Колымское эхо - Эльмира Нетесова

Там придрались ко всему. К клише и к тексту, к макету и к ошибкам. Вышло так, что хуже стен­газеты районную газету выпустил.

Позорили Иванова долго. Сказали, что в по­вторном случае Евменыча отстранят от долж­ности редактора, что он перестал справляться со своими обязанностями.

А тут еще как назло старшего корректора под­несло. Та и ляпнула, как сдуру:

—    Поспешили вы Игоря Павловича уволить из газеты. Ну, и что с того, что выпивал иногда. Дело свое знал, ляпов не допускал.

Это переполнило чашу терпения, и Евменыч, отбросив строкомер и гранки, выскочил во двор покурить, чтобы не послать корректора куда подальше. Ведь она первая зудела на Бондаре­ва, если тот выпьет, и требовала увольнения. Она у всех находила недостатки и ни с кем не общалась спокойно.

А тут Бондарев! О каком вся редакция гуде­ла ульем. И чего к нему прикипелись? Дня не проходило, чтоб не склоняли человека. То он не побрит, не пострижен, то неопрятно одет, то от него идет нехороший запах.

Евменыч взял его работать, нюхают пусть другие,— курит человек, а руки дрожат. Ведь вот уже убрал, уволил мужика, расстались, даже не подав руки, так теперь найди его и верни обрат­но. Что за люди? Им сам черт не угодит. Извели, всю душу издергали. За кого считают мужиков? Ведь ясно и конкретно все было сказано. Как возвращаться к исчерпанной теме?

А тут еще ответственный секретарь мчится. Этому что надо? Ах, передовицу сократить надо. Ну, и сократи сам. Не должен же Евменыч каж­дую дырку своим носом затыкать. Пусть сами поймут хоть немного, как приходится редактору.

Только до обеда с десятком жалоб обрати­лись. И все друг на друга. Как же они сами тут работали, эти взрослые люди.

Человек вернулся в редакцию выпить стакан чаю. И тут же набился полный кабинет сотруд­ников.

—   Уходите! Дайте побыть самому! — не вы­держал человек и вскоре понял, как хорошо по­сидеть в тишине, когда никто не виснет на уши.

—   А с чего я так сегодня завелся с самого утра? Что передернуло, испортило настроение, что всего перевернуло,— начинает вспоминать человек. И вспомнил:

—   Конечно, Мишка! Дай ему велосипед, хоть лопни, именно сейчас, такой, какой он хочет. И чтобы с багажником, с фарой, со всеми со­временными причиндалами. Такая игрушка стоит прилично.

—   Нет! Это вовсе не велосипед,— это слова Игоря, сказанные на прощание. Он, будто знал и напророчил:

—   Сегодня ты меня гонишь. Не устраиваю тебя, выпиваю. Но, погоди, Сашка, недолог тот день, когда искать меня будешь. Но не найдешь. А если и сыщешь, не вернешь. Я тоже имею свое имя и достоинство. Я перед тобою на коле­ни не встану. И знай, сам ты с газетой не спра­вишься. Тебе ее поручили, как мне прокуратуру, а душа к ней не лежит. Нет ничего хуже зани­маться не своим, нелюбимым делом. Скоро ты это поймешь. Я был маленьким винтиком в тво­ем большом колесе. Но без меня развалится все.

И повалилось... При Бондареве никогда не было ошибок в газете. Макеты не были столь неудачными, а клише откровенно безобразным. Никто не брал номер в руки с таким отвращени­ем. И сам Иванов понимал, что лучшей газеты он не сделает.

В этот вечер он пропыхтел над номером до полуночи. Но и он получился корявым.

—   Почему-то первополосная информация вышла на второй полосе, клише оказалось перевернутым кверху ногами, а подпись редак­тора вообще отсутствовала.

—   Да что за черт! — выругался Сашка злобно.

И третий номер готовил целиком сам.

Нет, ошибок не было. Но газета смотрелась жалкой, вымученной. Не было здесь юмора.

А такую, переполненную официальщиной, кто читать будет.

Но Евменыч доволен, ни одного замечания не поступило. Может, и не понравился номер, но промолчали. Не к чему было придраться.

—    Эдак если каждый раз до утра стану про­сиживать над нею, надолго ли меня хватит? — посетовал Александр Евменыч, сунув очеред­ной номер в папку.

