Полное собрание сочинений. Том 17 - Л Н. Толстой

№ 1.

Война кончилась. Войска стояли на югѣ Россіи. — Командующимъ войсками былъ назначенъ извѣстный своимъ счастьемъ и успѣхомъ по службѣ князь Ѳедоръ Мещериновъ. Ему было 34 года, а онъ ужъ былъ Генералъ-лейтенантъ, Генералъ Адъютантъ и Командующій войсками, изъ нѣкотораго приличія только передъ старыми полными генералами не названный Главнокомандующимъ. —

Какъ у всякаго человѣка, быстро идущаго впередъ по избранной дорогѣ, [у князя] были враги и были страстные поклонники. Но враги ничего не могли сказать противъ Мещеринова, кромѣ того, что онъ молодъ и, хотя уменъ, но не такъ302 уменъ и образованъ какъ можно бы желать въ его положеніи; но никогда Мещериновъ не поставилъ себя въ такое положеніе, гдѣ бы замѣтенъ былъ недостатокъ ума или образованія. Для того, что онъ дѣлалъ, было всегда у него достаточно ума и образованія.

Говорили, что онъ ушелъ такъ далеко, благодаря своему искательству въ властныхъ людяхъ; но никто не могъ сказать, чтобы искательство его было не благородно. Онъ любилъ сильныхъ міра сего, и его любили. И онъ не виноватъ былъ, что его дружбы были въ этомъ сильномъ кругу. Въ униженіи себя передъ кѣмъ либо никто не могъ уличить его. Говорили, что онъ любилъ веселье и женщинъ; но онъ самъ первый говорилъ это. Говорили, что онъ умѣлъ показывать лицомъ товаръ своихъ заслугъ, что была театральность въ его дѣйствіяхъ; но онъ самъ говорилъ, что онъ любитъ303 величіе, и онъ никогда не могъ быть смѣшенъ <для большой массы>; а если были люди, находившіе смѣшное въ его величіи, то ихъ смѣхъ былъ слишкомъ тонкій, чтобъ сообщаться массамъ и казался смѣхомъ зависти. Страстные поклонники говорили, что онъ былъ великій человѣкъ, очевидно призванный къ великому. Но всѣ — тѣ, которые такъ или иначе думали, должны были соглашаться въ томъ, что человѣкъ этотъ независимо отъ своихъ свойствъ, какъ янтарь независимо отъ своихъ свойствъ, имѣлъ еще какую-то помимочную силу, очевидно сообщавшуюся всѣмъ людямъ, приходившимъ съ нимъ въ сношеніе. —

Войска — вся масса оживлялась, узнавая, что онъ пріѣзжаетъ или назначается начальникомъ, наружность, лицо, голосъ его, звукъ его имени дѣйствовалъ возбудительно. Молодые офицеры, солдаты съ особеннымъ удовольствіемъ дѣлали ему честь, когда онъ съ красивымъ конвоемъ впереди и сзади коляски проѣзжалъ по улицамъ. Когда онъ говорилъ въ толпѣ начальствующихъ, окружающіе прислушивались къ его голосу и приписывали значеніе каждому его слову. Когда его неподвижное красивое лицо вдругъ измѣнялось въ улыбку, улыбка эта сообщалась невольно. Когда офицеры и солдаты, проходя мимо дворца, который онъ занималъ, видѣли съѣздъ каретъ, свѣтъ въ окнахъ и звукъ музыки, они съ удовольствіемъ безъ малѣйшей зависти думали о томъ, что нашъ Князь веселится. Его вездѣ, гдѣ онъ начальствовалъ, называли нашъ Князь.

Утренніе доклады кончились. Два Генерала и адъютантъ съ портфелемъ, излишне раскланиваясь въ дверяхъ, ушли наконецъ. Князь посидѣлъ, облокотивъ лобъ на руку. Въ головѣ его происходила всегда занимавшая нѣсколько времени перемѣна, какъ въ органѣ валовъ. Все утро у Князя не было мысли кромѣ дѣла. Теперь же валъ дѣла работы вынулся и замѣнился другимъ, валомъ удовольствія. Князь всталъ, заложивъ руки назадъ и выглянулъ въ пріемную. Съ Адъютантомъ сидѣлъ Никитинъ. Никитинъ, служащій у Князя же по гражданской части, игрокъ, свѣтскій, умный, бойкій, все знающій, услужливый человѣкъ съ неяснымъ прошедшимъ, но человѣкъ высшаго круга. Его то и нужно было Князю.

