ты только подумай, если человек находится в безвыходной ситуации и жизнь только что дала ему по башке, имеет ли он право? Может ли физически? Захочет ли он отомстить мирозданию за свою, скажем, болезнь?

– Думаю да. – Он сдался.

– И никто его не остановит?

– Похоже на то.

Внезапно лицо Алекса сделалось очень серьезным и хмурым.

– Я хочу написать об этом курсовую.

– У Стокманна?

– У кого же еще.

– Он не примет.

– Почему?

– Ты же знаешь его, он слишком консервативен для того, чтобы вникать в твою тему. Скажет, что это «раскольничество».

***

– Что это? – медленно спросил Габриэл, он отчаянно пытался сохранять самообладание, в аудитории был весь второй курс. – Что это такое, я спрашиваю вас, молодой человек?

Алекс покраснел, но был твердо намерен держаться гордо.

– Это моя курсовая.

– Я вижу, что это ваша курсовая. Но это не та курсовая, над которой мы с вами работали два месяца.

– Я решил, что эта тема для меня важнее.

– А я ставлю оценку за ту курсовую, которую ожидал получить. То есть ноль.

– Почему?

– У вас синдром бога, Алекс. Я не собираюсь его поощрять, особенно в рамках вашего обучения.

Алекс покраснел еще больше, собрал вещи и молча вышел, хлопнув за собой дверью. А выйдя, еще и пнул несчастную дверь ногой, тут же сморщив лицо от боли. «У меня все получается наперекосяк. Я ничего не могу сделать нормально, даже уйти».

***

Роберту было невыносимо смотреть на эту сцену. Он хотел побежать за другом и поговорить с ним, но в то же время он не мог уйти. Между ним и профессором как будто установилась телепатическая связь: он одним взглядом говорил Роберту: «Не иди за ним. Ему нужно преподать урок. Я могу сделать тебя специалистом. А что он тебе даст?»

Он так и сидел до конца занятия, раздумывая над тем, правильно ли сделал, что остался в аудитории.

***

Когда студенты разошлись, а Габриэл упаковывал в чемодан последние курсовые, Роберт решился подойти к нему. Даже сейчас он помнит этот разговор слово в слово и может, как будто наяву, увидеть помещение, сшитые курсовые, лицо профессора и плинтус, на который он смотрел во время беседы.

– Вам не кажется, что Алекс ведет себя странно? – Взгляд устремился на лицо Габриэла, потом на плинтус.

– В каком это смысле?

– Он слишком увлечен темой убийства.

– Вы про курсовую? В этом нет ничего уникального, каждого второго юношу его возраста заботят темы жизни и смерти. Прибавьте к этому максимализм, тяжелый переходный возраст, тяжелое детство, где мать отказалась от него, и получится то, что у вашего друга на душе.

– Вообще-то я не про курсовую. Не знаю, как вам сказать… Но он говорит об убийствах, всегда примеряя роль убийцы на себя. Это тоже нормально?

– И это нормально. Кстати, он может многого добиться. Люди, которые умеют встать на место объекта обсуждения, то есть обладающие хорошим воображением, обычно бывают хорошими психоаналитиками.

– Вы уверены в этом на сто процентов? Почему же вы не приняли его курсовую?

– Потому что он должен понимать, где его фантазия, а где реальность. Потому что мы работали по теме бытового насилия, а он решил показать мне свою самостоятельность и написал курсовую на тему, в которой я ему отказал. Вы, наверное,