Гордая любовь - Робин Хэтчер

Ремингтон протянул руку.

– Вот моя визитная карточка. По утрам Сойер всегда бывает дома, с гувернером. Если ты не хочешь встречаться со мной, по крайней мере зайди повидать Сойера.

Вопреки тому, что советовал ей разум, Оливия взяла карточку и, опустив глаза, ничего не замечая вокруг, стараясь ничего не видеть и ни о чем ни думать, направилась к дому.

Оттуда доносились прекрасные звуки музыки, Либби услышала, как оркестр заиграл вальс Чайковского.

– Помнишь, как мы танцевали однажды вечером? – тихо спросил Ремингтон. – Потанцуй со мной еще раз, Либби.

– Нет, – прошептала она.

– Я не хотел причинять тебе боль. Я люблю тебя.

Она отпрянула, словно он нанес ей удар.

– Мистер Уокер, – сдавленным голосом выговорила девушка, – из всей лжи, которую вы на меня обрушили, эта – самая жестокая.

Оливия резко повернулась и быстро вошла в дом. Она, казалось, очнулась ото сна, и визитная карточка Ремингтона, медленно кружась, опустилась на землю.

27

Ремингтон смотрел на янтарную жидкость в стакане, думая, как приятно будет сейчас выпить глоток. Все свои переживания, чувство вины и самобичевание он хотел бы утопить на дне бутылки. Но, даже если напиться до потери памяти, это не поможет найти ответы на мучающие его вопросы.

Уокер отставил стакан и повернулся к камину, наблюдая, как языки пламени лижут поленья на решетке.

Прошла почти неделя с тех пор, как он видел Либби на балу у Харрисонов, а она так и не пришла навестить Сойера. Ремингтон не мог даже предположить, что она устоит перед искушением повидать мальчика, ведь она любила его, как собственного ребенка. Он не сомневался в том, что Либби придет.

Молодой человек откинулся на обтянутую кожей спинку кресла и закрыл глаза, осознавая жестокую правду: она ненавидит его больше, чем любит Сойера.

Слишком много ненависти…

Но как эту ненависть победить, если он не может даже поговорить с ней, объяснить, что произошло, рассказать, что не собирался брать деньги ее отца, что в телеграмме, которую он отправил Нортропу, он не выдавал Либби, что Вандерхоф полностью исказил ее содержание.

Каким же он был глупцом! Ему следовало принять меры, чтобы замести собственные следы. Он должен был догадаться, что будет не последним детективом, был обязан отвести Нортропа и его ищеек от Либби. Проклятье! Как много следовало сделать по-другому!

Ремингтон склонился вперед, опершись локтями о колени.

Сидеть и думать о том, что следовало, а чего не следовало делать, – пустое занятие. Таким образом не вернуть Либби, не освободить ее от железной хватки отца.

Однако Ремингтон не мог запросто прийти к Вандерхофам и вручить свою визитную карточку, чтобы повидать Либби. И, не пытаясь это сделать, он понимал, что ему заказан вход в этот дом. Но, даже если ему удастся проникнуть внутрь, Либби откажется с ним разговаривать. Нет, лучше всего найти возможность встретиться с Либби вне «Роузгейта». А это означает, что он должен активнее посещать светские рауты. И, следовательно, участвовать в «параде холостяков». Придется получать приглашения во все приличные дома, на все ужины, приемы и балы. Ремингтон поднялся и прошел через комнату к камину. Облокотившись на каминную полку, он, прищурившись, смотрел на языки пламени.

Родственные связи всегда позволяли Ремингтону свободно вращаться в соответствующих кругах нью-йоркского общества, но он никогда не задумывался над тем, чтобы извлечь из этого какую-то пользу. Напротив, он сосредоточил все свои усилия на том, чтобы немедленно, но верно собственными силами увеличить свой капитал. Ему удалось познакомиться с нужными людьми с Уолл-стрит и с их помощью удачно вложить деньги. Время от времени он ужинал в домах этих бизнесменов, встречался с их женами и дочерьми, но никогда не проявлял никаких матримониальных интересов. Ремингтон преследовал только одну цель – найти способ уничтожить Нортропа Вандерхофа.

Уокер с силой ударил кулаком по каминной полке. Каким же дураком он все-таки был! Каким слепцом! Каким бездумным глупцом!

– Я не сдамся, Либби, – поклялся он. – Я никогда не сдамся!

Ужин в «Роузгейт» обещал быть не слишком большим приемом. За столом сидели человек тридцать гостей, в основном из старейших семейств Нью-Йорка, вокруг которых с начала века постепенно складывалось избранное манхэттенское общество. Среди присутствующих были, правда, некоторые исключения, и главное – Спенсер Ламберт, виконт Челси, наследник титула десятого графа Нортклиффского.

Виконт сидел слева от Оливии и был чрезвычайно к ней внимателен, пока друг друга сменяли одно за другим первые десять блюд. Он пытался развлечь ее историями о своих приключениях на диком американском Западе, жалуясь, что не удалось встретиться с американским бизоном, но восторженно рассказывая о победе над медведем-гризли и лосем.

Без сомнения, Спенсер был тем самым человеком, которого отец выбрал ей в мужья. Оливия ни секунды не сомневалась в этом, хотя пока не было сказано ни слова. «Интересно, – размышляла Либби, – огорчит ли виконта тот факт, что новобрачная окажется не настолько невинной, насколько подобало бы невесте будущего графа. С другой стороны, если английскому лорду необходимо набить свои сундуки деньгами, может, он окажется не столь уж привередлив».

– Должна вам сказать, лорд Ламберт, – прощебетала через стол Пенелопа Харрисон, – мы безумно рады, что вы вернулись в Манхэттен.

– Я тоже, – ответил молодой человек, не отводя взор от Оливии. – На самом деле рад.

Она постаралась заставить себя улыбнуться, но не слишком успешно. Либби понимала: что бы она ни делала, что бы ни говорила, это не имеет значения. Ее замужество почти не зависит от милашки Спенсера Ламберта, зато полностью от того, какое приданое предложит ее отец.

Оливия повернулась и обвела взглядом длинный стол. Нортроп восседал во главе, мерцающее сияние свечей почти не позволяло разглядеть его лицо. Сколько же он заплатит, чтобы выдать ее замуж за этого англичанина? Он потратил целое состояние только на то, чтобы найти и вернуть ее домой. Какую же сумму выделит он теперь, чтобы отправить дочь подальше от дома?

Ходят слухи, что Энсон Стейджер отвалил миллион долларов ради того, чтобы его дочь Элен стала леди Артур Батлер. А Лили Хаммерсли, как поговаривают, стала герцогиней Мальборо за четыре миллиона долларов. Бывшая Анита Мерфи пополнила ряды богатых американских наследниц в Англии за два миллиона.

«Сколько же ты дашь за меня, отец?» Она снова обратила свое внимание на Спенсера, разглядывая его холодным, отсутствующим взором. Он показался ей довольно симпатичным: золотистые волосы, светло-карие глаза, узкое лицо с чисто выбритым подбородком. Он был на несколько лет старше Оливии. Может, ему еще не исполнилось тридцати.