Москау - Георгий Зотов

Он хорошо запомнил эту песню, на всю жизнь. Её обожал напевать штурмбаннфюрер Золльман, когда, взяв цепкими пальцами за ухо, отводил его в подвал «Лебенсборна».

Опрокинув стол в студии, Локтев укрылся от пуль.

Он привык стрелять так, чтобы ни один патрон не пропадал даром. Патроны ведь стоят денег, а скупости учила вся система Третьего рейха – не выбрасывали даже стриженые волосы узников в трудовых лагерях: ими набивали спальные матрасы для ночлежек.

Снова выстрел – ещё один чужак в серо-зелёной форме, вскрикнув, рухнул ничком.

– Где фонарь, как и раньше, свет на нас прольёт…

По нему били в упор из автоматов – противник не думал об экономии. Лицо изранило осколками компьютеров, щепами от стола. Четыре или пять пуль попали Павлу в грудь и ногу, – он лишь поморщился от боли, продолжая стрелять. К его счастью, у немцев не было гранат, иначе бой закончился бы значительно раньше. Он это знал – в здание телецентра разрешалось проносить только лёгкое стрелковое оружие, даже охране.

– Будем с тобой у этих стен…

Сквозь стрельбу были слышны крики офицера, отдававшего команды, и солдат, отвечавших ему. Чужой язык. До какой степени он ему чужой – просто потрясающе. Почему это не чувствовалось раньше? Павел перезарядил последнюю обойму, уложил ещё двоих нападавших – спокойно, как в учебном тире. Что-что, а это он умел делать.

– С тобой стоять, Лили Марлен…

На полу студии в лужах крови, среди битого стекла лежали люди. Он не считал, сколько, но больше двух десятков, уж точно. Никто не стонал – раненых не было, только мертвецы. В пистолете осталась одна пуля: Павла это не беспокоило. Он выстрелил в серую тень, метнувшуюся к нему, – тело шутце повисло на краю стола, дёргаясь в конвульсиях.

– Сдавайся! – услышал Павел хриплый крик – на его родном языке.

– Сейчас, – обещал он по-немецки. – Будьте добры, подождите минуточку.

Термограната отлично помещалась в левый рукав: вытянутый столбик, похожа на толстый карандаш. Сильнейшая взрывчатка, достаточно, чтобы танк уничтожить. Он выставил цайтшальтур на одну минуту вперёд и, подняв руки, поднялся во весь рост – в залитом кровью майорском мундире. Щёлкнул выстрел, на груди расплылась новая кровавая клякса, – у одного из солдат не выдержали нервы. Павел пошатнулся, но устоял. Уцелевшие люди в болотной форме окружили его, сжимая «штюрмгеверы». Из заднего ряда вышел майор, он смотрел на Павла с недоумением и ненавистью. Обычный, самый типичный уроженец Германии – светлые волосы, чуть оттопыренные уши, тонкий нос.

Приблизившись к пленному, майор с силой ударил его по лицу.

Сквозь ткань рукава Павел увидел: на термогранате зажёгся красный огонёк.

– С тобой, моя Марлен… – сказал Павел офицеру, улыбаясь разбитым ртом.

…Помещение студии заволокло дымом взрыва.

Глава 6. Затемнение

(рейхскомиссариат Москау, все города, все улицы)

Никто сначала не понял – что именно произошло.

Когда телевизор гаснет, человек думает: поломка. Телевидение работает круглосуточно, и физически такого не может быть, чтобы оно вдруг взяло да и вырубилось. Зрители подошли к своим телевизорам. Они стали стучать по ним – кулаком сверху. Пытались снять крышку, покопаться в деталях. Включить и выключить электричество. Проверяли розетки. Однако любые их действия были бесполезны.

Телевизоры не включались.

Экраны хранили тьму и больше не изливались шутками, прогнозами погоды, буйством красок, смешных комедий, не фонтанировали действием кинобоевиков. Тупое мёртвое молчание. Вскоре рухнула мобильная сеть – горожане стали судорожно звонить друг другу, пытаясь выяснить происходящее, задавали панические вопросы: но никто не имел ответов. Ни один действующий руководитель не мог внятно сказать, в чём же дело, потому что не получил инструкций. Триумвират заверял людей: не думайте, а выполняйте, мысли – привилегия начальников. Когда начальства не оказалось, все сидели и ждали распоряжений. Самостоятельно мыслить они не умели.

