Манящая тайна - Сара Маклейн

Темпл откинулся на канаты в дальнем углу ринга.

— Так ты не знала о его плане?

Ее глаза широко распахнулись.

— Конечно, нет! — Как он мог подумать, что она…

А как он мог об этом не подумать?

Мара покачала головой:

— Нет-нет, я бы никогда не причинила вам боли.

Его губы дрогнули в улыбке.

— Я назвал тебя шлюхой, и ты очень разозлилась.

Это задело ее даже сейчас. Но она не отвела глаз.

— Да, разозлилась. Но я вполне справлялась с собой.

Тут он хохотнул.

— Совершенно верно!

Темпл надолго замолчал, но по-прежнему наблюдал за ней. И казалось, его темные глаза видели ее насквозь. Может быть, именно эти глаза заставили ее сказать:

— Я счастлива, что вы поправились, ваша светлость. — Это была чистейшая правда.

И в то же время ужасная ложь.

Потому что слово «счастлива» даже близко не описывало тот поток эмоций, что захлестнул ее, когда она увидела Темпла, вернувшего себе силу и мощь. Облегчение, благодарность, ликование — вот какие нахлынули на нее чувства.

А Темпл вдруг оторвался от канатов и медленно подошел к ней. Мару охватил трепет предвкушения. Когда же он протянул к ней руки, она не стала колебаться — тотчас подалась ему навстречу. Он прикоснулся ладонью к ее щеке, и Мара подняла руку, удерживая его ладонь на месте.

— Ты жив… — прошептала она.

Что-то промелькнуло в его взгляде.

— И ты — тоже, — ответил он.

И тут впервые за двенадцать лет она почувствовала себя живой. Каким-то образом Темпл помог ей в этом. А ведь этот мужчина должен быть ее врагом… И скорее всего он им и остается. Он наверняка хотел погубить ее за все те ужасные вещи, что она натворила. За все ее грехи.

— Я боялась, что ты умрешь, — прошептала она.

Он улыбнулся:

— Ты бы этого не потерпела. Я не решился тебя разочаровать.

Мара попыталась улыбнуться ему в ответ, но у нее ничего не получилось. Она подумала о другой пациентке. О другой смерти. И он, возможно, видел это по ее лицу, должен был видеть.

— Рассказывай, Мара.

Внезапно ей захотелось, чтобы он и это узнал.

— Я не смогла ее спасти, — прошептала она.

— Кого?

— Мою мать.

Он наморщил лоб.

— Но твоя мать умерла, когда ты была еще ребенком…

— Мне было двенадцать.

— Ребенком, — повторил он.

Мара потупилась. Она смотрела на свои туфли, выглядывавшие из-под чужой юбки. Туфли почти соприкасались с его пальцами, выглядывавшими из-под брюк.

Так близко…

Я была достаточно большой, чтобы понимать: она умирает.

— Она сгорела от жара, — произнес Темпл, и Мара услышала в этих словах попытку ее утешить. Казалось, он говорил: «Ты не могла этого знать. Ничего нельзя было сделать».

Десятки людей говорили ей то же самое. И все они верили в это.

Да только не было у матери никакого жара. То есть был, но… Все происходило не так, как рассказывал отец. Жар начался не от болезни, а от раны, которую никто не вылечил. И она ужасно страдала от боли.

Темпл приподнял ее подбородок и заглянул ей в глаза. И во взгляде его был вопрос.

— Он ее убил, — прошептала Мара.

— Кто ее убил?

— Мой отец.

Даже сейчас, через столько лет, ей было трудно называть его так. Трудно думать о нем как об отце.

Темпл покачал головой, и Мара поняла, о чем он думал. Думал, что такого не могло быть, что мужья не убивают своих жен.

— Ему не нравилось, когда мы с Китом поступали вопреки его желаниям, а мать делала все, чтобы защитить нас.

— В тот день… — Мара замялась. Ей не хотелось рассказывать дальше, но она уже не могла остановиться. — В тот день он купил новый бюст. Греческий, или римский, или персидский — не помню. Мы с Китом бегали по дому, и я наступила себе на юбку. — Мара грустно улыбнулась. — Мне только-только разрешили носить длинные юбки, и я ужасно этим гордилась. Считала себя взрослой. И вот споткнулась и налетела на статую, которую поставили на стол на верхней площадке лестницы. — Она со вздохом пожала плечами. Статуя опрокинулась прямо через перила. Пролетела два этажа вниз, к входной двери. — Мара и сейчас видела это, видела, как статуя лежала разбитая, неузнаваемая. — А он пришел в бешенство. Помчался ко мне наверх, на площадку.

— Ты не убежала?

Вопрос удивил ее.

— Если бы убежала, было бы еще хуже.

— Порка, да?

— Я бы выдержала. Он часто нас наказывал. — Мара помолчала. — Но мама решила, что с нее довольно.

— И что же она сделала?

— Набросилась на него. С ножом.

Темпл судорожно сглотнул и пробормотал:

— О Господи…

Мара снова и снова вспоминала эту сцену, вспоминала уже много лет. Ее красавица мама, как мстительная королева, стала между своими детьми и мужем, не подпуская его к ним.

— Он начал смеяться над ней, — продолжала Мара. Снова вздохнув, она посмотрела Темплу в глаза. — Он был гораздо сильнее мамы.

— И он вонзил в нее этот нож?

Мара кивнула.

— Пришли доктора, но они ничего не смогли сделать. А умирала она долго и мучительно.

— О Господи, — повторил Темпл и прижал Мару к своей широкой мускулистой груди. — И тебе пришлось с этим жить? Жить… в его доме?

«До тех пор, пока он не предложил меня другому мужчине. И тогда я и решила бежать».

Но Мара не сказала этого. Не хотела напоминать герцогу о том, что именно из-за нее его жизнь столь резко изменилась.

Какое-то время она молчала, а потом сказала то, чего никогда еще не произносила вслух.

— Если бы я не разбила ту статую… — Ей все же не удалось договорить.

Тут Темпл снова взял ее за подбородок и снова заглянул ей в глаза.

— Мара, ты ни в чем не виновата. Это не твой грех.

Она понимала это… и не верила.

— Тем не менее я за него заплатила. — Мара криво усмехнулась. — То была плата по чужим долгам. Уж ты-то кое-что об этом знаешь.

— Не так много, как тебе кажется, — ответил Темпл. Его большой палец, как горячий шелк, скользил по ее щеке — вверх и вниз, вверх и вниз, и движения эти одновременно успокаивали и возбуждали.

Он следил за своим пальцем, и Мара воспользовалась этой возможностью, чтобы рассмотреть и его; сломанный нос, шрам под глазом, еще один, рассекавший нижнюю губу, все это она уже знала. На какое-то время она даже забыла про их разговор, всецело сосредоточившись на обещании, даруемом его прикосновениями. Когда же он заговорил, она увидела, как шевелились его губы, произносившие слова.

— Я считал, что это мой долг. — Мара не сообразила, о чем Темпл говорил, а он между тем продолжал: — Я ведь думал, что убил тебя. — Он сказал это так, словно говорил о чем-то незначительном — об утренней газете или о погоде. Опустив руку, он добавил: — Как оказалось, я этого не делал.