Хранитель Врат - Роман Кузнецов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С Чечней как раз вопросов к тебе нет. Плавали, знаем. Ты нам про свои подвиги в Питере расскажи.
– Да ты, я смотрю, мой фанат! Всю биографию знаешь. Хочешь про Питер – слушай про Питер. Там было так. После Чечни я в ментовке в Питере работал. По наркоте. Команда хорошая подобралась, из старых. Мы накрыли несколько сетей. На главных бенефициаров вышли. Ими, как догадываешься, власть держащие были. По ним работать не дали. Подставили и уволили вместе с Лехой и Славкой. Не посадили, потому как знали слишком много, а убить не смогли. Пытались, но не смогли. Тупо подставили и слили, но я не в обиде. В ту пору всю страну слили, как в унитаз, – что мы? Крови тогда много пролилось. Наших прилично полегло, но шваль мы капитально проредили. Из Питера нам надо было срочно уезжать – уж слишком многим мы поперек горла встали. Мы тогда в Красногорловку поехали, у Лехи там сестра была, к ней и поехали. А Красногорловка – это моногород. То есть вокруг одного предприятия построен. Этот завод олигарх местный захватил. Из бандитов, естественно. Он его решил обанкротить, оборудование на металлолом, людей – на свалку истории. Обычная по тем временам ситуация. В то время еще идеалы коммунизма не все забыли, в справедливость верили да и бороться могли, еще не все рабами стали. В общем, сцепились за завод. Директора своего выбрали, все по закону. Они же акционеры. Бандюганы приехали, всех разогнали. Кого-то убили. А менты, естественно, на стороне олигархата. Люди плачут, а что сделаешь? К нам пошли, умоляли. Мы дружину организовали, завод отбили. Все опять заработало, все довольны. Кризис миновал. Нас трижды убить пытались. Три бригады полегло, отбились. А потом новое руководство спелось с олигархом и продало ему всех. Нас однажды собрали и всех отравили. Гадость какую-то подсыпали, а потом добили. Леху и Славку тоже убили. И бабу Лехину: жениться осенью собрались. Лехина сестра, кстати, и убила. Ей там пообещали что-то. То ли сына вылечить, то ли еще чего, не суть. В общем, погибло человек двадцать. Я выжил по абсолютной случайности. Не было меня там просто. Меня искали, но не нашли. Менты и власти, как положено, все прикрыли. Мол, отравились водкой несколько человек. Все всё подписали и забыли. Потом еще долго добивали несогласных, устраивали пожары, ДТП. Я вернулся через год – завод уже распилили. Сестру Лехину кинули, людей выгнали, нищета, пьянство. Но я вернулся не помогать, мне этих людей не жалко. Это было общее предательство. Тогда почти все согласились. По крайней мере, все промолчали. Я мстить пришел. Я помнил всех, кто организовывал, кто уговаривал, кто исполнял, даже тех, кто дела закрывал, кто Леху со Славкой в печке сжег и в пропавшие без вести записал. Всех. В мой расширенный список сорок два человека вошло. За месяц все легли. А самые основные – вместе с семьями. Пришлось повозиться, конечно, особенно с директором и ментом главным. Один всех своих во Францию вывез, другой в Италию. Да и с олигархом местным тяжко пришлось. Я его сынка последнего только три года назад утихомирил. Он мне вендетту объявил. На людях и сходняках такие речи толкал, мамой клялся. А сам откупиться пытался, на коленях ползал. Сливал всех, кого знал, мразь. Это с его подачи газетчики на меня накинулись, во враги народа записали. Это они и погоняло придумали, главным злом объявили. А я не против, я для них и есть Зло.
– Я слышал другие истории, – произнес Бригадир недоверчиво.
– А от кого слышал-то? От журналюг или от ментов? Так им всем меня заказали. Или в ориентировке вычитал? Так я те ориентировки читал. Процентов на семьдесят вранье. На меня все повесили, даже свои преступления. Прежде всего свои преступления. Я для этого самая удобная кандидатура.
– Ну, в общем-то от них и слышал, – согласился Бригадир.
– То-то и оно. А дальше сам думай. Ты спросил, я ответил. Я не ангел, за мной много дел, но все, кого я упокоил, были того достойны. Может, и попался кто, но это случайно.
– А кто решает, кто чего достоин?
– В данном случае я. Я нашему правосудию не верю. А ты? Я по-любому чище, даже если и пристрелил кого ненароком. А за дела свои отвечу, возможно, очень скоро. Там все видят. Но я не боюсь. Я знаю, что прав. Теперь твоя история, Рахман.
– Но… – Бригадир не унимался.
– Подожди, я ответил. Дай послушать.
– Он прав, – подхватил Рахман. – У меня история похожа. Не знаю, с чего начать.
– Попробуй с самого начала. Не ошибешься, – предложил Спец.
