Z — значит Зельда - Тереза Фаулер

— Папочка! — закричала она из холла. — Тебе телеграмма!

Интерес и меня выгнал в холл. Скотт как раз спустился.

Он открыл телеграмму, прочитал и, чертыхнувшись, передал ее мне и отправился за пальто.

ФИЛАДЕЛЬФИЯ 6 ДЕК 1928

МИСТЕРУ СКОТТУ ФИЦДЖЕРАЛЬДУ ЭЛЛЕРСЛИ ИЗ ЭДЖМУР, ДЕЛАВЭР

ПРОСТИ ПРОСЬБУ. ОТЕЦ УМЕР Я ЗАСТРЯЛ ФИЛАДЕЛЬФИИ С БАМБИ НУЖНЫ НАЛИЧНЫЕ ПОСЛАТЬ ЕГО ФЛОРИДУ МНЕ ОУКПАРК. ВЫШЛИ ПОЧТОВОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ВОКЗАЛА ФИЛАДЕЛЬФИИ

СПАСИБО ЭРНЕСТ

Скотт надел пальто и шляпу.

— Я поеду в Филадельфию на машине. Наверное, останусь там на ночь.

— Как? До Филадельфии не меньше двух часов езды. Зачем тебе туда ехать? Просто вышли ему деньги, как он просит.

— Господи, Зельда, у тебя совсем нет сердца? У человека только что умер отец!

Он ушел в дальнюю часть дома, где располагались комнаты слуг и кухня, на ходу криком подзывая своего так называемого личного слугу Филиппа, бывшего боксера и таксиста, которого Скотт повстречал в Париже и привез с собой.

— Заводи машину! Allons-y! Нужно помочь нашему другу Эрнесту!

Скотти потянула меня за руку и прошептала:

— Мама, они привезут сюда мертвеца?

— Нет, ягненочек. Папа просто одолжит денег мистеру Хемингуэю.

Который всегда точно знает, к кому обратиться, когда у него проблемы с финансами.

Филиппа я ненавидела почти так же сильно, как Хемингуэя. Этот угрюмый тип, всецело преданный Скотту, выполнял роль не только дворецкого, шофера и рабочего, но и собутыльника. Когда я отрабатывала дома свои па, он порой маячил в дверях с нечитаемым выражением лица. Мэй и Элла, горничные, говорили, что он и за ними наблюдал. Они начали держать у себя в комнате пистолет, и я бы поступила так же, вот только Филипп не бывал дома без Скотта, а значит, опасаться нечего. Насколько мы знали, горничным тоже ничего не угрожало, но кто бы осудил их за то, что они ожидали худшего?

В обществе Филиппа и заносчивой мадмуазель Дельпланг, новой гувернантки, которую нанял Скотт, я чувствовала себя нежеланным гостем в собственном доме. Даже Скотти жаловалась, что ей не нравится мисс Дель, за что Скотт прочитал ей суровую нотацию об уважении к взрослым.

Когда позже я выразила Скотту пожелание отослать Филиппа и заменить мадмуазель Дельпланг на кого-нибудь менее деспотичного, он взвился:

— Если ты вечно слишком занята своими танцами, чтобы следить за собственным домом, тебе остается только смириться с решениями, которые принимаю я.

Я начинала беспокоиться, что ненавижу и Скотта тоже.

Глава 43

30 января 1929

Дорогая Зельда!

Мы только что дочитали вашу со Скоттом статью для «Харпер Базар». «Изменчивая красота Парк-авеню» — остроумнейший очерк, и слог просто восхитителен. Мы

всегда чувствовали, что в тебе есть скрытые литературные таланты, и статья тому доказательство. Надеемся, ты не бросишь писать. Поздравляем вас обоих!

Мы, Мерфи, успели все по очереди переболеть с кашлем, жаром и дурнотой — кто-то тяжелее, кто-то легче. Болезнь Патрика затянулась, но сейчас он здоров. Я должна передать тебе, что он скучает по Скотти. Она приедет на виллу «Америка» этим летом? Приедет?

Скотт рассказал нам, что действие нового романа разворачивается в Париже, и вы вернетесь этой весной, чтобы он мог выверить все подробности. Похоже, Скотт взялся за ум. Мы будем счастливы видеть вас всех, где угодно и когда угодно.

С любовью к тебе, Скотту и Скотти —

13 февраля 1929

Дорогая Сара!

Твоя похвала греет мне душу. Но чье бы имя под ней ни значилось, статью от начала и до конца написала я сама — как тебе такое? В июне еще одна статья выходит в «Университетском юморе», и я только что продала им еще одну. Скотт и его агент считают, что именно из-за мнимого совместного авторства крупные журналы готовы печатать мои статьи, и я согласилась, чтобы на вырученные деньги оплачивать свои занятия балетом. Непростой, но необходимый компромисс.

Да, мы будем в Париже в марте или в апреле — зависит от маршрута. Я продолжала свои занятия танцами здесь и написала мадам Егоровой, чтобы попросить ее снова принять меня в одну из групп. Я не могу прервать свои тренировки ради очередного сезона загулов. Передай Патрику, что Скотти ждет не дождется, когда с ним увидится. А мы с не меньшим нетерпением ждем встречи с его родителями.