— А, Никитинъ! — Онъ подозвалъ его къ себѣ, подалъ два пальца руки. — Ну что дѣла?

Горбоносое, тонкое лицо Никитина, сангвиническое, но худое, съ мелкими жилками, какъ и всегда выражало веселую, энергическую насмѣшку надъ всѣмъ, съ чѣмъ онъ имѣлъ дѣло.

— Дѣла бездѣлья, Князь? — сказалъ онъ, пожимая два пальца также весело и просто, какъ, если бы ему съ поклономъ были протянуты обѣ руки. — Дѣла вотъ какъ. Завтра у васъ репетиція. M-me Синивинъ-Зюлейка и дѣлаетъ костюмъ. Она будетъ прелестна. Ивановъ Арабомъ.

—Ну, Ивановъ по мнѣ хоть Самоѣдомъ. Такъ зовите ихъ завтра обѣдать ко мнѣ. Нынче у меня офиціальный. Если хотите, пріѣзжайте.

— Благодарю, Князь, если позволите, не пріѣду.

— Все карты.

— И карты, и нѣжная страсть...

Князь улыбнулся и попросилъ Адъютанта велѣть подавать коляску.

Онъ ѣхалъ къ начальнику города и къ женщинѣ, которая ему уже надоѣла. Сининская была та женщина, самая блестящая въ городѣ, которую онъ выбралъ, но которая, странно ему казалось, выбрала не его, но однаго женатаго Полковника Ком[андира] <Князя> Семена Щетинина, однаго изъ тѣхъ дюжинныхъ героевъ послѣдней войны, который изъ отставки поступилъ на службу и что то тамъ въ глубинѣ арміи дѣлалъ, хлопоталъ, и добились той маленькой военной репутаціи, которая такъ дорого стоитъ и такъ мало даетъ. —

Князь Мещериновъ не признавался себѣ — это было бы унизительно, — но онъ ненавидѣлъ Щетинина за эту женщину и теперь съ помощью Никитина, знавшаго весь свѣтъ и все умѣющаго, добивался того, чтобы у Сининской занять мѣсто Щетинина. —

Князь зналъ Щетинина, какъ своего подчиненнаго, но никогда не любилъ его. Въ Щетининѣ было что-то неясное и жестокое, для Князя Щетининъ былъ изъ того же круга, какъ и Мещериновъ, былъ также военный и также честолюбивъ; но во всемъ есть оттѣнки: Щетининъ былъ дальше отъ Князя, чѣмъ его Адъютантъ Ефремовъ изъ мелкихъ дворянъ именно потому, что Щетининъ могъ думать, что онъ имѣетъ тѣже честолюбивые помыслы, какъ и Князь и въ особенности потому, что Щетининъ могъ думать, что онъ тогоже круга, какъ и Князь, тутъ и была огромная разница. Можетъ быть, что Щ[етинины] б[ыли] древняя <фамилія>, можетъ быть, они были хорошей породы. Это надо было изслѣдовать, то же, что Мещ[ериновымъ] дала Екат[ерина] 40 тысячъ десятинъ и что съ тѣхъ поръ они друзья двора, это несомнѣнно, и положеніе другое. Князь не позвол[илъ] бы себѣ сказать, что онъ не лю[битъ] Щетинина, это б[ыло] б[ы] низко; но 2 нед[ѣли] т[ому] н[азадъ], онъ подпис[алъ] бумагу, подсун[улъ] назн[аченіе] Щ[етинину] бр[игаднымъ], и былъ радъ этому. Если бы онъ далъ себѣ тр[удъ] поду[мать] чему онъ радъ, онъ нашелъ бы, что онъ р[адъ] т[ому], что Щ[етининъ] заслуж[илъ] др[угаго], но ему да[ли] (зная, что ему пріятно), и онъ подписалъ. —

Онъ одѣлся и вышелъ садиться. Князю доложили о Щетининѣ.

— Зачѣмъ не вовремя? — но благод[аря] этому чувству, чтобы быть благород[нымъ], онъ принялъ.

№ 2.

Князь Ѳедоръ Щетининъ.

1 часть.

I.