А тут машинистка пришла, домой отпраши­вается, жалуется на простуду. Из носа и глаз льет. Но кто будет материалы печатать. Евме­ныч накричал на нее, отправил работать, та со слезами вышла из кабинета. Сам за корвалол схватился. Нет, не прет работа, хоть лопни. Сколько сил в нее не вкладывай, все в пустую. Нужно найти Игоря.

—    Но что я ему скажу? Не справился, не получилось? Засмеет черт лысый. Так и скажет:

—   Я тебя предупреждал.

—    И что ему отвечу? Ведь ехать за ним при­дется на Колыму. Это не ближний свет. А что если дать телеграмму, чтобы срочно позвонил в редакцию. Он поймет, в чем дело, и конечно позвонит.

Утром Игорь Павлович и впрямь позвонил Иванову. Узнав в чем дело, хрипло рассмеялся.

—   Да кто тебя знает, сегодня зовешь, а зав­тра опять увольнение предложишь?

—    Игорь! Приезжай без торга, все будет нор­мально. Кто старое вспомнит, тому глаз вон. Ко­роче, говори, когда тебя ждать?

Бондарев не промедлил. Он прилетел на третий день и сразу с пожитками пришел в ре­дакцию.

Корректоры и типография, увидев человека, сразу обрадовались, как подарку. Только сам Игорь Павлович не выглядел довольным. Он как- то осунулся, похудел. В этот день у них с Ива­новым состоялся в редакции свой мужской раз­говор:

—   Игорь, вызвал тебя из-за производствен­ной необходимости. В газете ты разбираешься лучше других. Но пьешь без меры. Так не пой­дет. Выбери что-то одно.

—   А ты мне условий не ставь. Ни я тебя, а ты меня звал. Так что кончай диктовать. Мы теперь с тобой в равном положении. Мне есть куда уехать без возврата. Я прибыл выручить тебя, а не выслушивать твою ерунду. А потому заглохни, давай вместе исправлять твою срань,— ответил заносчиво.

Целых два месяца работали мужики без сбо­ев. Выпустили не один десяток газет, мотались в командировки, уставали, ночевали прямо на подшивках газет. А утром, глотнув по стакану чаю, снова мчались в путь или садились за ма­териалы. О поездке на Колыму никто не вспо­минал. Случай не выдавался. Мужчины работа­ли сутками. В эту газету никто не хотел ехать работать, все знали, что оклады здесь самые низкие, условия самые дрянные. Коллектив не­подъемный, одни старики. Их в командировку силой не выгонишь.

Вот и тянулись эти двое за всех разом. Писа­ли с утра и до ночи. Сами печатали, вычитыва­ли, макетировали, а далеко за полночь шли до­мой, угадывая улицу по домам.

—   Слушай, Сашка, здесь все как на Колыме. Одного не хватает — волков. Да еще магазинов нет, где в позднее время можно купить кусок хлеба. Вот жизнь дурацки устроена. Когда хлеб есть, жрать неохота, и наоборот.

—    Слушай, Игорь, пошли ко мне домой. Пусть не ахти что сыщем в такое время, но по стакану чаю выпьем, хоть согреемся малость. Раскладушку тебе дома найдем,— впервые при­гласил Иванов Бондарева домой. Тот категори­чески отказался, сославшись на то, что сильно храпит ночами и никому не даст уснуть.

Иванов для виду посетовал, но про себя об­радовался отказу. Решив, что беспокоить домаш­них в такое время не стоит.

Оба разошлись по своим домам. Евменыч уже через полчаса спал крепким сном, а Бонда­рев снова писал материал для газеты. Уснул он, когда стало светать.

Игорь Павлович молчал Евменовичу, что все это время он переписывается с Варей и Асланом. Он предупредил их, что съехал с их дома, клю­чи и Султана отдал Федору, попросил не оби­жать волчонка и даже дал денег ему на кости.

Варя в ответ написала, что очень скучает по Колыме. И хотя новое место действительно пре­красно и живописно, все ж оно для нее чужое и не ложится теплом на душу.

—   Аслан очень заботится обо мне. Но и его раздражает моя постоянная хандра. Все мне здесь не то и не так. Все тут есть, всякие фрук­ты и овощи, но нет нашего, северного. Нет на­ших просторов, чистого с морозом воздуха, сту­деной ключевой воды, нашего неба и моей избы, где все знакомо до мелочей. А самое главное, не хватает могилы моей матери. Мне не с кем поговорить, поделиться и посоветоваться. Я словно девчонка заблудилась в большом, дремучем лесу, где все люди говорят на разных языках, и мы совсем не понимаем друг друга.