Огня для мисс Уокер! - Ольга Алексеевна Ярошинская

девать эту палку? Кто знает, вдруг это то самое копье, которым святой Эдвард поразил чудовище? Тогда ему самое место в музее, если его все же когда-нибудь откроют.

Так ничего и не решив, Ральф поехал вперед, всматриваясь во тьму. Судя по поредевшим огням факелов, волк не спешил возвращаться в лес, а бежал к городу. Зверь определенно вел себя странно. Может, бешеный? И где, кто бы знал, ходит Джейн? Да еще и босиком!

* * *

Элизабет слишком поздно услышала шум: пес, мерзко тявкающий за забором, заглушал своим лаем все остальные звуки. Впрочем, даже если бы она пустилась со всех ног – смогла бы убежать от хищного зверя, который вылетел на нее из темноты?

Сдавленно вскрикнув, она инстинктивно отпрыгнула подальше, наткнулась на шаткий забор, который рухнул под ее весом и, путаясь в юбках, ползком попятилась к навозной куче, в которую собиралась бросить ожерелье. Песик взвизгнул и удрал куда-то, поджав хвост. Элизабет тоже бы бросилась следом и забилась в какую угодно конуру, но ноги стали ватными, и все, что ей оставалось, – вжиматься в теплую вонючую кучу и смотреть, как медленно приближается смерть. Волк лениво переступил крупными лапами, слегка опустив голову, и остановился у поваленного забора. Ноздри его влажно поблескивающего носа расширились. Трясясь от страха, Элизабет пыталась вспомнить молитву святому Эдварду, загребая на себя руками навоз в тщетной попытке то ли спрятаться, то ли отбить запах.

– Святой Эдвард, заступник от зла, защити меня…

Волк вдруг фыркнул, и звук получился странно похожим на смех. Но кажется, зверь пока не собирался нападать. Он стоял позади забора, и на морде его, освещенной необыкновенно яркой луной, блестели человеческие глаза. Встретившись с ним взглядом, Элизабет зажала рукой рот и замычала от ужаса, а потом вдруг почувствовала, что под ягодицами стало мокро и тепло. Вервольф снова фыркнул, теперь с явным презрением, и припустил дальше по дороге – к городу, который мирно спал.

Всхлипывая, Элизабет поднялась на ноги и снова упала. Сердце заходилось в припадке, а руки дрожали. Пошатываясь, она оперлась на навозную кучу, перевела дух. Рефлекторно поправила прическу и сняла приставшую к макушке грязь с пучком соломы. Разрыдавшись, Элизабет попыталась отчистить волосы, вытянула все шпильки, прочесала пальцами прядки, но они только встали дыбом – то ли от прилипшего навоза, то ли от пережитого ужаса.

– Она здесь! – выкрикнул кто-то. – Обернулась взад!

– От нас не уйдешь!

А потом ее ударили наотмашь, так что она снова отлетела на почти ставшую родной кучу, и луна оказалась прямо перед глазами, красная, как клюква. Ее схватили за ногу и потащили на землю, кто-то вцепился в волосы, пальто затрещало по швам, чья-то рука смяла грудь, и Элизабет закричала от боли.

– Стойте! – вмешался зычный голос. – Это ж дочка хозяина!

Кто-то ткнул факелом едва не в лицо, и Элизабет отвернулась, зажмурилась. По щекам побежали горячие слезы.

– Элизабет Блювенгейз? – неуверенно подхватила разноголосая толпа.

Ее подняли и поставили на ноги, отряхнули одежду. Кажется, вокруг было столько народу, а тут все вдруг разбежались кто-куда, и рядом остались только двое: лысый мужик, нервно сминающий шапку, и длинный молодой парень с рябым лицом.

– Мы это, проведем вас до дома, – сказал он, пряча глаза. – Вы папеньке своему обязательно скажите, что мы вас не трогали, а наоборот – защитили.

– Что ж вы, мисс, по ночам бродите! – возмутился старый. – Вот и попали под руку!

– А что, по ночам в Вуденкерсе принято бить беззащитных женщин? – воскликнула Элизабет и зарыдала еще сильнее.

– Так мы ж думали, то вервольф, – смущаясь, пояснил молодой.

– Перепутали, – хмуро добавил лысый. – Ну, пошли.

Придерживая ее под руки с обеих сторон, они довели Элизабет до дома и передали экономке. Та, охая, тут же приказала сделать ванну и найти доктора, а еще – чего Элизабет уже не видела – отправила мальчика с письмом.

Оставили дочку одну – куда это годится? Да еще такую, за которой глаз да глаз. Ворча себе под нос, миссис Фертинг заботливо промывала волосы Бетти, которую словно макнули с головой в отхожее место. Пусть мистер Блювенгейз даже уволит ее, но она расскажет ему все: и про эти прогулки по ночам, и про инспектора, и про разговор с Кэтрин, который миссис Фертинг недавно подслушала.

Оставив Бетти отмокать в ванной, миссис Фертинг вернулась в прихожую, чтобы осмотреть сброшенную одежду. Пальто оказалось подрано, но можно и зашить. Мисс Блювенгейз такое носить уже не будет, а вот племяннице миссис Фертинг – в самый раз. Ощутив внезапную тяжесть в одном из карманов, миссис Фертинг с изумлением вынула из него ожерелье, камни в котором блестели словно свежие капли крови. Первый порыв – украсть – прошел очень быстро. Такие камни тайком не перепродашь. А вот что проблем наживешь – это точно.

Спрятав ожерелье в карман передника, миссис Фертинг вручила грязное пальто служанке, растолкав ту ото сна. Ничего, небось еще выспится. А отстирать лучше сейчас, пока грязь и вонь не въелась. А про ожерелье она тоже обязательно расскажет. И пусть мистер Блювенгейз сам разбирается.

Глава 21

Время молитв и чудовищ

Джейн пришла в себя от удара, который вышиб из легких весь воздух, и судорожно засипела, пытаясь вернуть способность дышать. Она будто упала с большой высоты прямо на гладкий твердый пол, разрисованный спутанными линиями, которые двоились перед глазами. Упершись в него ладонями, Джейн приподнялась и снова упала. Отдышалась. Все тело ныло и было безвольным, как тряпка. Что произошло? Где она оказалась?

Воспоминания мелькали обрывками, как клочки фотографий, подхваченные ветром.

Факелы, озлобленные рожи, кулаки. Миссис Олдброк, Томас, Ральф. Конюшня горит, отчаянное ржание заглушает крики. Луна покраснела, обагренная кровью. Ральфа бьют сразу трое, и он падает. Быстрая пульсация крови и легкая боль, а потом… Освобождение, восторг, быстрый бег.

Джейн прижала руку к солнечному сплетению и нащупала свежую царапину. Сев, осмотрелась.

Она оказалась в церкви. Святой Эдвард, едва освещаемый огарками свечей, торжествующе смотрел на нее с фрески. Трещины на ней избороздили его лицо шрамами.

Она помнила город, окутанный плотным туманом. Туда ей было нельзя.

Ее ступни и руки были измараны землей. Джейн отерла ладони о голые бедра, оставив на них полосы грязи. Всхлипнув, подползла к алтарю, сдернула с него покрывало и закуталась, обвязавшись бахромчатыми углами.

К телу возвращались силы, и вскоре Джейн, опираясь на алтарь, поднялась.

Видимо, воспитание отца, которого она так долго считала родным, все же пустило корни в