Понемногу люди начали выходить на улицы.

Они стихийно толпились в центре, ждали – вот сейчас пришлют пресс-офицера, и он всё им объяснит. У Министерства народного просвещения и пропаганды собралась толпа в десять тысяч человек, полагая, что уж эти-то, умеющие развязывать языком любой узел, прояснят ситуацию. Двери здания были заблокированы, из окон верхних этажей, где размещался телеканал «Викинг», вырывались языки пламени и валил жирный дым, что явно не добавляло никому спокойствия. Казалось, достаточно объявить, что сегодня крайне повысился уровень радиации, и лучше разойтись по домам: но никто не хотел брать на себя ответственность. Сотрудники, по-черепашьи втянув головы в плечи, продолжали сидеть и делать свою работу, надеясь – всё образуется само собой.

Однако ничего не образовывалось.

…К шести часам вечера первые отряды шварцкопфов вступили в Москау со стороны бывших Химок, им оказали сопротивление только блокпосты с немецким вермахтом. Солдаты элитной дивизии СС «Руссланд» сложили оружие: Триумвират не предусматривал возможность взятия шварцкопфами столицы и не оставлял своим офицерам инструкций. Вопрос с блокпостами разрешился быстро – партизаны подтянули танки и артиллерию. Уцелевших чужеземцев не брали в плен: их расстреливали тут же, возле бетонных блоков, в упор. Танки «тигр» под красными и трёхцветными флагами въехали в город, разворачивая гусеницами асфальт, а полицейские плавно, как во сне, поднимали руки. Шварцкопфы ворвались в офис гестапо на месте Новодевичьего монастыря, но тот оказался пустым – сотрудники покинули здание, исчезнув неизвестно куда. В толпе сначала робко, а затем уже открыто стали прикреплять на грудь красные банты или просто обрывки материи красного цвета. Особо сознательные блондины, заходя в косметические магазинчики, шёпотом спрашивали тёмную краску и бежали домой перекрашивать волосы. Ожесточённые бои развернулись на улице короля Гензериха, у культурного центра Великогермании, кирпичного комплекса в стиле тридцатых годов, – первой обер-комендатуры, построенной в оккупированном городе. Здание защищали части баварских СС – окружённые со всех сторон, задыхаясь от дыма пожарищ, немцы по рациям отчаянно умоляли о помощи. Но некому было им помочь. Телефоны полиции, Главного управления имперской безопасности, службы охраны Вевельсбурга молчали. Военные с радостью поднимали руки и братались с партизанами.

Телевидение также не работало.

Стемнело. Крыша культурного центра Великогермании рухнула, объятая огнём. Из переулков стучали одиночные выстрелы – разрозненное сопротивление немцев напоминало бесцельную истерику. Молодые шварцкопфы, показушно зажав в зубах сигареты, с дивной сноровкой вешали захваченных эсэсовцев на фонарях пешеходной зоны Вагнерка, а прохожие снимали казнь на мобильные телефоны. Большинство не осознало, что на их глазах происходит смена власти: каждого интересовали лишь развлечения взамен утраченных. Если видишь изо дня в день, как на телеэкране убивают людей в шоу и боевиках, настоящая смерть покажется столь же безобидной и виртуальной. Запылали кауф-хофы и рестораны, храмы скандинавских богов и государственные учреждения. Под покровом тьмы Москау охватили грабежи: даже приличные с виду люди растаскивали всё, что плохо лежит, – начались драки с охранниками магазинов. Толпа погромщиков окружила Вевельсбург, думая изрядно поживиться, но в страхе отхлынула – стены здания резко заколебались, как бархан. Мрачный замок на глазах нападавших превратился в белёсую призрачную тень, расплылся в воздухе со всем содержимым – включая и бункер самого Триумвирата.