Чесменский бой - Владимир Шигин

Пока глава российского флота слушал уроки, Хметевский гулял по гулким коридорам, вспоминая былые корпусные шалости и проказы. При удобном случае заглядывал к учителю своему Гавриилу Курганову. Курганов – знаток наук многих, ученик Ломоносова и Эйлера, воспитатель не одного поколения русских моряков. Сиживали с ним в учительской, пили чай с вареньем вишневым, сетовали на беспорядки флотские и корпусные…

Бродя как-то по этажам в ожидании наследника, услышал Степан звуки флейты. Кто-то неумело, но весьма старательно играл штуку танцевальную. Удивился капитан-лейтенант, вроде бы не тяготело никогда разудалое кадетство к музыке. Пошел посмотреть. Подойдя к одной из жилых камор, увидел кадета, сидящего на койке, с флейтой в руках. Лицо у кадета простое, нос картошкой. Заметив офицера, вскочил он и доложился по всей форме: – Кадет старшей роты Ушаков Федор!

– Садись, дружок. К музыке охоту имеешь? – кивнул Хметевский на флейту.

– Есть малость, да не всегда время свободное бывает, – отвечал Ушаков.

– На что же ты его тратишь, время-то? – еще больше удивился адъютант великого князя, воспитанный на славных традициях корпусной вольницы.

– На то наук морских хватает! – отвечал невозмутимый кадет.

– Ну, коли так, быть тебе, Федор Ушаков, флагманом знатным!* – улыбнулся Хметевский и зашагал прочь.

Иногда встречал в корпусе племянника директора, розовощекого капитана Михаилу Кутузова. Любил Степан перекинуться с ним парой-другой фраз. Адъютант ревельского губернатора Гольштейн-Бекского, бывая по делам в столице, непременно заезжал к своему дядюшке и, в свою очередь, всегда был рад потолковать с приятным собеседником. Особой, впрочем, дружбы меж ними не было, просто встречались два симпатичных друг другу человека, обменивались новостями и, пожав руки, расходились. Каждому судьба уготовила свою дорогу и место в истории…

Летом решила императрица Екатерина катать сына по Финскому заливу на яхте, к морю приучая. Обрадованный таким известием, корпусный директор Голенищев-Кутузов вручил Степану на память книжицу, им самим с французского переведенную. Тонкие белые листы еще пахли типографской краской. То было «Искусство военных флотов» сочинительства Павла Госта, книга, для каждого моряка нужная. Поблагодарил Хметевский генерала за столь щедрый дар, Голенищев на это отвечал мудро:

– Тебя благодарствую, что увозишь цесаревича от сель, глядишь, и не вернется боле!

Все лето проплавал Степан вдоль и поперек залива Финского. Надоело дозарезу, но зато за услуги оказанные произвел его наследник в капитан-поручики своего комнатного флота – честь немалая!

Морским адъютантом наследника императрица была не особенно довольна.

– Моряк он, может, и хороший, – заметила она при случае Мордвинову, – да на вид уж больно свиреп, а о манерах я уж и молчу: что слон в лавке! Поищите Павлуше кого-нибудь пообходительнее да лицом приятнее, а этого забирайте обратно.

На следующий год вырвался Хметевский из дворца, помчался на перекладных в Архангельск принимать новостроенный фрегат и перегонять его из Белого моря в Балтийское. Дорогой остановился отобедать в одной из деревушек у местного помещика-хлебосола Куприянова. Едва сели за стол, в комнату вошла девушка. Степан как глянул, так и понял – это судьба. – Дочь моя Анна, – представил девушку хозяин.

А она стояла, не смея поднять на бравого кавторанга своих серых глаз. Никуда Хметевский в тот вечер не уехал, дал себя уговорить и загостился, благо время свободное у него еще было. Бродили вечерами они с Анной средь берез, слушали щебет птичий и стук сердец своих. Волнуясь, читал Степан избраннице своей стихи сумароковские:

Мы друг друга любим, что ж нам в том с тобою?Любим и страдаем всякий час,Боремся напрасно мы с своей судьбою,Нет на свете радости для нас.С лестною надеждой наш покой сокрылся,Мысли безмятежные отняв,От сердец зажженных случай удалился,Удалилось время всех забав…

Счастьем сияли огромные серые глаза девушки. Вскоре и сговорились, а на следующий год по возвращении Степана из плавания и свадьбу сыграли.

Но недолгим было семейное счастье Степана Хметевского. Спустя год умерла при родах его любимая Аннушка, и все переменилось. Осталась лишь непроходящая тоска по любимой да море, без которого не мыслил Степан жизни своей. В окне экипажной казармы, несмотря на поздний час, – свет. В капитанской каморе трое: Александр Круз» Степан Хметевский и Федор Клокачев. Все однокашники по выпуску из корпуса, а ныне капитаны кораблей. Курили они трубки, коротали время и резались в юрдон, игру карточную. Беседы вели о политике высокой. Больше всех, как обычно, горячился Круз, вспыльчивый и крикливый капитан «Евстафия»:

– Как так? Татары опять в Крыму в набег подались. А мы все глаза пучим. Щипками не больно с них урвешь, здесь в мах лупить надо!

