Екатерина Великая (Том 2) - А. Сахаров (редактор)

– Поднять все паруса! Полный ход вперёд!..

«Рождество Христово» круто повернул и, сопровождаемый тремя другими русскими кораблями, со всего хода врезался в середину турецкой линии, направляясь к кораблю Али-Саида. К этому времени из экипажа «Капудание» более 400 человек было ранено и убито. Сам Али-Саид, раненный в голову, метался по открытому мостику верхней палубы, отдавая приказания, пытаясь сигналами выровнять сломанную линию турецких кораблей. Уже около четырёх часов продолжался бой. Капудан-паша Гуссейн, командовавший турецким флотом с самого начала сражения, укрылся со своим флагманским судном в гуще турецких кораблей, передав всё руководство боем Али-Саиду. И теперь Али-Саид, бледный от утомления и потери крови, охрипший от крика, сознавая неизбежность поражения, но полный ярости и гнева, решился сражаться до конца. Быстро темнело, густой туман и пороховой дым, окутавшие все корабли, мешали Али-Саиду следить за эволюциями стоявших впереди него судов. Вспышки орудийных выстрелов освещали разорванную корму, сломанные мачты, повисшие паруса, тела убитых и раненых, валявшиеся на палубе, и порой фигуру самого Али-Саида, его окровавленную чалму со сверкающим алмазным пером, бледное лицо, руки, вцепившиеся в поручни мостика.

Вдруг алжирский адмирал услышал треск столкнувшихся кораблей. Два турецких судна, стоявшие перед ним, раздались в стороны, и между ними возник огромный корпус «Рождества Христова».

– Огонь!.. – закричал Али-Саид. – Огонь!.. Ушак-паша идёт!.. Огонь из всех пушек!..

Но «Капудание» мог отвечать огнём только из носовых орудий… После нескольких выстрелов он стал уходить из боя, прикрываясь другими судами.

Сражение подходило к концу. Турецкие корабли перемешивались, спешили выйти из боя. Русские суда окружали их или перерезали им путь и, поворачиваясь бортами, били их всеми лагами.

Стемнело. Начался шторм. Турецкие суда, оказавшиеся на ветре, одно за другим стали исчезать за горизонтом.

Ушаков, собрав все корабли своего флота, двинулся за ними.

На рассвете первого августа с салинга адмиральского судна увидели едва заметные мачты турецких кораблей, уходивших под ветром в Босфор.

Ушаков решил нагнать турецкий флот и уничтожить его, даже если бы для этого пришлось войти в Босфор. Но многие русские корабли получили течь от пробоин, у других были повреждены стеньги,[93] реи, паруса.

У мыса Эмине флот бросил якоря и приступил к исправлению повреждений.

Крейсера во главе с фрегатом «Святой Марк» были посланы к румелийским берегам. Они обстреляли все прибрежные селения, сожгли и потопили много неприятельских судов, четыре турецких корабля были взяты в плен, и Ушаков писал Потёмкину «..словом, при всех оных берегах таковым поражением жителям во всех местах нанесён величайший страх, ужас, уповаю, то же чувствуемо и в Константинополе».

Турецкий флот, потерпевший страшное поражение несмотря на двойное численное превосходство, распался. Многие повреждённые корабли потонули во время ночного шторма. Оставшаяся турецкая эскадра во главе с капудан-пашой Гуссейном с трудом добралась до берегов Анатолии и Румелии. Гуссейн-паша, боясь гнева султана, не давал о себе знать.

Алжирская эскадра, поредевшая, потерявшая большую часть личного состава, с разбитыми мачтами и порванными парусами, поздней ночью подошла к Константинополю. Али-Саид молча лежал на диване в адмиральской каюте «Капудание». Он был ранен, но более всего страдал, вспоминая все подробности своего поражения. Корабль получил большую пробоину, у него были поломаны мачты, сорваны паруса. Команда непрерывно выкачивала воду, наполнявшую трюм. Было чудом, что он дошёл до Босфора. Теперь усилия оставшихся в живых офицеров и матросов сводились к тому, чтобы его пришвартовать на рейд у летней резиденции султана – «Бешик-Таш». В это время из-за резкого поворота в подводную пробоину мощным потоком хлынула вода, корабль начал тонуть.

– Паша! – крикнул старший офицер, вбегая в каюту. – Корабль тонет!

Али-Саид с трудом приподнял с подушки перевязанную голову.

– Стреляйте из всех пушек, пусть народ знает о наших бедствиях.

Грохот выстрелов сотряс стены дворца. Одно за другим освещались окна сераля. В них мелькали испуганные женские лица. Разбуженный выстрелами султан долго не мог понять, в чём дело. Наконец прибежавший кизляр-ага, самая важная фигура во дворце и весьма влиятельное лицо в государстве, хотя это был толстый евнух с обрюзгшим жёлтым лицом и бабьим голосом, в осторожных и уклончивых выражениях доложил ему о происшедшем несчастье. Селим Третий задумался.

– Я хочу видеть всё сам.