Уже прошло 2 года съ тѣхъ поръ, какъ Князь Ѳедоръ Щетининъ оставилъ свой домъ, семью и тихую, занятую жизнь и не для честолюбія, не для выгоды, не для славы, бросилъ все и поступилъ опять въ военную службу тѣмъ же чиномъ подполковника, которымъ онъ вышелъ. Онъ поступилъ тогда на службу только потому, что, прочтя въ газетахъ о томъ, какія оскорбительныя условія были предложены вѣ Россіи, онъ почувствовалъ себя оскорбленнымъ, ничего не могъ дѣлать, думать; и, когда пріѣхалъ въ Москву изъ деревни и увидалъ друзей и знакомыхъ и почувствовалъ, что то чувство оскорбленія было не въ немъ одномъ, а во всей Россіи, онъ понялъ, что ему нельзя жить по прежнему, вернулся домой, объявилъ своей женѣ рѣшеніе поступить въ военную службу, перенесъ слезы, отчаянье, угрозы семьи, подалъ прошеніе и уѣхалъ на войну; прошло два года, война ужъ кончилась. Имя Ѳедора Щетинина знало все войско, знала и Россія, когда читала дневникъ войны и ужъ начинала забывать его. Ѳедоръ Щетининъ былъ Генералъ маіоръ съ золотою саблей и тремя чинами,304 Владимиромъ съ мечемъ и звѣздой, которымъ онъ не гордился, и георгіемъ за взятіе батареи, которымъ онъ гордился. Война ужъ кончилась 6 мѣсяцевъ, и большинство людей, вступившихъ на службу какъ Щетининъ только для войны, повышли въ отставку, но онъ оставался на службѣ и даже не побывалъ дома. Онъ былъ начальникомъ305 бригады въ войскахъ, стоявшихъ <въ одномъ изъ южныхъ городовъ> еще на границѣ. Командующій войсками былъ сильный по богатству, знатности, придворнымъ связямъ — Князь Михайла Острожскій. <Штабъ войскъ находился въ прелестномъ южномъ городѣ.>

Острожскій, молодой красавецъ, сильный по связямъ, холостякъ, богачъ, независимый начальникъ края, жилъ Царемъ въ маленькомъ и прелестномъ южномъ городкѣ, окруживъ себя блестящей военной самовластной роскошью, и жизнь для главныхъ лицъ войска, особенно послѣ трудовъ, лишеній и опасностей войны, была <для> молодыхъ военныхъ волшебно обворожительная.

Красивѣйшія женщины края, подъ разными предлогами, столпились въ городкѣ, и жизнь города была рядъ гуляній, баловъ, музыки,306 обѣды, все это съ военнымъ блескомъ, военно веселой безпечностью и военной самовластностью.

II.

Было время уборки винограда. Солнце только что ало поднялось изъ за горъ, и застанные ими307 отрывки не то облакъ, не то тумана тревожно носились въ голубомъ небѣ, не зная куда дѣться: наверхъ ли уйти? лечь ли, прицѣпиться на землю? или бѣжать за одно всѣмъ туда, къ молочной полосѣ308 залегшей за моремъ на западѣ. А солнце обливало гдѣ блестящимъ лакомъ росу и зелень и чуть крапинами чернѣющія отъ сырости росы дороги, виноградники, гдѣ крыши домовъ и разводило свои блестящiя дорожки по морю, рябившемуся309 отъ легкаго вѣтра. Городокъ шумѣлъ ужъ городскими звуками. Князь Ѳедоръ Щетининъ въ военномъ сюртукѣ и съ георгіемъ въ петлицѣ, въ военной фуражкѣ, тѣмъ невѣрнымъ[?], но молодецкимъ шагомъ, которымъ ходятъ только военные, [шелъ] мимо рѣшетки сада къ большому дому, въ которомъ была его квартира.310 Не доходя до дома, онъ остановился, какъ будто движенье ходьбы нарушало тотъ трудный ходъ мысли, которымъ была занята его голова. Онъ постоялъ, поднялъ голову, вздохнулъ, крякнулъ и, поднявъ голову, пошелъ скорѣе и рѣшительнѣе. Когда онъ завернулъ на свой дворъ, и деньщикъ кучеръ, мывшій коляску, и адъютантъ, стоявшій на крыльцѣ, увидали его, лицо Князя Ѳедора приняло то обычное красивое выраженіе твердости и таившейся за ней веселой доброты, которое привыкли его подчиненные видѣть неизмѣннымъ въ траншеяхъ и на парадахъ, только съ той разницей, что311 подъ огнемъ преобладало выраженіе твердости, а на парадахъ, обѣдахъ и балахъ преобладало выраженіе веселой доброты. — Теперь было больше твердости и даже строгости. Князь Ѳедоръ зналъ, что и кучеръ, и деньщикъ, и адъютантъ особенно, знали, откуда онъ шелъ, знали, что онъ шелъ отъ любовницы, у которой провелъ ночь, и это заставляло его строже смотрѣть на нихъ.