С любовью ко всем вам,

Кажется, об отеле «Бо Риваж» в Ницце нам рассказал художник Анри Матисс. Скотт, хотя и не интересовался творчеством Матисса, ни за что не хотел пропустить хоть сколько-нибудь значимое событие, поэтому забронировал нам номер на две недели в марте в качестве перевалочного пункта на пути из Штатов. Оттуда мы должны были отправиться в Париж.

С кем Скотт проводил время эти две недели — даже не догадываюсь. От заката до рассвета он почти не появлялся рядом со мной, за исключением той ночи, когда мне позвонили из полиции и сообщили, что месье арестован за драку и пьянство в общественных местах и не хотела бы мадам приехать и внести залог. Non, мадам не хотела. Мадам хотела, чтобы он оставался там, пока не обретет хотя бы толику самоконтроля, не говоря уже о самоуважении; у нее в номере спит семилетняя дочка. Мадам посадила милого юного коридорного в такси с пачкой франков в руке и отправила на разведку в тюрьму.

— Чтобы это было в последний раз, — сказала я Скотту, впуская его в номер два часа спустя.

Его правый глаз заплыл и переливался всеми оттенками пурпурного. Кровь запеклась в волосах и пятнами застыла на рубашке. Слава Богу, Скотти не видела его в таком состоянии.

— Прости, — пробормотал он, похоже, искренне раскаиваясь. — Но этот сукин сын сказал, что не будет читать мои произведения, потому что ему неинтересно, что пишет какой-то педик. Проклятый Макалмон.

Я от души посочувствовала Скотту.

— Ох, Део, паршиво вышло. — Нельзя было задеть Скотта сильнее, чем пренебрежительно отозвавшись о его работе, тем более по такому нелепому поводу. — Я не виню тебя за то, что ты ему врезал.

— Спасибо. — Лицо Скотта озарилось радостным удивлением.

— Спасибо.

Его благодарная улыбка странно смотрелась на избитом лице.

— Конечно. А теперь пойдем умоемся. Завтра отправляемся в Париж, хорошо?

Утром он снова пребывал в хорошем настроении.

— Смотри-ка, — сказал он Скотти. — Вчера вечером я вышел за сигаретами и повздорил с орангутангом.

— Папочка, — укоризненно вздохнула дочка, — орангутанги живут в Азии.

— Это правда. Но у них очень длинные руки.

В Париже мы сняли квартиру на улице Палатин — в том же районе, что и в прошлом году. Это позволяло нам почувствовать себя почти как дома. Чудесное здание из камня и металла, построенное в готическом стиле, который так идет Парижу, расположилось по соседству с изумительной церковью Сен-Сюплис. Это одна из тех церквей, в существование которых я смогла поверить, только увидев собор Святого Патрика.

Отсюда можно было за пять минут дойти до салона Натали на улице Жакоб, до Сены, а до моей любимой, потрепанной временем студии мадам Егоровой можно было быстро доехать на такси. Идеальное расположение, пусть и не при идеальных обстоятельствах.

Никого не удивило, что Хемингуэй тоже вернулся в Париж. Удивительным, по крайней мере для Скотта, оказалось, что он до сих пор не получил ответа на письмо, в котором спрашивал у Эрнеста его адрес. Тогда он написал Максу, который, будучи истинным джентльменом, деликатно объяснил, что Хемингуэй попросил не раскрывать его местоположения. Кажется, дело было в ночных серенадах, которые могли разбудить маленького Патрика или, еще хуже, привести к выселению всего семейства.

Однако Скотт все равно хотел первым делом навестить Хемингуэя. Так что пока я в очередной раз распаковывала вещи и звонила в агентства, чтобы найти прислугу и представить ее Скотту на одобрение, сам Скотт отправился на поиски Хемингуэя или друга, который приведет его к Хему — как получится.

— Все будет хорошо, — отмахнулся он, когда я спросила, не лучше ли подождать, пока великий человек сам его найдет. — Он это не всерьез, просто встал в позу. И к тому же, — добавил он перед самым выходом, — я уверен, что это Полин заставила его затаиться. Он все еще в расстроенных чувствах из-за самоубийства отца. Наверняка сейчас готов сделать все, что она говорит.

Глава 44

Не сомневаюсь, Хемингуэя и правда глубоко потрясло, что отец приставил к виску револьвер и свел счеты с жизнью. А кого бы не потрясло? Хэдли уж точно переживала не меньше, когда ее отец поступил так же, хотя она была совсем ребенком, когда это произошло, поэтому рассказывала мне об этом ужасном событии тихо и отстраненно, с мягким сожалением. Фраза «мягкое сожаление» лучше всего описывала и ее отношение к разводу. Этой женщине было органически несвойственна экспрессия. Ее бывший муж, напротив, испытывал потребность выражать себя всеми возможными способами, одним из которых стала новая книга.