– Экий ты шустрый, Саша! – крутил головой рассудительный Клокачев. – Пока флота на Азове не будет, не видать нам Крыма как своих ушей!

– Не о том толкуем! – сорвался в крик капитан «Евстафия». – Флот мало-мальски создать – года три надо, а мы наставим пушек на суда партикулярные и ну в каперы, поди, гололобый, догони!

Сидевший подле спорщиков Хметевский молча чесал пальцем свой тяжелый подбородок, в дискуссии горячие не встревая да поглядывая, как багровеет разгорячившийся Круз. Клокачев, не подумавши, нарушил негласную заповедь капитанской среды: с Крузом не спорь, ибо кончиться это может весьма печально и больно. Слишком уж крутой был нрав у капитана «Евстафия»! Опомнившись, Клокачев пошел на попятную.

– Правильно! – сказал примирительно. – Надо и воевать и строить одновременно!

– Понял наконец-то! – хлопнул себя по толстым ляжкам Круз. – Лишь бы дело дали. Мы поднажмем, армейские навалятся – и конец басурману. Эх, скорее бы! Надоело шляться меж островов Березовых!

– Не руби с плеча, Саша! – молвил Степан Хметевский, откладывая в сторону надоевшие карты. – Высокая политика есть дело особ высоких, без нас там разберутся…

– А я в адмиралы и не мечу, – разобиделся сразу Круз, зло тараща водянистые глаза, – это вы все норовите, а мне и на моем «Евстафии» неплохо. Лишь бы дело побойчее дали. А что языком треплюсь, так то за дело радею! – Каперанг опять начал горячиться. Со скрипом отворилась дверь.

– Ну и кричите вы, аж на лестнице слышно. – В комнату с клубами морозного воздуха ввалился замерзший Яков Сухотин, капитан фрегата «Сергий».

– Опоздал, бери штрафную! – кивнул раздосадованный внезапным вторжением Круз.

И, наполнив до краев осмериковый мутно-зеленого стекла штоф, он сунул его стучавшему зубами Сухотину: – Хлебни, сердешный. Да и к огню садись.

– Ну, разве что по маленькой, – ухмыльнулся хитро Сухотин, поднимая тяжелый штоф. – За виктории наши на морях южных! – сказал он, посуду сию враз ополовинив.

– За какую это викторию пил? – заинтересовался сразу почуявший что-то Хметевский. – Давай, Яша, выкладывай!

– Вот что значит в столицу не ездить. Сидите здесь по берлогам и ни черта не знаете! – заулыбался отогревшийся немного кавторанг, сбрасывая тулуп бараний.

– Не томи, злодей, говори! – дружно задвигались заинтересованные капитаны. Сухотин важно и не спеша откашлялся, оглядел сидевших взглядом, полным превосходства. Те, затаив дыхание, не спускали с него глаз.

– Ну, не томи! – не выдержав, застонал со своего кресла Круз. – Помилосердствуй!

– Так вот, – насытившись вниманием к своей особе, молвил наконец-то Сухотин. – С сего дня велено приступать к созданию Донской флотилии. Во главе экспедиции поставлен Алексей Сенявин. Я ж к нему в помощь определен и прибыл сейчас в Кронштадт для отбора служителей. А кроме всего этого, – кавторанг понизил голос до шепота, – велено снаряжать еще одну экспедицию секретную на море Средиземное против турок, чтоб туда вокруг всей Европы плыть! – Это дело! – вскочил с места Круз.

– Садись ближе, – велели Сухотину, – завтра начнешь набирать, а ноне уже поздно, так что давай выкладывай все по порядку…

Вскоре подошли на огонек капитан Корсаков с «Европы» да капитан Барш со «Святослава», заставили Сухотина все по новой рассказывать.

Потом подходили по одному капитаны Борисов, Поливанов, Шубин и другие. Сухотин начинал свой рассказ сызнова, только теперь ему дружно помогали собравшиеся в каморе. Снова и снова слышались восторженные возгласы кого-то из пришедших, и все, в который раз, радовались вместе с ним.

К утру Сухотин лишь хрипел, силясь вымолвить что-либо. А капитаны, раскатав по столу карты, взору непривычные, ожесточенно водили по ним пальцами.

Давно погас камин, нетронутой стояла водка. Сухотина подбадривали весело:

– Не бойся, Яша. В заботах твоих мы тебе помощники, но будь другом, как же все-таки у них на коллегии дело-то было?…