Кизляр-ага развёл толстенькими ручками и поклонился.

Окружённый членами дивана, сопровождаемый начальником личной гвардии и телохранителями, освещавшими факелами дорогу, султан спускался по мраморным ступеням к морю.

Была лунная ночь. Бледный свет заливал дворцы, сады, горы, обрамлённые кипарисами, лаврами и чинарами развалины замков, построенных ещё генуэзцами и византийцами. Нестерпимо остро пахли цветы. Перед дворцом «Чираган», где ещё Дарий построил мост во время скифского похода, возвышались огромные платаны. Мохнатый ангорский кот, сверкая в темноте светящимися глазами, перебежал падишаху дорогу и, брезгливо отряхивая лапы, полез на дерево, чтобы забраться на крышу гарема. Всё дышало покоем.

Алжирские корабли, уродливые от разбитых мачт и зияющих пробоин, стояли на рейде, беспомощно опустив рваные паруса.

Только около «Капудание» сновали лодки, с судна доносились крики, по палубе метались огни фонарей. Султан сел в каик[94] с золочёной кормой и высоким балдахином над палубой и поехал к алжирскому флагману.

Не обращая внимания на падавших ниц или склонявшихся в глубоком поклоне офицеров и солдат, он остановился на палубе, изумлённо оглядываясь вокруг. Всё было изуродовано, разбито. Тела раненых и мертвецов, ещё не убранные, валялись повсюду. Но и лица живых людей, бледные и осунувшиеся, освещённые мёртвым светом луны, казались искажёнными от ужаса.

На пороге каюты, опираясь на плечи своих офицеров, его встретил Али-Саид-паша.

– Где капудан-паша и его флот? – хрипло спросил султан.

Али-Саид склонил голову:

– Повелитель, в ночь после сражения был великий туман. Утром мы уже не видели кораблей капудан-паши.

– А Ушак-паша?

– Он следовал за нами.

Селим Третий потерял терпение, топнул ногой:

– Несчастный, я спрашиваю тебя, где он сейчас?

Али воздел руки к небу:

– Будь милостив, светоч мира, мы сделали всё, что могли. Видит аллах, мы не жалели своей жизни… Утром мы встретили фелюгу. Капитан издали видел русский флот у мыса Эмине – он выходил, направляясь сюда…

Султан обернулся и схватил визиря за рукав:

– Сейчас же, слышишь, сию минуту послать гонцов к русскому главнокомандующему – мы согласны заключить мир. Но только пускай он остановит Ушак-пашу…

Неделю спустя Екатерина писала Потёмкину: «Контр-адмирал Ушаков весьма кстати Селима напугал».

А толстяк Храповицкий занёс в тот же день в свой дневник: «Турки поспешили заключить перемирие и довольны тем, что теперь князь Потёмкин Ушакова остановить должен, но доказано, что возможность есть идти прямо в Константинополь».

Ушаков и шёл в Константинополь. По дороге он решил зайти в Варну, потому что некоторые пленные показали, что там укрылась часть турецкого флота.

Восьмого августа он подходил к Варне, но с салинга заметили две турецкие кирлангичи, смело идущие к флагманскому кораблю.

Находившийся на одной из них турецкий паша передал Ушакову письмо князя Репнина, где он извещал о подписании перемирия и предлагал флоту возвратиться в Севастополь.

Ушаков всё-таки прошёл вдоль румелийского берега до Дуная. Двадцатого августа Черноморский флот вернулся в Севастополь. Радостно звучал пушечный салют, весело колыхались флаги под ярким солнцем. Толпы народа, офицеры и солдаты приветствовали победоносные корабли. Каждый чувствовал, что с этого дня Россия стала хозяином на Чёрном море.

Часть третья

24

ЗЛОВЕЩИЕ ГОДЫ

Теперь Англия и Пруссия торопили Турцию с заключением мира. Султан и сам видел, что ждать больше нечего. Он послал Репнину предложение начать переговоры. Светлейший выехал на Юг.

Россия вышла из трудного положения, но на Екатерину обрушился страшный удар. Неожиданно заболел светлейший. Он умер в степи в сорока верстах от Ясс.

Все понимали, что рухнул один из столпов екатерининского трона. Суворов, узнав о его смерти, сказал: «Великий человек и человек великий: велик умом, высок и ростом. Не походил на того высокого французского посла в Лондоне, о котором лорд Бэкон сказал, что чердак обыкновенно плохо меблируется». Потёмкин-Таврический был верным спутником императрицы с первых лет её царствования. Такая потеря была для неё незаменима. Екатерина это сознавала и долгое время не могла прийти в себя. В короткое время она лишилась ближайших сподвижников: Вяземского, Брюса, Андрея Шувалова. Ей казалось, что призрак смерти уже начал витать близко. После недавно скончавшегося императора австрийского неожиданно умер Густав Третий – его убили на маскараде. Приехал из Парижа русский посол Симолин. Екатерина долго расспрашивала его о всех подробностях французской революции и обстоятельствах ареста Людовика Шестнадцатого.