– Ладно. Я с детства воином рос, меня так готовили. Все наше поселение нурманы вырезали. Отец меня спрятал. Щенка наказал охранять, а сам… Я видел, как он лег. Меня найти не сумели: княжич с дружиной малой подоспел. Он меня и нашел, а я на него с ножом кинулся. Пять лет мне было. Вот с тех пор я в походах, с ножа ел, с шелома пил. В семь лет взял первого ворога стрелой. В десять – саблей. Потом дружина. До воеводы дорос. Дальше школа особая, там витязей готовили. Бою с колдунами обучали. Потом служба. Ранение. Когда до службы сделался немощен, а до слов вызрел, стал отроков учить. Оставил их как-то – князь позвал. Вернулся, гляжу – лежат все отроки мои, некоторые даже мечей не достали. Остальные как стояли, так и легли, спина к спине. А мечи учебные в основном. Глаза открыты. Смотрят на мир наивно и с обидой. Как бы спрашивают: «За что?» Я тогда мечи собрал – и в погоню. Седмицу по следам бежал. Настиг. Это княжич был с малым десятком, а с ним послы заморские да монахи, служки бога нового иудейского. И колдовством за версту несет. Видать, мои увидали, что не положено было. Их всех и порешили. Я дождался момента подходящего да и все палатки посетил – и послов, и монахов. Всех. Последним к княжичу зашел. Всем мечам отроков моих тризные ножны подобрал. А на выходе меня стрелами побили. Но не убили, а к князю повезли. Тот меня изменником объявил, но сразу убивать не стал. Хотел, чтобы я оклемался, а уж потом с меня здорового шкуру содрать. В темницу бросили. Уже непосредственно перед казнью из поруба меня Кощей вытащил, он многих тогда освободил. Там и тати известные были. Но у него свой суд. Я тогда не понимал какой. Он многих освободил, но еще больше казнил. И князя нашего, и постельничего его, и казначея, и бояр родовитых. Не всех, но многих. И княгиню, что князь из-за моря привез, и, почитай, всех, кто с ней приехал, проповедников заморских, менестрелей, купцов и даже девок дворовых. Книги, имущество сжег, ближника Велеса убил, жрицу Макоши и еще несколько служителей рангом пониже. Я на тот момент не понимал ничего, дурной был. Защищать их бросился. На самого Кощея. Чистое самоубийство. Но он меня убивать не стал. Разоружил – и все, отпустил. Сказал, что я волен делать, что мне заблагорассудится. Разрешил участие в его суде принимать. Все по Кону. Я многое тогда узнал, глаза раскрылись. Одного не понял: как я раньше этого не видел. И не только я. Люди как допустили. Как нелюди стали элитой общества и все добровольно под их ярмо пошли. Кощей ушел – я остался. Вопросы стал задавать, до Великого Князя дошел. А он меня убить и приказал. Меня волхвы спасли, а Яга выходил. К Кощею направил. А Князь и Церковь меня пособником Кощея назвали, абсолютным Злом, по-вашему. Вот, собственно, и все.
– Красивая история. А где города вырезанные? Пока только про палатку слышал.
– Города позже были, когда я у Кощея на службе был. Особенно когда Хранителем стал. Наша задача основная – людей от скверны хранить. Иногда приходилось создавать целые санитарные зоны. Случалось убивать и здоровых, чтобы зараза не распространилась. Доводилось роды целые вырезать, и детей, и женщин беременных. Чтобы кровь эта дальше не распространялась. У колдунов и нелюдей – у них по крови все. Ну и народ кричит: «За что дитя невинное?» Кричит, конечно, не народ, а тот, кто знает, что оно не невинное и что из него монстр вырастет, но используют это в проповедях своих.
– Так ты воин Света или воин Тьмы?
– Не может быть воина Света или воина Тьмы, не бывает. Чушь это. Это как невинная проститутка или святой садист. Такие примеры есть, но это их так называют люди. К реальности никак не относится. Воин есть воин. Если он не использует для своей победы всех своих качеств, как достоинств, так и недостатков, он не может быть эффективным. Он может быть лишь солдатом, а не воином, оружием, а не орудием. Воин ни на что не жалуется, ни о чем не жалеет, его жизнь – бесконечный долг. А долг не может быть плохим или хорошим. Хранитель – это прежде всего воин. Нас зовут, когда совсем плохо. Умоляют, каются, а потом проклинают, когда угроза миновала. Называют убийцами, безжалостными, дикими, так всегда. Сначала зовут, потом предают, когда понимают, что зло в них самих или в их близких. Боятся, пытаются убить. Не получается. Тогда разжалобить хотят. А воин не знает жалости. Он видит скверну и убивает ее. И не суть важно, кто ее носитель. Мы не судим о вкусе конфеты по обертке. Понять это могут немногие, а принять – почти никто… Оттого и хулят, обвиняют, сочиняют небылицы. Наветы и осуждения – излюбленная месть глупцов. Такой у них способ казаться умнее, лучше. Человек слаб, а хочет быть, вернее казаться, сильным. Обычный человек всегда жалеет себя, а потому и других. А воин не может быть слабым. Он не испытывает жалости к себе, а потому и к другим. Человек труслив, он боится одиночества, смерти. Воин смерти не боится, он ее ждет, он к ней готовится всю жизнь. Само осознание неизбежности смерти заставляет его жить осмысленно, искать эту самую жизнь. Собственно, смерть для воина – главное событие в его жизни. Ведь именно она требует от него четкого понимания – достойны ли его цели его бытия. Ведь любая цель может оказаться последней. Поэтому воин должен выбирать такие цели, чтобы в момент смерти ему не было стыдно за свой выбор. Это и есть путь воина в небесные чертоги. Его мера. Его мост. У вас обоих есть эта искра, есть дух. Только в голове все криво…